Не так уж важно. Сейчас мы здесь, Вон в пути, и он обязан быть более, чем милосердным с нами. Сесилия смотрит на пар, поднимающийся из чашки в ее руках.

- Не пей это – говорю я ей.

Она только смотрит на пар и ее глаза наполняются слезами, потому что, не смотря на все силы и отвагу, которую она показывала Мадам, и даже то, как она стояла перед Воном, она все еще боится. Линден пальцами обхватывает ее подбородок и заставляет взглянуть на него.

- Я не позволю моему отцу причинить тебе боль – говорит он.

Ее голос тих, когда она говорит:

- Ты меня еще любишь?

- Какой глупый вопрос – говорит он – Конечно.

Я смотрю на грязный пол, пытаясь стереть, эти внезапные воспоминания о Габриэле. Мы были влюбленные, иллюзия, что продавала Мадам своим клиентам, которые толпились за этой золотой клеткой. Мы были одурманены дымным воздухом, безумными от препаратов Мадам, и в результате все мои воспоминания призрачны. Но не зависимо от того насколько болезненны они, я не могу от них избавиться. Я не могу забыть кончики его пальцев, перемещающиеся по моим голым рукам затем по шее и по волосам, когда он убрал их в сторону и поцеловал меня. Я не знаю, была ли это любовь или обман. Я не уверенна в этом. Мадам возвращается и ее украшения как пластиковые колокольчики, возвещают о ее приближении. Она что-то держит, завернутое в шелковый шарф. Сесилия вытирает запястьями следы слез с глаз.

- Я встретила тебя однажды, когда ты был маленьким мальчиком – говорит Мадам Линдену – Ты, наверное, не помнишь. Мой любимый и я путешествовали с нашей маленькой девочкой. Тогда мы думали, что это хорошо для нее, повидать мир. Ты играл с ней однажды, когда вы оба были просто малышами.

Она разворачивает шарф, и теперь я вижу, что она прячет рамку. В свое время Мадам призналась мне, что у нее была дочь, но я никогда не видела снимок. Я предположила, что у нее не было ни одного, в конце концов, она говорила о том, как глупо было с ее стороны любить ее. Но теперь она смотрит с тоской на фотографию и улыбается своими неоново-розовыми губами, прежде чем отдает ее Линдену.

- Это моя дочь – говорит она – Моя Роуз.

Мы все перестаем дышать. Сесилия прижимается к Линдену и смотрит на фотографию, которую он держит. Линден открывает рот, нижняя губа дрожит, достаточно для того, чтобы понять, что он в шоке. Если бы не дрожь, то я бы подумала, что у него вообще нет никакой реакции. Его глаза зеленые камни, его тело словно статуя. Я чувствую будто я в замедленной съемке, когда я медленно двигаюсь к Линдену, чтобы лучше, разглядеть снимок. На фото розовая спальня. Однажды днем она сняла его со стены и дала мне. Она тогда умирала с лицом, накрашенным, будто идеальная фарфоровая кукла, лежащая в ярком море из конфет и оберток. На фото были она и Линден, в апельсиновой роще. Я помню, какая яркая и здоровая улыбка у нее была. Девочка на снимке Мадам немного моложе, и скорее не широкая, а совсем скромная улыбка для фотографа. Она сидит на карусели на лошадке. Я узнаю эту карусель. Но что еще более важно, я узнаю эту девочку. Она выросла и стала женой Линдена. Линден проводит пальцем по лицу девочки, на секунду прикрывая его целиком. Мадам озадачена его мрачностью.

- Это какой-то фокус? – говорит он – Я не верю, чтобы мой отец был, настолько жесток.

- Фокус? – говорит Мадам.

Линден открывает рот, но его глаза по прежнему на лице молодой Роуз. Моложе, чем когда он был помолвлен с ней, когда ей было одиннадцать, ему было двенадцать.

- Напомните мне – говорю я Мадам – Что случилось с вашей дочерью?

Мадам ощетинивается. Я вижу боль в ее глазах, но она быстро ее прячет. Она вырывает фотографию из рук Линдена, и он снова теряет свою жену. Он следит за ней, наблюдает, как она заворачивает фотографию в шарф и прячет между складками своих юбок.

- Она была убита – говорит Мадам – Вот и все. Она была слишком хороша для этого мира.

Вы дети, мрете как мухи. Вот, что сказала мне Мадам в тот день, когда повела меня через карнавал. Ты похожа на Роуз. Она говорила мне, что волосы её дочери были такого же желтого оттенка, как у меня. Вы размножаетесь и умираете.

- Она не была убита – говорит Линден – Она была моей женой.

Глава 16

Однажды жила была маленькая девочка, которую очень сильно любили. Ее существование было актом беспечности, Мадам, и ее любимый не хотели детей, в итоге они долго говорили о том, чтобы прервать беременность. Это казалось слишком эмоциональным предприятием, чтобы воспитать ребенка, который умрет в его двадцатый или двадцать пятый день рождения. Но ни Мадам, ни ее любимый не могли решиться на прерывание беременности. Они решили, что короткая жизнь намного лучше, чем совсем никакая. Они забросали бы ее разными игрушками и вещами, все, что только бы она не попросила. Они поехали бы в каждый уголок страны и заполнили бы ее короткие годы ценностью ста лет опыта. В результате их дочь выросла, чтобы быть бесстрашной. Она играла среди палаток и постоянно говорила об океане и небе. Она мечтала уехать из страны. Так как весь остальной мир был разрушен, она хотела посетить могилы других стран. Она хотела начать с одного конца, обойти весь мир вокруг пока не вернулась бы обратно. Мадам винит себя за это. Она породила в дочери протест, в этом карнавале смерти и умирающих девушек. Когда отец Роуз решил присоединиться к исследованиям на начальной стадии, Роуз умоляла взять ее с собой. И он почти всегда брал ее с собой. Когда Роуз исполнилось одиннадцать, он взял ее на побережье Флориды, где проводил совещания со своими коллегами. Вон Эшби был среди них.

- Она должна была строить замки из песка на пляже и мочить пальчики ног в океане – говорит Мадам.

- Что произошло? – осторожно спрашивает Сесилия. Она тянется к чашке с чаем, но я кладу руку на ее запястье, чтобы остановить. Даже если Мадам нормальная, я не доверяю ей. Чтобы она не предлагала.

Мадам разглаживает края фоторамки.

- Там был взрыв заминированного автомобиля – Рассказывает Мадам – Мне сказали, что это было вызвано про-натуралистами, которые выступали против проводимых исследований. Мне сказали, что моя дочь и мой любимый были убиты.

Сейчас она смотрит на Линдена. Он такой маленький и уставший и я волнуюсь, что он упадет в обморок, но этого не случается:

- Роуз думала, что в этом взрыве погибли ее родители. Она думала, что ее мама встречала отца, и они погибли, когда возвращались к ней. Ей постоянно снились кошмары. Всегда.

- Я не могу не заметить…, – голос Мадам сухой и без эмоций, но с надеждой – Что вы говорите о ней в прошедшем времени.

Линден не может говорить. Он только смотрит воспаленными глазами в свою чашку.

- Роуз нет уже год – говорю я.

- Ей как раз исполнилось бы двадцать – Говорит Мадам – Я позволила надежде, на мгновение, взять верх надо мной.

- Я… извините меня… - выбалтывает Линден и прежде чем любой из нас может его остановить, он бежит, спотыкаясь через прорезь палатки, Мадам кричит своим охранникам не стрелять, держать заборы закрытыми, но позволить идти туда, куда ему вздумается. Сесилия бежит за ним.

Мадам смотрит на меня, и я вижу редкий момент чего-то человеческого в ее лице. Я вижу ее карие глаза, и теперь понимаю, почему она казалась такой знакомой мне, когда мы впервые встретились, несколько месяцев назад.

- Роуз похожа на вас – говорю я ей.

За время моего пребывания на карнавале, я была подвержена прихотям Мадам, она относилась ко мне, как к одной из своих девочек. Но не совсем. Она клала таблетку мне в рот, но никогда не заставляла меня, ее глотать, как других девочек, когда я была с Габриэлем. Я не должна была лишиться девственности. Может это ее способ не запятнать образ ее дочери. Может быть, она, все еще любила ее, в конце концов. Мадам открывает рот и закрывает несколько раз. Она вертит рамку в руках снова и снова, а потом говорит:

- Вон спрашивал меня, насчет того, чтобы устроить брак между нашими детьми. Но я думала, что это пустая трата времени. Вон говорил, что мы могли бы иметь внуков. Но похоронить Роуз было бы очень тяжело. Я не хочу больше хоронить детей.