Мы всюду ужесточили режим, беспощадно карали террористов и диверсантов. Комендантский час в городах, облавы, массовое прочесывание городов и поселков, выставление засад, усиленное патрулирование – все делалось одновременно с активизацией боевых действий подразделений и частей ВС ДРА и 40А, в соответствии с планом января-февраля.

В этот период весь советнический аппарат в корпусах, дивизиях, полках, отдельных батальонах, в военно-политических зонах, в ВВС и ПВО ДРА – всюду, проявлял выдержку и героизм, выполнял свой долг в исключительно напряженных и неблагоприятных условиях. Продолжали погибать наши люди. Гробы… гробы… тихо, без лишнего шума грузились в самолеты и уходили в Ташкент.

Но еще больше погибало афганцев – террористы уничтожали своих соотечественников с последовательностью, за которой трудно было усмотреть уважение к Корану…

– Пора, пора конька менять… – все настаивал Черемных. – Вспомните еще мои слова, когда поздно будет.

Виктор Георгиевич Самойленко вместе с Голь Ака приводили в действие план политических мероприятий с руководством ЦК НДПА, правительством ДРА, с интеллигенцией Кабула и активистками женского движения. По докладу Самойленко было видно, что настроение у присутствующих на мероприятиях, как правило, подавленное. Каждый боялся за свою жизнь, за жизнь родных и близких.

Террор и диверсии – это месть, жестокая, но временная, всего-навсего месть! И, конечно же, имея огромную вооруженную силу в ДРА и при наличии управляемого нами политического и государственного руководства страны, мы неминуемо и быстро найдем способы свести на нет результаты изуверских действий боевиков-моджахедов. Но мы опасались еще и невидимой на первый взгляд работы противника. Она имела основу в народе, который, пусть и пассивно, но отторгал верховную власть и нас, окк-уу-пан-тов! Ведь до двух третей аулов, волостей и уездов продолжали управляться исламскими комитетами, муллами – сторонниками моджахедов… В этом и состояла реальная сила моджахедов, угрожавшая нам и режиму Бабрака Кармаля.

Нужен был перелом, психологический и военный, в самые ближайшие дни. Иначе, действительно, мы будем отброшены на несколько месяцев назад, в 1980 год.

Я дневал и ночевал в офисе, работая круглосуточно. На вилле шел ремонт. Ведь она была порядком разрушена.

Уцелел лишь мой кабинет, где и ютилась Анна Васильевна. Охрану виллы Черемных усилил.

На связи – Устинов. Закончив доклад по оперативной обстановке, я плотнее прижал телефонную трубку «булавы» к уху, ожидая реплики министра.

Пауза затягивалась… Видно, он в кабинете был не один, а, значит, с кем-то советовался. Затем сказал: – Одобряю. С выводами согласен. С действиями тоже. Доложите все это письменно…

И еще спросил:

– Чем помочь?

Министр понимал, что здесь, в ДРА, сейчас трудно…

– Разрешите обратиться к Юрию Владимировичу…

– На предмет?

– Граница… И запросить несколько спецбатальонов «Альфа», «Кобальт», «Карпаты» для борьбы с террористами и диверсантами.

– А с товарищем О. согласовали тему разговора с Ю. В.? – ворчливо спросил Устинов.

– Так точно! – выпалил я, а в душе вскипает: опять этот чертов товарищ О.!

Меня раздражает угодничество министра обороны перед Андроповым. Однако неприятной занозой сидит в моем мозгу и собственное – «Так точно!». Буду согласовывать с этим денщиком-дневальным Бабрака свои, действия… Черта-с-два! И все-таки стыдно за собственную малодушную ложь.

Пауза. Долгая пауза.

– Разрешаю. До свидания. – И щелчок «булавы».

Гражданский человек, а нюх на войну есть, молодец, – подумал я об Устинове.

Не медля ни минуты, по «вч» заказал спецкоммутатор и вышел на Андропова.

– Здравствуйте, Александр Михайлович, как вы там поживаете-можете?..

Поздоровавшись с Ю. В., я сразу перешел к докладу оперативной обстановки…

– Да-да, знаю-знаю, мне только что звонил Дмитрий Федорович, – я шестым чувством уловил загруженность Ю. В. и невозможность его долго разговаривать, – все будет решено положительно… Товарищ Спольников будет об этом осведомлен… Спасибо за доклад… Крепитесь. Мы о вас помним… В ЦК обо всем знают и одобряют ваши действия… Спасибо. До свидания!

…Да, в коротких и прямых ударах эти два министра, очевидно, были незаменимы и равных им в окружении Леонида Ильича не было. Сталинско-хрущевская школа и выучка. Характер и железная решимость в беспрекословном исполнении воли ЦК КПСС, воли Политбюро, то есть своей собственной воли.

…Через 5-7 суток Андропов принял положительное решение, и генерал Спольников отбарабанил:

– Девять батальонов! Три – «Альфа», три – «Кобальт», три – «Карпаты»! И вашим заместителем и моим тоже – едет генерал-лейтенант Макаров с небольшой опергруппой… Теперь – границу на замок! И террористам, и диверсантам… – он сочно выматерился.

Я попросил его поставить в известность посла Табеева, хотя, конечно, был уверен, что это он уже сделал.

Предстояло, как я и решил, нанести визиты всем членам ПБ ЦК НДПА, начиная с Бабрака и доложить им, как идет реализация плана, выработанного несколько дней назад по срыву массового террора и диверсий. Этим должны были заняться мы вчетвером – Рафи, Черемных, Самойленко и я. Скорее стабилизировать обстановку в стране, чтобы по крайней мере создать нормальные условия для весеннего сева – вот одна из основных забот.

. Не забывали мы и о главном – оставалось несколько недель до открытия XXVI съезда КПСС. А ведь там, в Москве, будет даваться оценка афганских событий перед всем мировым общественным мнением… Да и Бабраку Кармалю надо будет выступить на съезде с победной речью.

Вероятно, это обстоятельство также учитывали пешаварские вожди, переходя к массовому террору и диверсиям в Афганистане.

Все, кроме Анахиты Ротебзак, дали согласие на встречу. Анахита пожелала, чтобы я принял ее и Голь Ака у себя в кабинете. Я дал согласие, предположив, что разговор будет непростым.

Беседы с членами руководства ДРА выглядели так: о боевых действиях докладывал Черемных, а о порядке установления народно-демократической власти в аулах – Самойленко. Рафи слушал, со всем соглашался и все одобрял. В заключение, для поднятия настроения членов руководства ДРА и их боевого духа я излагал суть моих последних разговоров с Устиновым и Андроповым и сообщал о задуманных нами и Москвой мерах по прикрытию гос-границы ДРА.

Все встречи прошли, приподнято, как обычно, с улыбками и поцелуями. Наиболее уверенным и оптимистичным выглядел, конечно, Бабрак Кармаль! «Щюкрен, шурави!.. Спасыбо…».

До сих пор для меня остается загадкой эта личность! Вне всякой логики, какой-то необъяснимый феномен! Страна в огне, гибнут сотни и тысячи его соотечественников, разрушается экономика государства, – а он спокоен, весел… Меня это поражало и настораживало, но до поры до времени я должен был это учитывать и… терпеть! Черемных, конечно же, повторял свое:

– Конька пора менять!

Закончив серию встреч с руководством, мы с опергруппой отправились – на трех БТР и трех БМП на учебный центр под Кабулом. Нужно было проверить как идет подготовка к запланированному там мероприятию.

Но прежде Черемных напомнил:

– Послезавтра в одиннадцать у вас будут Анахита и Голь Ака. Мороженое?

– Пяти сортов…

– Нам с Самойленко присутствовать?

– Нет! А тебе – особенно нет!..

– Почему?

– Из твоих глаз выскакивают желтые чертенята… Когда ты ее осматриваешь… Греха потом не оберешься…

– Ха-ха… Ха-ха… Уловили, поймали… Ха-ха… Ха-ха…

Короткий зимний день мы провели на учебном центре и вернулись в Кабул.

Ровно в одиннадцать часов, без стука открыв дверь моего кабинета и пропустив впереди себя Анахиту Ротебзак и генерала Голь Ака, вошли два моих боевых друга, два генерал-лейтенанта в форме, Черемных Владимир Петрович и Самойленко Виктор Георгиевич.

Анахита Ротебзак – в черном, английского покроя, костюме. Красный круглый шнурок у ее лебединой шеи небрежно стягивал белую блузку. Серебро волос высокой прически оттеняло красоту ее точеного моложавого лица…