Гулянье и смех продолжаются до позднего вечера.
1924
Лучшая в мире страна
На седьмой день пути водное пространство, дорога между Европой и Америкой, кончается. Статуя Свободы тычет в небо свой факел. Это парадная Америка. За «Свободой» идет черный дым. Это будничная Америка. Но о заводах позже.
Глаз и ухо разбиты. Глаз и ухо парализованы тем, что можно увидеть и услышать.
Десятки лифтов, набитых людьми, несутся в высь тридцатиэтажного дома, тысячи людей переходят мосты, миллионы толкаются на улицах, асфальтированные мостовые запружены автомобилями (лошадей нет); в грандиозных залах вокзалов, куда ежеминутно подскакивают поезда, человек кажется мухой, а двухтысячная толпа незаметна.
Здесь все огромно.
В универсальный магазин в день приходит сто тысяч покупателей, в гостинице три тысячи комнат, на телефонной станции десять тысяч телефонисток, в страховой компании пятнадцать тысяч конторщиков.
– Лучшая в мире страна! – говорил мне Хирам Гордон.
Мы стояли тогда на Платоновом молу в Одессе. Над головой гремели подъемные краны. Огромные бочки-ковши слетали в трюм, захлебывались там доверху посевной кукурузой и уносили ее к вагонам.
Хирам Гордон – это старший помощник парохода «Бечуаналанд», первым после блокады пришедшего в Советскую Россию. Хирам Гордон оглядывал все окружающее с великодушным презрением.
– Зачем они это делают? – спросил он, показывая на мальчишек, которые собирали с земли рассыпанные кукурузные зерна.
– Можно смолоть – будет мука, – ответил я, – или сварить – будет хорошая каша!
– Вы дьявольски бедны! – засмеялся Гордон. – У нас этим топят печи. Где ваша трубка? Я отсыплю вам табаку. Он прошел через мед и молоко. Это лучший в мире табак.
У моего собеседника было небольшое, но чрезвычайно твердое миросозерцание. Соединенные Штаты – лучшая в мире страна. Бродвей – лучшая улица в Нью-Йорке, а следовательно, и во всем мире. И так дальше, вплоть до подтяжек, которые тоже «лучшие» во всем мире.
Ко всему этому он добавил еще две фразы:
– Каждый погонщик мулов может сделаться президентом Соединенных Штатов.
– Каждый может стать миллионером.
После этого для всякого непредубежденного человека должно стать ясным, что жизнь в Америке полна упоения.
Хирам Гордон не сказал мне, как можно сделаться миллионером. Его объяснения оказались достаточно туманными для того, чтобы я мог овладеть этим чудесным секретом. Я узнал его много после и сам.
Гордон только описал мне, как удобно в Америке тратить деньги.
Дом в пятнадцать этажей. Это универсальный магазин. Здесь можно провести целый день. Здесь можно умыться, одеться, поесть, полечиться, отдохнуть, послушать музыку, гулять по саду на крыше, купить обстановку квартиры, если хотите – лодку, если хотите – палатку для путешествия, всё, что угодно, если хотите.
Среди толчеи и давки покупателю помогают большие плакаты:
ОБРАЩАЙТЕСЬ С ВОПРОСАМИ
К МУЖЧИНАМ С БЕЛОЙ ГВОЗДИКОЙ В ПЕТЛИЦАХ
ОНИ ВСЁ ЗНАЮТ О НАШЕМ МАГАЗИНЕ
Эти изящные джентльмены, всё время двигающиеся среди публики, покажут покупателю всё.
Холмы шелковых чулок или фаянсовые клозеты. Груды перчаток или электрические плиты. Вороха лент или полотенца по столь низкой цене, что магазин подвесил над ними трогательный плакат:
НАША ЖЕРТВА
Покупатель найдет балкон с вывеской:
ЗДЕСЬ МЫ ОКАЗЫВАЕМ ПОКУПАТЕЛЯМ УСЛУГИ
Здесь можно купить билет на любой спектакль или поезд, написать письмо или телеграмму, отсюда же отправить, сфотографироваться, подобрать по глазам очки и поговорить по телефону со всяким американским городом.
Если покупатель не знает языка, то ему дадут проводника, который поможет истратить деньги по‐американски.
Но деньги, которые удобно тратить на товары лучшего в мире магазина, надо заработать в том месте, где эти товары делаются, производятся.
Для этого надо из центра кинуться в пригороды, в кварталы «рабочих мускулов», туда, где живут те, которые еще не успели сделаться президентами или миллионерами.
Там тесно прижались друг к другу двухэтажные деревянные домики, набитые людьми, спящими посменно в одной постели, там хозяйка три раза в день варит обед для трех смен рабочих, приходящих с фабрик, там грязные переулки увешаны гирляндами мокрого белья.
Для будущих миллионеров (им может стать каждый, говорил Хирам Гордон, надо только работать)!
Впрочем, ночью можно заметить еще одну категорию «миллионеров», ночующих в парке, на скамейках. Это безработные.
Во всяком случае, посмотрим на тех, которые работу имеют, посмотрим их в том месте, где платят за работу на два доллара в неделю больше, чем всюду, – на автомобильном заводе Форда в городе Детройте.
Рассмотрим эту удивительную организацию, выбрасывающую в год семьсот пятьдесят тысяч автомобилей, систему машинизированного, «фордизированного» и доведенного до крайнего предела труда, ее выгоды и невыгоды.
Как и все большие предприятия в Америке, завод Форда поражает своим размахом. Целый город заводских зданий – 52 000 рабочих. Всё движется электричеством.
Громадные – во всю стену – окна всё же не могут осветить глубокие помещения, и по всему потолку тянутся длинные, тонкие, светящиеся пачки трубочек, где электричество сияет голубым дневным светом. Мимо линии станков (их одиннадцать тысяч) движется цепь готовящихся частей автомобиля. Внутри идет узкая железная дорога. Сверху тянется проволочный канат или цепь с зубцами. На них тоже нацеплены важно едущие части.
Часть никогда не стоит на месте. Она беспрерывно движется, и если рабочий в то время, когда она проходит мимо него, не успеет проделать над ней своей работы, то часть от него уходит.
Нужный, скажем, винт не будет вставлен – и вся работа дальше должна будет приостановиться. Одна неисправность отразится на длинной цепи дела.
Для предотвращения таких остановок всюду следуют надсмотрщики. Они снимают с цепи все недоделанное. Эта часть должна вернуться обратно и снова встать в бесконечную передачу. Рабочего же, который пропустил свою работу, выгоняют.
Весь автомобиль делается на ходу. К концу цепи он приходит совершенно готовым, с налитой в радиатор водой, с вспрыгнувшим на ходу шофером.
Пуск, вспышка, треск заработавшего мотора – и машина едет во двор. Оттуда ее немедленно грузят в вагоны и увозят к месту назначения, потому что машин не хватает и заказчики ждут их месяцами.
Весь муравейник с пятьюдесятью двумя тысячами рабочих двигается с размеренной, точной силой: завод работает, как хронометр.
При такой системе Фордом достигнута громадная экономия в рабочей силе. Автомобили его очень дешевы. Форд вытеснил лошадь из городов совершенно (последняя перепись лошадей в Нью-Йорке говорит лишь о нескольких десятках рабочих коняг), а в сельской Америке – в очень большой части.
Хирам Гордон сверкал лицом и улыбкой:
– Не правда ли: Форд достиг совершенства в промышленности? Подумайте, какая работа! Ни одной минуты потери времени! Смотрите, что вы делаете?
Он показал на цепь грузчиков, тащивших на загорбках семипудовые мешки.
– У нас этого нет! Подача груза должна делаться машиной! Вы теряете уйму времени, кучу денег! Черт меня побери, если встанете на ноги при такой работе! Вот что нужно!
Он обернулся к крану, гремевшему над головой.
– Машина! Только машина!
Глаза его похолодели. На минуту мне показалось, что его глаза – это часть какой‐то изумительной машины.
Он был прав, этот старший помощник с парохода «Бечуаналанд», но сказал ли он всё?
Разговор кончился. Больше я не видел Хирама Гордона… Он сбросил свой груз, оторвался от пристани и тяжело поплыл в Константинополь за новой работой.
А я очень хотел бы его увидеть, чтобы кое о чем спросить. Но я еще увижу его и спрошу. Тогда его сверкающее лицо потемнеет. Он отвернется, ища помощи в гремящих кранах. Он скажет: