История ярмарочного торга

В двадцатых годах 17‐го столетия начинается восстановление разоренного Макарьевского Желтоводского монастыря (30 верст от Нижнего).

Восстанавливали его монахи, по обычаю, отнюдь не сами, а с помощью сходившихся со всех концов умильной Руси богомольцев.

Эти богомольцы и были пионерами всероссийской ярмарки. В 1641 году ярмарка была утверждена официально, а к концу века она представляла собой уже «зело великое сходьбище».

Хозяйственные монахи сами строили торговые помещения, сами чинили суд и трудолюбиво собирали с приезжих подати.

Подать была большая и вкусная.

За монастырскими стенами монахи торжественно пели. А попев с полчасика, шли за ограду и «регулировали» торговлю. От сего монастырь богател и богател.

Ярмарка быстро и буйно росла.

Гостиный двор на ярмарке (построен уже казной) заключал в себе тысячу четыреста лавок. Частных лавок было до тысячи восьмисот.

Ярмарка уже не умещалась на монастырской земле и занимала земли села Лыскова по ту сторону Волги. Это вело к распрям без конца. Из-за перевоза.

Лысковцы, держатели кабаков и харчевен, нрав имели дико-самогонный и споры кончали набегами на монастырь, погромами ярмарки или громчайшим мордобоем.

С переходом Лыскова во владение князей грузинских бои монахов с кабатчиками кончились.

Князь Георгий Грузинский, сидевший тогда (начало 19‐го века) в Лыскове, имел почти «небесные» полномочия.

Он вел свой род от библейского арфиста, царя Давида, и считал себя родственником Христа.

Кроме того, он был потомок грузинских царей. Кроме того (и самое главное), он был просто самодур.

На Лысковской половине ярмарки он держал себя полновластным хозяином. На Макарьевской половине его боялись, как черта.

Окруженный сверкающей свитой, скороходами, мопсами и приживальщиками, он быстро расправлялся с виноватыми:

– либо путем изгнания с ярмарки оплошавшего перед ним купца,

– либо распродажей его товара.

Впрочем, иногда «родственник Христа» снисходил до того, что избивал виноватого сам. Милостиво и собственноручно. Но даже «князь-леопард» не мог помешать расцвету ярмарки.

Здесь всё: хрустальные люстры и кабацкие стаканы; парижский чепчик и оренбургский армяк; соболь стотысячный и овчина; жасминные духи и деготь.

Модный товар, золото, драгоценные меха – всё это привозилось на ярмарку в огромном количестве и привлекало помещиков даже из самых отдаленных губерний.

Вино катилось рекой. Заворачивались такие пиры, что люди, видавшие виды, ахали.

Так, у монастырской стены под неумолкающий колокольный гул шла бешеная торговля.

В 1816 году ярмарку уничтожил пожар.

Загорелось сразу в четырех местах. Администрация не позволила тушить пожар под предлогом, что жители Макарьева должны охранять свои жилища, так как искры и пламя несло ветром в сторону города.

Всё это породило среди макарьевцев мысль, что пожар был не случайный.

Пожар произошел вскоре после пребывания на ярмарке канцлера графа Румянцева, когда Румянцев сильно поссорился с всесильным грузинским князем и, желая ему отомстить, стал хлопотать о переводе ярмарки в другое место.

Это стремление графа встретило сильнейший отпор купечества, не желавшего покидать насиженные места.

Пожар, таким образом, сразу устранял все препятствия и поставил вопрос о переводе ярмарки более остро.

В общем, «она сама сгорела», а нижегородский губернатор, кстати, подбавил пару. Он подал заявление о ненужности ее восстановления, ввиду того что Макарьевский берег ежегодно подмывается.

Купцы протестуют, но вопрос решен с небывалой быстротой.

Канцлер отомстил. Ярмарку решено перенести к Нижнему Новгороду.

Во главе построечного дела был поставлен инженер Бетанкур, полуфранцуз, полуиспанец, один из трех инженеров, которых Наполеон подарил Александру I в 1806 году.

Бетанкур предложил построить ярмарку на стрелке, при слиянии Оки с Волгой. И хотя местность была затопляемая, то есть такая же, как Макарьевская, – постройка была начата.

С Бетанкуром была целая иностранная колония, преимущественно испанцы.

Эта заграничная банда жила не стесняясь и спускала кучи казенных денег.

В промежутках – они строили.

С тем успехом, что вместо предположенных шести миллионов постройка обошлась в одиннадцать миллионов.

Всего было построено шестьдесят корпусов и две тысячи пятьсот лавок.

Как и у Макарья, для каждого рода торговли было свое место.

Были ряды: хрустальный, железный, канатный, жемчужный, галантерейный, серебряный, игольный, водочный, фруктовый, и так далее и далее.

Шире пошел торг, увеличивались обороты, и значение ярмарки для страны всё крепло.

Разгул водочный и административный тоже увеличивался.

Целая серия залихватских губернаторов висела над ярмаркой.

Особенно хорош был генерал-губернатор Огарев. В 1863 году он издал приказ, где предписывал задерживать всех женщин без кринолинов.

– Стриженых и в синих очках не допущу!

Неплох был Баранов. Он порол купцов и даже иностранцев.

Напивались до того, что преосвященный Иоаким откалывал русскую пляску как высококвалифицированный танцор.

Так кончалась старая ярмарка.

При советской власти, в 1918 году, была сделана попытка возобновления ярмарки для непосредственного товарообмена Севера с Югом и Востоком.

Но гражданская война на Средней Волге сделала эту попытку неудачной.

Разрушение ярмарки началось еще до революции, в 1917 году, когда на ярмарке были расквартированы воинские части и беженцы.

От временных печей сгорело сорок лавок в прелестных Китайских рядах.

Караула первое время не было.

Началось расхищение. От целых кварталов не осталось камня на камне. Остальное подверглось монументальному разрушению.

В 22‐м году началась реставрация ярмарки.

Быт огромных цифр

Через триста шагов от вокзала, пройдя орущую бригаду чистильщиков сапог, выходишь к деревянным башенным воротам. Это – вход на ярмарку с Московской улицы, с залов.

Можно было, конечно, промчаться шатким и валким трамваем прямо к расфранченному Главному дому, но какой‐то заляпанный известью бородач отговорил:

– Не советую. Отсюда иди. Увидишь, с чего мы ее строить начинали!

За воротами – мертвое место.

Давно уже никто не топчет тротуаров. Они заросли зеленой млеющей в прохладе травой.

Куда хватает глаз, тянутся каменные двухэтажные построенные на один манер корпуса.

Страшенной толщины кот независимо и дико сидит под табличкой «Первая Сибирская улица».

Первая Сибирская улица и многие другие – Мурашкинская, Ивановская, другие Сибирские и куча Пожарских улиц – все на одно, запустевшее лицо.

Разорваны или вовсе пропали крыши.

Со страшной силой высажены окна и лабазные ворота.

Неизвестно какой черт унес внутренние перегородки.

Дома поэтому сквозные. С улицы видны огромные внутренние дворы.

Там цугом скачут рослые молчаливые собаки или мальчишки ногами гоняют кожаный мяч.

Такой была вся ярмарочная территория.

В двадцать втором году началась геркулесовская работа по восстановлению – и при нашей тысячу раз общеизвестной бедности (а мы умеем быть бедными) сделано порядочно.

Третья часть ярмарочных зданий восстановлена.

Лимонные с белым корпуса хвалятся прочностью перестройки и чистотой.

Пешеходные дорожки залиты асфальтом.

Гремят тяжелейшие в мире (только русская лошадь может вытерпеть такую тяжесть) возы, вприпрыжку летят к Главному дому коммерсанты, а на лицах гуляющих в черных фесках персов видно желание не только вступить в дружбу с великой Советской страной, но еще и много заработать на этом деле.

Последнее им не очень удается. За рис они хотят шесть рублей пуд, а наш Центросоюз предлагает по четыре с полтиной сколько угодно – полмира завали.

Но тут я уже коснулся важной вещи – торговой жизни ярмарки, ярмарочного быта.