Об этом узнали островитяне. И мужчины придумали такую штуку: сопровождать с ломом своих жен, идущих из магазина с покупками. И вскоре привычной для поселка стала диковинная, совершенно непонятная для постороннего человека картина: впереди идет жена, несет сумки с продуктами, а позади серьезно, без ухмыл- кц. .озираясь по сторонам, с тяжелым ломом в руках, приготовленным для удара, вышагивает родной супруг.

Недели полторы Наглый Тип вел себя сносно. Поедал объедки, тут же, на свалке, спал. Но ошибался тот, кто полагал, что медведь уже не совершит действий, которые юристы квалифицируют как уголовно-наказуемые преступления. Находиться рядом с вкусной пищей и не отведать? Как бы не так! Тем более что зверь понятия не имел ни о государственной и личной собственности, ни об уголовном кодексе, и «мораль» его была проста и жестока: право сильнейшего. А самый сильный на земле зверь — он, белый медведь.

Не напрасно гренландские эскимосы считают нанука умнее человека, недаром переняли у него хитрую изобретательность в охоте на тюленей и в точности скопировали свои зимние хижины — иглу — с медвежьей берлоги...

Однажды утром продавщица магазина, как обычно, направилась на работу. Вошла она не с «парадного», а с «черного» входа, через продуктовый склад, расположенный впритык к магазину. Точнее, хотела войти, но не решилась: грубо сорванная с петель покореженная дверь валялась внутри склада и там кто-то ворочался и вроде бы чавкал. Позвала на помощь. Прибежали островитяне, недоумевая, кто ж решился на грабеж: здесь каждый на виду, скрыться негде, разве что на Северном полюсе. Боязливо заглянули в склад, включили электричество... Мать честная! Мешки с мукой разорваны, повсюду разбросаны сплющенные и выдавленные банки со сгущенным молоком, а возле оленьей туши, подвешенной на крюке, пристроился сам грабитель, дерет когтями мясо, куски лапой, по-человечьи, в рот засовывает. Зашли за склад, пальнули в воздух. Наглый Тип выскочил и побежал к свалке, однако не забыл сдернуть с крюка ополовиненную тушу. Ворованную добычу он держал в зубах.

В тот же день начальник биологической экспедиции приговорил грабителя к ссылке на противоположный конец острова, за сто с лишним верст. Там находилась обширная бухта, облюбованная моржами для своих летних пастбищ. По осени тысячные стада морских исполинов, отдохнув на суше, уходят в океан, а на берегу остаются сотни умерших от старости, ненароком придушенных и раздавленных животных; голодной арктической зимою белые медведи, самцы и холостые самки, приходят в бухту и живут здесь, откапывая из снега и пожирая моржовые трупы — пищи с лихвой хватает до весны. Падаль нануки поедают с таким же аппетитом, как и свежее мясо. Начальник экспедиции рассчитывал, что Наглый Тип, оказавшись среди своих собратьев, при обильной пище, забудет поселок и свалку. В бухте жили ученые-биологи, кандидаты наук, муж и жена, наблюдавшие за поведением белых медведей. Им дали радиограмму: «Ждите гостей!»

Пленить зверя оказалось несложным делом. Биологи не однажды метили белых медведей, и все было выверено и отработано до тонкостей.

К свалке пришли втроем: начальник, его заместитель и рабочий экспедиции. Двое для страховки встали неподалеку с короткими армейскими карабинами на изготовку. Наглый Тип приканчивал оленью тушу и даже не поднял голову, чтобы посмотреть на людей. С небольшого расстояния начальник выстрелил в зверя из ружья. Нет, не жаканом и не волчьей картечью, а специальным летающим шприцем. Шприц впился в мохнатый бок, но медведь не обратил на него внимания, не почувствовал боли. Шприц сработал. «Сонный» препарат проник в организм животного. Через некоторое время медведь зашатался, как пьяный, и повалился на утоптанную его ногами площадку. Говоря языком зоологов, обездвиживающий эффект был достигнут.

Подъехал мощный вездеход «Новосибирец». Лапы нанука связали цепью с толстыми звеньями, челюсти стянули крепкими ремнями из кожи моржа: своими клыками он играючи перекусывает железный прут толщиною в палец. Самые сильные — человек десять — с трудом затащили Наглого Типа в кузов вездехода.

Через сутки начальник экспедиции связался по рации с учеными-биологами, наблюдавшими за поведением белых медведей на другой оконечности острова, и получил подтверждение: вездеход с пленным нану- ком прибыл на территорию бухты, зверь выпущен на волю. Да вот какая загадочная штука приключилась... Все белые медведи, жившие в бухте, словно сговорившись, собрались в стадо, до полусмерти избили новичка и прогнали его в глубь острова. Трудно сказать, почему эта случилось. Жизнь вечного странника ледяного безмолвия изучена мало. Возможно, пропитанный запахом дыма, жилья, человеческих рук, Наглый Тип издавал, по мнению белых медведей, «дурной запах», точнее, резко выделялся запахом среди своих сородичей. Ведь чутье у нанука превосходное, особенно резкий запах он уловит за пятнадцать морских миль. Подмечено, что белые медведи с большой враждебностью относятся к собратьям, которые недавно «побирались» у человеческого жилья...

Новый год буровики встречали своей, отдельной компанией. Елка была чисто символическая — нарисованная на большом листе ватмана, прикрепленном к стене, потому что ели в Арктике не растут, а все остальные деревья, хотя и называются деревьями — полярными березами, полярными ивами,— не дотягиваются до человеческого колена и очень похожи на траву.

На острове царил сухой закон, но к празднику с материка островитянам завезли сухое вино. Выпивка была тоже чисто символическая, так как от долгого пребывания на морозе вино потеряло свои свойства.

Из-за тесноты барака в обычные дни мы трапезничали на тумбочках, стоящих у коек. Но к празднику раздобыли два конторских стола, сдвинули их вместе, за неимением скатерти накрыли свежей простыней. Новогодний стол упирался торцом в низкое оконце.

В самый разгар веселья кто-то громко постучал в дверь. Я накинул полушубок, вышел в холодные сенцы, отодвинул засов, распахнул обитую оленьими шкурами обледенелую дверь.

В морозных клубах, освещенный яркой электрической лампой, стоял Наглый Тип. Я сразу узнал его по огромному росту, рыжим подпалинам на боках. А мы-то уж и не вспоминали о нем! С тех пор как его отвезли в бухту, минуло три недели...

— Иди, иди на свалку. Здесь тебе ничего не светит,— сказал я, вспомнив строгий наказ начальника экспедиции не подкармливать зверя, и захлопнул, задвинул на засов входную дверь.

Едва успел переступить порог горницы, как снаружи послышалось короткое рявканье. Затем раздался оглушительный удар. Две дверные доски, прорвав меховую обшивку, с треском рухйули в сенцах на пол. Я глянул в дыру пролома. Наглый Тип сидел возле крыльца и вытаскивал зубами вонзившуюся в подошву левой лапы щепку-занозу.

Буровики переполошились. Кто-то схватил стоявший в сенцах лом, просунул его в дверной проем и вдобавок прорычал по-звериному. Наглый Тип тотчас отпрыгнул на всех лапах от крыльца, развернулся и побежал. Мы повыскакивали на мороз. Зверь улепетывал вдоль улицы, распугивая собак, промелькнул последний раз на фоне яркого пятна, отброшенного на снег лампой, и растворился в темноте. Кое-как заделали дверь, возбужденные вернулись за праздничный стол.

— И вправду наглый тип!

— Начальнику экспедиции утром объявим. Не дело — в такой праздник от стола отрывать...

— До утра небось в поселке не появится.

— Не решится, точно. Напугался — будь здоров!

Ах, как мы заблуждались! Не прошло и получаса...

Двойная рама оконца с треском, звоном разбитого

стекла вдруг влетела внутрь горницы, упала на праздничный стол, заваленный снедью, заставленный бутылками. Те, кто сидел ближе к окну, инстинктивно закрыли руками лица от летевших осколков.

В горницу просунулась литая голова Наглого Типа. Мгновение — голова исчезла, но тотчас появилась громадная когтистая лапа, схватила лежавшие в большой миске умело приготовленные, с аппетитной корочкой цыплята табака, штук шесть сразу, и поспешно исчезла. За оконным провалом послышалось жадное чавканье. Кто-то сорвал с гвоздя карабин и выстрелил в потолок...