ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Повести, которые вошли в эту книгу, написал известный югославский современный писатель Видое Подгорец. Его творчество хорошо известно не только македонским детям, на языке которых он пишет свои повести, рассказы и стихи. Произведения Видое Подгореца читают и любят дети Советского Союза, Венгрии, ГДР, Чехословакии, Польши и многих других стран, где многократно переводились и массовыми тиражами издавались отдельные произведения писателя. Подгорец — бывший школьный учитель, и, посвятив свое твррчество детям, стремится своими произведениями воспитать в них честность, трудолюбие, упорство в достижении поставленной цели, любовь к своему краю, к простым людям труда.
Предложенные в этой книге читателю две повести В. Подгореца объединены общим названием — «Цветы на пепелище». Название это не случайное. По мысли автора, цветы на пепелище — дети Югославии, прошедшие через самые тяжелые испытания в годы войны, а потом в трудных условиях послевоенной разрухи стремящиеся всеми силами получить образование, чтобы помочь своей стране, своему народу.
3
Первая повесть В. Подгореца — «Белый цыганенок», — открывающая эту книгу, уже издавалась на русском языке, и, наверное, многие ребята ее читали. Это поэтический рассказ о мальчике Таруно, о его друзьях из цыганского табора, о прекрасной природе Македонии.
Во второй повести — «Первое письмо» — писатель рассказывает о жизни сельских ребят в городской школе-интернате в первые послевоённые годы. На пути их много тяжелого. И тоска по оставленным где-то далеко родным, и первое столкновение со всякого рода трудностями в чужом, неуютном городе. Но и тут они находят помощь и поддержку, знакомятся с сердечными, добрыми людьми — директором школы и классным руководителем, которые делают все от них зависящее, чтобы помочь ребятам в достижении их жизненной цели.
Хочется надеяться, что советские ребята будут рады встретиться на страницах этой книги с героями повестей Видое Подгореца, разделят с ними и горести и радости.
Диме Толовски
За день до появления его в школе учитель получил письмо из городского детдома, где жили и воспитывались беспризорники, потерявшие своих родителей в суровые годы войны. В письме, между прочим, было сказано: «Просим внимательно присмотреться к упомянутому лицу. Его личное дело будет выслано вам дополнительно».
Этим «лицом» оказался высокий мальчишка, стройный и крепкий. Такие ребята, или, вернее, подростки, нередко встречаются в наших селах: грозовые ливни яростно обрушиваются на их полуголые тела, злобные ветры остервенело треплют их спутанные шевелюры, мороз и солнце дубят их лица и никогда... никогда не ласкают их нежные материнские руки, не баюкает их теплое материнское слово. Они обычно пасут овец или коров, недоедают и недосыпают. Тяжкая эта доля накладывает на их лица какой-то
7
несмываемый отпечаток угрюмой строгости, но вовсе не убивает в их сердцах чувство душевной чистоты и правдивой искренности. Больше того, судьба дарит им даже то, чего нет у других их собратьев: стойкость и выносливость.
Вот таким мальчишкой был и новенький.
Звали его Таруно Мулон. Никто не знал, когда и где он родился. Да и откуда бы знать — ведь был он всего-навсего ... цыганенком!
Дети встретили новичка настороженно.
Едва он вошел в класс, как раздались обидные смешки. Ребята тут же принялись ехидно подмигивать, презрительно ухмыляться, вертеться и перешептываться:
— Небось его только что из тюрьмы выпустили...
— Спорю, что он удрал из дому и бродяжничал...
— Наверняка воровал, пока не попался...
Никто не захотел сидеть с ним рядом.
Поэтому он занял пустующую парту у самого окна и сидел там один, низко опустив голову и глубоко задумавшись. Время от времени он рассеянно поглядывал во двор и потихоньку вздыхал.
Учитель невольно растерялся, не зная, как и что сказать о нем ребятам.
Озорники же не унимались.
¦Ничего, со временем успокоятся, — утешал себя учитель, — и попривыкнут к нему. Ведь нет на свете чуда, которое бы длилось больше трех дней».
Но учитель ошибся. Присутствие в классе Таруно будоражило, взвинчивало ребят.
Однажды на его сером, вылинявшем пиджачке расцвели чернильные пятна.
В другой раз утащили и спрятали его книги.
В третий — прилепили к спине лист бумаги, где было выведено: «Я — жулик! Я — цыган! Я — осел!»
Учитель думал, что Таруно пожалуется, но тот молчал. Он стойко, удивительно терделиво и, казалось, совсем равнодушно сносил эти обидные выходки. Равнодушно?.. Нет,
8
это было не равнодушие. Позже все поняли, что у парнишки чуткая и легкоранимая душа. Поняли, что сама жизнь научила его быть и твердым, и терпеливым, и выносливым.
Наконец, однажды кто-то из соучеников плюнул ему прямо в лицо. Больше ждать было нельзя. И учитель попытался объяснить школьникам, что они нечестно, бесчеловечно и попросту подло обращаются со своим новым товарищем. Он хотел было сказать им, что Таруно Мулон — это... это...
И тут же осекся, ибо сам ничего толком не знал о но- веньком: в бумагах Таруно не оказалось никаких сведений, которые могли бы поведать о его прошлом. В письме лишь говорилось, что за несколько месяцев, проведенных им в детдоме, Таруно проявил себя как трудолюбивый, общительный и дисциплинированный воспитанник. Вот и все сведения...
Тогда учитель повернулся к нему:
— Таруно, товарищи обижают тебя, и это, конечно, очень огорчительно... Объясни им, кто ты. Скажи им, что ты не какой-нибудь хулиган, а такой же честный парень, как и они... Скажи, что ты не вор, что ты...
Таруно Мулон, будто давно ожидавший этих слов, сразу же встал.
— Учитель, ребята... — словно бы задумчиво протянул он. Потом добродушно, без тени обиды, взглянул на своих мучителей и снова заговорил, на сей раз четко и твердо выговаривая каждое слово: — Когда-нибудь, ребята, вам будет стыдно за все эти дурацкие выходки. Вы поймете, что вы ошибались. Вы придумали для себя какого-то другого Таруно... Я ведь совсем не такой, каким вам кажусь. Да, не такой! И в этом я не виноват. Вы сами знаете, что, когда попадаешь к чужим, всегда смущаешься, пугаешься, держишься настороже... И потом, я один, защитить меня некому, а вас вон сколько... И все-таки я не в обиде на вас. Ничего, все будет хорошо, ребята...
Никогда еще не было так тихо в классе. Ребята с рас¬
9
крытыми ртами слушали рассказ своего нового товарища. Это была целая драматическая повесть — повесть о его жизни, о его детстве, которое провел он в цыганском кочующем таборе.
Вот что рассказал им Таруно Мулон.
I
Откуда я родом — не знаю.
Быть может, я солнцем рожден.
По белым дорогам блуждаю,
Брат ветра — бездомный, как он.
Утопая в пыли, мы ехали по проселочной дороге среди бескрайней равнины. По сторонам колыхалась высокая, добротно ухоженная кукуруза с красновато-зелеными саблеобразными листьями. Початки уже созрели, а волокна их, обгорая на солнце, увядали прямо на глазах. На бахчах наливались сладким соком большие пестрые арбузы, нежное дуновение ветерка далеко разносило ароматный запах спелых дынь... Вокруг — ни души.
Вдали громоздился горный хребет; его вершины были облиты золотом заходящего солнца.
Над равниной висела предвечерняя дремотная тишина. Летний, изнурительно-знойный день тонул в оранжевом море заката. В наступающих сумерках взмахивал своими незримыми крыльями освежающий ветерок да едва слышно о чем-то шептались острые листья кукурузы.