Минин и Пожарский упросили келаря Троице-

Сергиевской лавры Авраамия Палицына

воздействовать на казаков. Келарь был другом Трубецкого.

Войско казацкое поднялось на помощь

нижегородцам.

Москва-река покрылась переплывавшими ее

всадниками. Прильнув к гривам коней, они боевыми

выкриками подбадривали ополченцев. Радостными

возгласами отвечали ополченцы, с удвоенной силой

обороняясь от врагов.

Поляки, видя приближение помощи к

нижегородцам, еще отчаяннее стали теснить ополченских

ратников. Пожарский выхватил у знаменосца свое

знамя и поскакал в самую гущу боя с криком:

— Не жалейте себя! Умрем все!

Бесстрашно кинулись за ним ратники, не щадя

своей жизни.

В это время из воды вышла казацкая конница.

Два ополчения, нижегородское и казацкое,

соединившись, ударили по гетманским эскадронам.

Поляки дрогнули, стали отступать, теряя людей

и коней, оружие и знамена, оставив на поле брани

множество убитых и раненых, одних только

венгров— шестьсот человек.

Пожарский выхватил у знаменосца свое знамя и доскакал в самую

гущу боя.

Часть ополченской пехоты перебралась на ту

сторону Москва-реки и залегла во рвах и

крапивниках на пути гетмана, чтобы не дать полякам

воровски, незаметно, провезти еще продовольствие к

осажденным в Кремль. Эти смельчаки заведомо обрекали

себя на гибель.

— Умрем, а не пустим гетмана в Кремль!

—говорили они.

День склонялся к вечеру. Солнце село. Усталые,

израненные воины опускались на траву, чтобы

обмыть раны, завязать их, отдохнуть после

двухдневных боев. Многих товарищей недосчитывали

ополченцы.

Опять появились люди, подосланные поляками.

Они начали сбивать казаков:

— Зря помогаете! Обманут вас нижегородские

воеводы.,. Спасете их. а потом они и вас побьют.

Козьма едва успевал уговаривать недовольных.

Грозила новая междоусобица. Обещанный казакам

обоз Хоткевича остался неотбитым, и впереди ничего

не предвиделось хорошего. Промокшие до костей в

воде, полуголодные, утомленные прежним долгим

стоянием под стенами Москвы, казаки пришли в

полное уныние.

Тогда Минин явился в шатер к Пожарскому и

сказал, что он сам попробует побороться с

гетманским войском. Не словами, а делом надо поднять дух

в казачьем лагере.

Пожарский ответил:

— Возьми, кого хочешь... Но не будет ли хуже

от того?

— Лучше умереть, — ответил Минин, — нежели

видеть такое неустройство. Ты, князь, должен беречь

себя. Не дай бог, тебя убьют! А я —все равно...

Он отобрал лучших воинов и, пользуясь тем, что

поляки, утомленные боем, расположились на отдых,

быстро переправился на крымский берег Моеква-

реки. С необычайной силой Минин ударил в тыл

польской пехоте и коннице.

Козьма, громадный, без шлема, с развевающейся

бородой, соскочив е коня, бежа'! впереди своего

отряда. Всадники его, не страшась нуль,.с копьями

наперевес двинулись вслед за ним.

Такого наскока никак не ожидали поляки.

Противники столкнулись грудь с грудью. Панская

пехота разбежалась врассыпную иод сокрушающим

натиском нижегородцев. Конница поляков оказалась

неподготовленной. Однако она все же вступила- в бой.

Засверкали польские сабли над головами

ополченцев. Но было поздно: кони польских солдат уже

вошли в реку, и нижегородцы продолжали теснить

поляков, давя, Kjwina их с неслыханной яростью. Часть

польских всадников, которая находилась поодаль от

воды, — боясь также быть «втоптанной в реку», в

ужасе бросилась к своему укреплению.

В лагере Хоткевича поднялась суматоха, поляки

бросились бежать куда глаза глядят. Особенно

перепугались люди в обозах. Они перелезали через возы

и стремительно врассыпную разбегались но полю.

В это время нехота нижегородцев, сидевшая в

засаде, во рвах и крапивниках, с боевыми криками

побежала на помощь Минину.

Сам храбрый гетман Хоткевич в панике понесся

на коне с поля, оставив обоз и шатры в добычу

нижегородцам.

Победа на стороне Минина была полная. Казаки,

изумленные бешеной храб!юстью нижегородского

старосты, с радостью и огромным уважением

приняли от него в дар отбитый у Хоткевича обоз. Имя

Козьмы Минина затмило имена всех подмосковных

воевод.

Пожарский приказал пушкарям и стрельцам

произвести «великую пальбу» по отступавшим войскам

Хоткевича. Гаврилка постарался наславу. Стрельба

по польскому стану продолжалась два часа. От

грохота пушек не слышно было даже разговоров, «и

дым носился, как от великого пожара*.

Разбитые нижегородцами поляки отступили к

Донскому монастырю.

Минин своей победой решил судьбу войска

гетмана. Лазутчики донесли, что Хоткевич «хребет

показал», побежав по Можайской дороге обратно к

себе в Польшу.

После боя, снимая с себя броню и латы, Минин

сказал с улыбкой:

— Побили многих наших, а меня и смерть не

берет. Впереди был — и жив. Видать, Татьяна за

меня усердно богу молится.

— Полно, Козьма Захарыч, что ты говоришь! —

помогая ему разоружаться, в испуге произнес Мосе-

ев. — Жив — и слава богу! Что о том говорить?..

Минин добродушно улыбнулся.

20. Кремль в осаде

Разгром Хоткевича дал возможность

нижегородцам обратить все свои силы против поляков,

сидевших в Китай-городе и Кремле. Теперь должна была

окончательно решиться судьба осажденных.

Помощи ждать им было уже неоткуда.

В эти дни в Москве появились сообщники

кремлевских бояр: бывший костромской воевода Иван

Петрович Шереметев, Петр Шереметев, князья

Григорий Шаховской, Иван Засекин и дворянин

Плещеев.

По наущению кремлевских бояр и панов, они

стали натравливать казаков на земских людей. Но

казаки их не послушали.

Напрасно бродили смутьяны из шатра в шатер,

Немного нашлось охотников

ссориться с родным стойким нижегородским ополчением.

Трубецкой жалованья казакам не платил,

принуждая их саблей добывать себе хлеб. В грабежи

втягивались и честные казаки. Козьма Минин понял

это. Переманивая их, он стал выплачивать им

хорошее жалованье. Это и выбило оружие из рук

Шереметевых, Шаховского и иных сообщников крем-

левских бояр.

Пожарский и Минин получили от Трубецкого

приказ приехать на совещание о дальнейших

действиях подмосковного войска к нему, Трубецкому, в

ставку.

Пожарский сначала рассердился на Трубецкого

за его дерзость, а потом, по совету Минина, ответ

все-таки дал вежливый, спокойный, величая

Трубецкого боярином и всякими почетными именами.

Однако от поездок на совещания в казацкие таборы

дожди ополчения наотрез отказались. Неудобно, мол,

далеко и опасно для жизни. Лучше выбрать место

для совместных совещаний где-нибудь на речке

Неглинке, между нижегородским и казацким

ополчениями, ну хотя бы на Трубе.

Не успел Трубецкой дата ответ, как на Трубном

предгорье Козьма уже раскинул несколько

громадных шатров и поставил около них знамена и

крепкую стрелецкую стражу.

Волей-неволей Трубецкому пришлось ехать для

совета сюда. Упрямство атамана было сломлено.

20 сентября Пожарский послал письмо польским

панам в Кремль с требованием сдаться.

Ответ от панов был получен следующий:

«...Письму твоему, Пожарский, которое мало