дворянина, благородного офицера. Какая выправка, стать, манеры!

Как будто он только что сошел со старой фотографии.

И почти одновременно с Рощиным в спектакле «На золотом дне»

он играл разоренного купца Тихона Молокова, который вернулся

из «псевдонима» (жил под чужим именем), чтобы разобраться со сво­

им врагом Засыпкиным, который сделал его нищим. У Гриценко был за­

мечательный грим. Буйная рыжая разбойничья борода, лицо, похожее

на раскаленную сковородку, взлохмаченные волосы и огромный красный

нос. Как-то произошел забавный случай. Они с партнером в ожидании

Засыпкина пили шампанское, закусывали огурцами. Бурно жестикулируя,

Гриценко вскочил, споткнулся и с размаху угодил под диван. Когда он от­

туда вылез, зрители ахнули. На огромном, увеличенном гумозом лице,

прямо по центру сияла белая полоса. Публика поняла, что это маленький

аристократический нос самого артиста. Понял это и Гриценко и стал ша­

рить по полу, а нос оказался в цилиндре, стоящем на полу. И в это вре­

мя на сцене появился Засыпкин. Тогда Гриценко, не выходя из «образа»,

в бешенстве запустил «нос» в своего врага!

Его очень любил Рубен Николаевич Симонов. Он называл его «театром

в театре». Симонов специально приходил на его спектакли. Находясь

на сцене, мы всегда посматривали на ложу. Выходил по ходу действия Гри­

ценко и в ложе появлялся мэтр. Эпизод кончался и ложа пустела.

Помню, как после получения Симоновым Ленинской премии произо­

шел конфуз. Гриценко, который не любил и не умел выступать, взял слово

и горячо произнес: «Симонову при жизни надо поставить медный памят­

ник». Наступила недоуменная пауза, тогда он поправился: «Нет, золотой».

Симонов засмеялся, все зааплодировали.

Среди его героев были разные люди. Он мог быть на сцене агрессивным,

задиристым, смешным, а в жизни был беззащитным.

Жил он недалеко от Смоленской площади. У него была большая би­

блиотека, много книжных полок, а рядом - шведская стенка. Он следил

за собой, делал гимнастику, был всегда по-спортивному подтянутым,

стройным, легким. Когда мы появлялись у него после спектакля или

после репетиции, он быстро сооружал самую что ни на есть актерскую

еду, которая и на завтрак, и на обед, и на ужин всегда хороша - яичницу.

Но готовил он ее с салом.

Он владел разными музыкальными инструментами. Вернее, овладе­

вал. Поначалу хорошо играл только на баяне, потом на скрипке, за­

тем научился играть на флейте. Вообще, очень серьезно относился

Николай Гриценко

к работе. Даже в антракте был сосредоточен, замкнут. Не ходил в ар­

тистическое фойе, где болтали, спорили, сражались в шахматы, а си­

дел у себя в гримуборной. Как-то мимо по коридору ходил артист

и вслух повторял текст роли. Коля вышел и тихо сказал: «Извините,

вы мне мешаете».

Однажды я хотел привести на премьеру известного критика и сказал

об этом Гриценко. Он замахал руками: «Пожалуйста, не надо. Пусть при­

дет на двадцатый спектакль. Я только тогда прихожу к образу».

Он всегда трудился титанически. Никогда не принимал участия в за­

кулисных интригах. В нем совершенно отсутствовал актерский апломб.

Можно сказать, к сожалению, отсутствовал. Он много играл, шел вперед

и вдруг остановился. Это случилось тогда, когда не стало Рубена Николае­

вича Симонова. Гриценко растерялся. Он утратил поддержку и опору еди­

номышленника и много, много ролей, обещанных ему Симоновым - Лира,

Фальстафа.

Он постепенно отдалялся от театра. Старые его спектакли сняли, в но­

вых он почти не участвовал. Последний раз на сцене я встречался с Гри­

ценко в спектакле «Гибель эскадры». Он играл эпизодическую роль -

боцмана, я - лейтенанта Корна. Боцман предпоследним уходил с палубы,

за ним шел Корн. И вдруг я увидел, что это не боцман прощается с кора­

блем, а актер Гриценко прощается с подмостками сцены - столько в нем

было тоски и безысходности.

Он был одинок. У него не было семьи, он так ее и не создал, хоть и пытался.

Я твердо знаю, что он был великим артистом, но сейчас у нас все вели­

кие, все знаменитые, да и что значит мое мнение? Поэтому приведу чу­

жое: режиссер нашего театра, ученица Вахтангова, Александра Исааковна

Ремизова однажды сказала удивленно: «Рубен, а ведь Коля - гениальный

актер». «Знаю», - ответил Симонов.

Анатолий Кацынский

Чудо по имени Гриценко

Как пусто без него на театральной сцене! - хочется мне воскликнуть.

Но как рассказать о том, что это за явление - Н.О. Гриценко? И, если

я осмелилась это сделать, то не потому, что уверена в своих силах. Реши­

мость рождена только тем огромным чувством радости и благодарности,

которое испытываю, вспоминая Николая Олимпиевича в ролях и в жизни.

Как рассказать, что такое бриллиант?! Он сверкает множеством огней!

Он радует вас, очаровывает, восхищает, и вы попадаете в сферу этих излу­

чений. Вы во власти Чуда! Вот так определила бы я то чувство в моей душе,

которое возникает при имени Гриценко!

Первая моя встреча с Николаем Олимпиевичем произошла тогда,

когда я была еще студенткой 4-го курса театрального училища имени

Б.В. Щукина. Александра Исааковна Ремизова ставила в театре Вахтанго­

ва «Пьесу без названия» («Платонов») и пригласила меня на роль Софьи.

Ремизова была в те годы как бы первооткрывателем на свовременной

сцене этой ранней пьесы А.П. Чехова. Это теперь «Платонова» ставят

многие театры и есть замечательная киноверсия «Неоконченная пьеса

для механического пианино», осуществленная Никитой Михалковым.

И играют роль Платонова в разных театрах актеры с разными внешни­

ми данными. А вот в театре Вахтангова в премьере 1960 года Платонова

играл в самом расцвете своего таланта, молодости, красоты и обаяния

Гриценко. Он прекрасно сложен. С необыкновенно выразительными

светлыми глазами. По пьесе его любят три женщины. Жена - ее играла

очаровательно-трогательная Галина Алексеевна Пашкова, страстно до­

могается любви Платонова генеральша. Ее играли необыкновенно жен­

ственная, роскошная, обаятельная Людмила Васильевна Целиковская

и Лариса Алексеевна Пашкова. Генеральша Пашковой была более власт­

ной и трагичной. И любит Платонова самозабвенно моя молодая Софья

Егоровна. А разрешается этот сложный любовный узел трагически-

смертельным выстрелом Софьи.

Не буду говорить, что для студентки значило попасть на сцену прослав­

ленного театра, репетировать вместе с целым созвездием вахтанговцев:

с Юрием Васильевичем Яковлевым, с Андреем Львовичем Абрикосовым,

с Александром Константиновичем Граве, с Владимиром Ивановичем

Осеневым и уже названными выше.

И вот первые репетиции за столом. Я наблюдаю за Николаем Олимпие­

вичем. Он так механически, как-то скучно бубнит свой текст. Много раз

возвращается к прочитанной фразе, стараясь аккуратно запоминать слова

только в том порядке, как они написаны автором. И так продолжается

довольно долгий период застольных репетиций. А я по своей молодости

и неопытности жду быстрых актерских откровений и проявлений. И толь­

ко спустя годы я поняла, что это его метод работы: этакое накопление,

вчитывание в текст и ожидание, что автор сам вытащит его талант и сам