торг публики, но и неудовольствие исполнителей главных ролей. В сце­

не бала в спектакле «Олеко Дундич» в первой постановке, вся молодежь

танцевала кадриль на заднем плане - на переднем плане в этот момент

шла драматическая сцена между Дундичем (Р.Н. Симоновым) и Ходжичем

(М.Н. Сидоркиным) - что делал в этой кадрили Гриценко, сказать не бе­

русь, хотя танцевала рядом. Помню только, что все зрители, перечисляя

удачные роли в этом спектакле, всегда отмечали Колю.

И, наконец, так называемые самостоятельные отрывки, которые дела­

лись в театральной школе. Для показа Гриценко был взят чеховский рас­

сказ «Жилец». И тут моего красноречия не хватает. Рядовой студенческий

показ превратился в событие для театральной Москвы. Не буду говорить

о своем впечатлении, предоставлю слово не последнему человеку в искус­

стве. Вот что написал В.О. Топорков, увидев школьную работу Грицен­

ко: «Мы присутствовали при рождении редкого таланта. Это не учениче­

ская работа, это работа законченного блистательного артиста». Вот так.

Не всякий, даже большой артист, может похвастаться таким отзывом

от старшего товарища.

Талант Гриценко был совершенно уникален. Ему было доступно все.

Определить его амплуа не представляется возможным. Сегодня Мышкин,

завтра Казанец в «Стряпухе», послезавтра Каренин и на следующий день

Рощин в кино - и так всю неделю, а под конец дикий пьяница, совершенно

оголтелый купец Молоков в спектакле «На золотом дне», в котором его

не узнала родная мать.

Ушел он рано. И теперь, оглядываясь назад, можно с болью сказать,

что, несмотря на шумный успех, на полное признание публики, на все­

общую любовь и всевозможные знаки отличия, судьба не пощадила его.

Она оказалась чересчур суровой к его таланту. Такой великий актер мог

бы прожить более счастливую жизнь.

Галина Коновалова

* * *

О Николае Гриценко мне и легко и, вместе с тем сложно говорить.

Мы знали друг друга с Вахтанговского училища, когда оно еще Шко­

лой называлось. Он уже там проявил свой незаурядный талант - совер­

шенно самостоятельно подготовил для выступления инсценированный

рассказ А. Чехова «Жилец».

Придумал бог знает что. Специально научился играть на скрипке. Какой

потрясающий образ он создал! Он просто превратился на сцене в этого

несчастного пьянчужку, который играет в ресторане и живет в ужасных

меблированных комнатах.

Зрителю казалось, что он на сцене по-настоящему пьян, по-настоящему

расстроен и убит. «Поневоле будешь водку пить, когда чаю не дают».

Он пытался как-то утешить своего хозяина, обнять его. Чихал на его лы­

сину, потом вытирал ее и плакал. Это был целый калейдоскоп приемов,

благодаря которым, зрители видели не литературного героя, а живого не­

счастного человека.

Рубен Николаевич Симонов говорил про Гриценко, что это «театр

в театре».

При нем Коля очень много работал, и я часто общалась с ним. Он был

чрезвычайно наблюдательный - мог один раз посмотреть на человека

и сразу его показать. У него все шло в его творческую копилку. Однажды,

я даже заметила время, он сорок пять минут показывал как люди храпят

в самых разных местах: в метро, в трамвае, в общежитии - и потрясающе

разнообразно. То человек просыпается, испугавшись собственного храпа,

то храп с особым свистом, то с хрипом, то со стоном. Я спросила его - от­

куда он это взял, где видел? Он ответил, что храпунов предостаточно вез­

де, где приходится быть - в поезде, гостинице, санатории. С нами, кто это

видел, были колики от смеха. Это было не просто талантливо, это было

гениально.

Рубен Николаевич решил ставить «Баню» В. Маяковского. Гриценко по­

лучил роль Победоносикова.

Первая читка, актеры лениво перелистывают текст, проверяя и подсчи­

тывая его количество. Рубен Николаевич обращается к Гриценко и просит

его сосредоточиться и показать ему квинтэссенцию бюрократа. На сле­

дующий день вторая репетиция, вдруг открывается дверь, и мы видим

Николая Олимпиевича вместе с костюмером и реквизитором, и он про­

сит разрешения у Рубена Николаевича показать разных бюрократов. Ак­

тёр продемонстрировал нам шесть или восемь типов, совершенно раз­

ных, да так талантливо, что мы были потрясены. Где он видел, встречался

с ними, когда - это было непостижимо. Я называла его хомяком, который

на зиму откладывает за щеки все, что попадается на пути - так он копил

свои наблюдения, сохраняя все в памяти, словно фотографируя, а потом

использовал в своих ролях. Сказать, что он был очень образован, что, ра­

ботая над ролью, он изучал тысячи томов, я не могу. Просто ему сверху

Господь Бог подсказывал, что делать и как.

Несмотря на свой огромный талант, жизнь вне театра складывалась

у него неудачно. Его любили женщины, и он был к ним очень неравно­

душен. Но создать семью так и не смог. Кто в этом виноват - не знаю.

А ему хотелось дома, уюта. Как у Пушкина - «Мой идеал? - хозяйка, мои

желания - покой, да щей горшок, да сам большой». Это прямо как его сло­

ва, потому что я однажды по поводу одной дамы спросила его: «Ну, зачем

она тебе?» А Коля в ответ: «Понимаешь, она пришла, юбку задрала, пол

так замечательно вымыла, борщ сварила...» Он был одинок, ему не дано

было ощутить тепло семьи, душевности. Это было, наверное, и причиной

его болезни.

В последнее время он был очень несчастен. Наши гастроли в Киеве были

для него тяжелыми, потому что в нем уже сидела его страшная болезнь,

а в начале сезона его поместили в больницу. Я навестила его там - было

очень страшно видеть его неадекватную реакцию. Но в какой-то момент

он как бы сфокусировал свое зрение на мне, попросил передать привет

трем людям из театра и, глядя очень пристально, тихо как-то произнес:

«Знаешь, а ведь я только тут понял, как надо играть Мышкина». И мне

стало ясно, что настоящие художники, даже в страшной болезни живут

какой-то своей мощной внутренней жизнью. Это ведь было и с Мансуро­

вой, у которой был схожий диагноз. У меня было впечатление, что он хо­

тел поставить спектакль. Я не знаю, мог ли он это, хватило бы у него об­

разования, но когда он вместе с Андреевой ставил «Шестой этаж», он за­

мечательно разбирал роли. И кто знает, может быть, если бы он получил

то, о чем он мечтал, жизнь его сложилась бы совсем иначе.

Алла Казанская

***

О Николае Олимпиевиче не то что трудно, а непонятно, как надо гово-

рить, потому что он был в самом прямом, неизменяемом смысле сло­

ва гениальный актер. Не великий, ни какой другой, он просто был гений.

Как Шаляпинский голос, как он звучит, откуда непонятно, так же и Грицен­

ко - он гений от природы. Откуда корни этого удивительного, неповтори­

мого, гениального Гриценко. Фигура трагифарсовая, трагическая и в то же

время очень смешная. И очень наивная. Он жил какой-то двойной жизнью

и творческой, и личной, и они совсем не совпадали у него. Если говорить

откровенно, то его гениальная работа еще студенческая - «Жилец», кото­

рая прошла через всю его творческую жизнь и есть его биография.

И ничего оскорбительного в этом нет. Он прожил трагическую, изло­

манную, непонятную жизнь. Он родился не в то время. Ему бы играть

Мольера, Шиллера, Шекспира, а он играл Софронова, Крона, Михал­

кова, Корнейчука. Роли, в которых нельзя было проявить свой гени­