гедий называется «Каменный гость». Он никогда не читал эти пьесы, а сы­

грал роль так, что она стала чуть ли не лучшей в его репертуаре. Его умение

мгновенно принимать режиссерские замечания, его фантастическая пла­

стика помогали ему создавать образы. Интересно, что обилие созданных

им характеров в плохих современных пьесах совершенно не отразилось

на его таланте, он понимал, что это всего лишь дань времени.

Виталий Вульф

С Николаем Олимпиевичем Гриценко я снялась в двух картинах,

а в «Хождении по мукам» даже не была его партнершей, как говорят,

прошла по касательной. Для меня Гриценко всегда был богом, спустив­

шимся с Олимпа, недаром он был Олимпиевич. Я помню, как неожи­

данно увидела его на съемках. Ведь вы знаете, что не всегда снимаешься

с тем партнером, с которым пробуешься. Помню первый день съемок.

Я смотрела на Руфу (Нифонтову). Она светлокожая и ее лицо покрылось

красными пятнами. Он подошел на площадку, стали что-то репетиро­

вать. Я с ним не общаюсь по сцене, а у Руфины ничего не получается.

Ее отзывает гримерша и спрашивает, что с ней происходит, почему не

выходит сцена. А Руфа отвечает, что ей надо прийти в себя от встречи

с таким великим партнером. Был у меня с ним один очень интересный

эпизод. Я пришла на съемки «Хождения по мукам», когда училась на чет­

вертом курсе школы-студии МХАТ. Тогда мы репетировали дипломный

спектакль «Шестой этаж», мне поручили Даму в сером. Но начались

съемки и спектакль не состоялся. И мне очень хотелось посмотреть этот

спектакль в театре Вахтангова, где Гриценко играл главную роль и был

режиссером этого спектакля. Я посмотрела спектакль и увидела такого

легкого, такого изящного, такого стремительного Жонваля. Я никогда

до этого не видела живого француза, но мне из зала показалась, что за­

пахло изысканным французским мужским одеколоном. Прошло какое-

то время и к нам на гастроли приехал французский шансонье. Я пошла

на его концерт. Когда он вышел на эстраду и стал петь, я все время вспо­

минала, кого он мне так напоминает, а когда он подошел к роялю и встал,

скрестив ноги, я вдруг увидела, что это же стоит вылитый Гриценко

из «Шестого этажа»! В те годы мы никуда не выезжали, ни в каких Пари-

жах не были. Откуда же он знал, как выглядит истинный парижанин с его

неповторимым шармом и изящной пластикой? Он про своего героя знал

все: как он ходит, как говорит, как думает. Откуда он это знал? Это было

истинное постижение роли. И это после того, как он сыграл Молокова

в спектакле «На золотом дне»! Какой же это был великий артист! И еще

у меня была с ним одна встреча. Мы снимались с ним в Киеве в карти­

не «Два года над пропастью» и ехали со съемок в Москву в одном купе,

по-моему с нами еще был Матвеев. А в театре Вахтангова в это время

репетировали «Конармию». И Николай Олимпиевич стал нам показы­

вать свой монолог из будущего спектакля. Не было ни зрителя, ни сцены,

ни четвертой стены, мы катались от хохота. Я, вообще, очень смешливая

была тогда. А он хотя бы на минуту вышел из «образа», улыбнулся бы.

А когда закончил, спросил: «Ну как, ничего?» Вот такие непостижимые,

такие неповторимые вещи были в этом артисте. Наверное, потому, что

он гений, который появляется раз в сто лет! Нет такого актера, который

бы сыграл все, что хотел, о чем мечтал. Такого не бывает.

Наверно, в последний раз я виделась с Николаем Олимпиевичем

на одной из традиционных встреч со зрителями. В это время в театре

Вахтангова шел очень интересный спектакль, и я обратилась к Гриценко

с просьбой помочь мне попасть в театр. Он ответил, что сам там не занят

и не он ставил, но если я хочу посмотреть, то он на свою фамилию оставит

мне пропуск. И в этой его реакции на мою просьбу не было ни зависти,

ни злости, а была только великая горечь, что роль, о которой он мечтал,

ему не суждено было сыграть.

И как же жаль, что такому таланту было так мало отпущено жизни

на земле. Низкий поклон великому Николаю Олимпиевичу Гриценко!

Нина Веселовская

Коля Гриценко!

Он появился у нас в период самого бурного расцвета театра Вахтанго­

ва. В предвоенные годы, тяжелейшие для страны годы террора, репрессий,

холодящего душу страха, люди, похоже, искали в театре отдушину и театр

купался в волнах зрительского интереса и любви. Почему это так было?

Достойный предмет для размышления социологов, театроведов. В самом

деле, я повторюсь, казалось-бы при таком страхе за собственную жизнь,

при желании выжить, вдруг рождаются шедевры. Бурлит творческая

мысль, один за другим выходят спектакли, на которые не только нельзя

попасть, но о которых говорят, спорят, пишут. Театр Вахтангова того вре­

мени блистал талантами и перечень их был бы слишком длинный. И вот

в таком удивительно закрытом, очень обособленном театре вдруг появ­

ляется молодой человек, с виду ничем не примечательный, молчаливый,

почти замкнутый, ни с кем поначалу не сходившийся, но сразу почему-то

вызвавший к себе интерес. Хотя актерским талантом удивить в то время

было трудно - он сразу удивил и продолжал удивлять всю свою не очень

длинную, но блистательную актерскую жизнь.

Все в нем было необычно: весьма пролетарское происхождение и поч­

ти аристократические манеры, весьма среднее образование и тончайшее

проникновение в суть любого события.

Мне он всегда казался воплощением актерского существования, лич­

ностью, как бы созданной исключительно для сцены. Для сцены в нем

было все: замечательная внешность, стать, изящество, музыкальность,

пластичность, редкая наблюдательность.

Он мог с одного взгляда ухватить сущность человека. В нем была

от природы заложена страсть к лицедейству, игре даже без публики,

наедине с собой. Он играл всегда. Сколько рассказов существует об этих

его «играх»!

Зима 1944 года. Театр только что вернулся из эвакуации. Внешний вид

большинства актеров оставлял желать лучшего. Середина дня. Перед

фасадом Большого театра, закинув голову, в неожиданном котелке, об­

лаченный в роскошное, песочного цвета, пальто стоит Коля Гриценко

и рассматривает квадригу коней на фронтоне. Он то отходит на не­

сколько шагов, то вновь приближается, прищуривается. Заходит с дру­

гой стороны - в этот момент он явно играет иностранца, впервые уви­

девшего этот архитектурный шедевр. И никому в этот момент не мо­

жет прийти в голову, что пальто этого типа шила его жена Зина, сидя

в театральном общежитии в подвале театра при тусклом свете ночника,

что котелок этот то ли из костюмерной театра, то ли куплен по случаю

на блошином рынке.

И историям таким нет числа. Его любовь к игре выражалась в неодоли­

мой склонности к импровизациям.

Первое его появление на сцене. Как у всех, было в массовках. Но, буду­

чи Гриценко, он и из этих мимолетных появлений умел делать малень­

кие шедевры. На втором курсе, будучи занят в последнем акте «Ревизора»,

он сотворил со своим лицом и мимикой такое, что вызвал не только вос­