— Погодь-ка, Виктор Тимофеевич!
— Чего тебе, старина? — остановился тот посреди дороги.
Степан подбежал, подал руку Виктору Тимофеевичу, затем незнакомому парню; вежливо спросил:
— Не задерживаю?
— Задерживаешь, — сказал Виктор Тимофеевич. — Что у тебя, Степан Иваныч?
— А эт вот товарищ…
— Этот товарищ из районной редакции, приехал писать про нас. Так в чем дело?
— Очень приятно. — Степан еще раз пожал руку приезжего и обратился опять к Виктору Тимофеевичу: — Вот интересуюсь я, категорически знать мне надо, что такое представляет из себя микроклимат…
— Только всего?
— Начнем с этого.
— Некогда нам, Степан Иваныч, с тобой ни начинать, ни кончать. Сказано — спешим. А микроклимат… как бы тебе попонятнее… Это свой климат для данной обстановки! Есть климат вообще… погода вокруг нас, допустим… а нам, например, нужен определенный климат для произрастания рассады в теплице. Мы создаем нужную температуру, световой режим и тэ дэ и тэ пэ… Это уж будет микроклимат. Усек, старина?
— Извиняюсь, конешно, што вы спешите. — Степан взволновался, услышав про теплицу (зять недаром в письме подсказывал!); говорил быстро, заглядывая в глаза Виктору Тимофеевичу: — В Африке, понимаю я, свой микроклимат, у нас, в Прогалине, опять же свой. География! А как быть?
— Это ты про зятя, что ль? — ухмыльнулся главный агроном, — Про то, что он в Африке и чтоб мы не забыли, да? Не бойсь, старина: Родина не забывает своих героев, пиши ему в письмах приветы. Пока.
— Н-нет, Виктор Тимофеевич, погодь. — Степан ухватил агронома за рукав. — Тут дело сурьезное. Окромя тебя кто посоветует, у кого такие знания? Ращу я на огороде, предположим, африканский баобаб — а как с им заниматься, обихаживать как? Вопрос!
— Сколько, Степан Иваныч, сегодня выпил?
— А ты, Тимофеевич, не думай… Эт одно, а я про другое. Ращу!
— Баобаб?!
— Баобаб. Пошли в огород!..
Через минуту-другую втроем топтались вокруг бледно-зеленого росточка, и Степан возбужденно рассказывал, как зять Виталий по его приказу привез орех — и вот этот африканский плод, высаженный теплой дождливой порой в огородный чернозем, пробился наружу, к свету… Зять присоветовал: строй теплицу!
Виктор Тимофеевич, опустившийся на колени, чтоб лучше разглядеть росток, — поднялся, стряхнул с брюк пыль, растерянно сказал:
— Черт ее знает… Сейчас ничего не определишь. Через день-два если… Тополь взять — тоже поначалу, как травинка, из земли лезет. Всякое дерево из семени — как травинка. Маловероятно, однако не исключается…
Пот лил с него градом.
Парень из редакции, щуря хитроватые глаза, со смешком заметил:
— Первый баобаб в России. Подумать только! И где? В Прогалине, в глуши, вдали от шумных автострад и научных центров… Сенсация.
Виктор Тимофеевич пожал плечами:
— Расти не будет — тут я на все сто уверен. А вот взойти… почему б нет? Благоприятная среди, все такое… Подождем, говорю.
Приезжий корреспондент по-прежнему насмешливо сказал:
— Ну и тарасовский колхоз — чудо! На свиноферме не поросята — борзые собаки. Свистни, натрави — разорвут! Особую породу вывели. Путем интенсивного недокармливания…
— Я за ферму ту не ответчик, — хмуро проговорил Виктор Тимофеевич. — Я за поля… А урожай у нас, к вашему сведению, выше среднего по району. Зерновые двадцать один центнер…
— А я разве тебя виню, Ноздрин? — Корреспондент легонько похлопал Виктора Тимофеевича по спине. — Я вообще… констатирую. Выдающаяся местность. Опять же этот старикан, учитель… как его? Сливицкий! Ботанический сад на дому.
— Сад, — Виктор Тимофеевич злился. — К вашему сведению, это впрямь сад. Сливицкий медали с выставки имеет, дипломы, о нем в журналах писали. А кто сам не сажал ни одного дерева — тому не понять. Указывать да критиковать куда легче!
— Остынь, Ноздрин. Лично я тебя еще никогда на газетной полосе не критиковал…
— «Еще»! А мне чихать…
— После такого чиха слезы бывают… на бюро райкома!
— Намек, что ли?
— Дружеское предупреждение, Ноздрин.
«Въедливый, — подумал Степан про корреспондента. — Навроде зятя моего… сам щипает — его не тронь!»
— Ладно, Степан Иваныч, пойдем мы. — Виктор Тимофеевич руку пожал. — Приглядывай за своей диковиной… Я забегу мимоходом.
— Считайте, столь выдающееся событие эпохи уже под контролем прессы, — тоже протянул свою тонкую руку районный корреспондент. — Получится у вас — выведем в герои дня. Трудись, как говорится, а слава придет!
— Мы будем, — ответил Степан, — У нас на захочет — вырастет.
Покуривая на крылечке, Степан размышлял про приезжего из редакции… Такому пальца в рот не клади: откусит, выплюнет да еще посмеется. Ноздрин Виктор Тимофеевич, можно сказать, к земле прикрепленный, а этот ездит, смотрит, интересуется, и не начальник, а неприятностей от него жди. «Тут у вас не так, здесь недоработали…» Ноздрин, получается, перед ним в ответе, а кто в ответе — всегда слабее… Поменять бы их местами, чтоб Ноздрин спрашивал — тот, приезжий, отвечал бы. За поля, за урожай. Посмеивался б он тогда?
Вот чего ему, Степану, бог не дал — это сына. Уж как хотел, чтоб сын народился, но не достиг, пожадничала природа. А был бы сын — сам неученый, сынка бы выучил, до института довел. Тоже таким бы корреспондентом мог разъезжать… Конечно, грех обижаться: дочь у него как дочь. Однако выросла, выучили — она уже вся мужнина, при зяте, без фамильной самостоятельности. А сын — он действительно хоть в корреспонденты, хоть в летчики, как Эдик…
И только Степан мысленно помянул Эдика — тот словно ждал этого: его мотоцикл, взыгрывая моторным ревом, прошумел за недальними осокорями и на крутом вираже подлетел к калитке. Дремавшие в лопухах куры брызнули из-под страшных колес как тетерки — грузно, с шумом взмыв над оградой.
— Привет, батя! — крикнул Эдик. — Запаяли мой самовар — завтра улетаю.
Степан подбежал к калитке, поздоровались они; стал приглашать Степан:
— Ты заходи, Эдик… воскресенье… посидим, значит… Улетаешь, а! Заходи.
— Не могу, батя. Лидочке обещал быть в семнадцать ноль-ноль. А сейчас… посмотрим… без пяти семнадцать. Прощальное катание с Лидочкой. По окрестностям. Сам понимаешь, батя… Прощаться всегда трудно.
— Эт да. А ты с собой ее забери, Лидию Ильиничну-то, самолет у тебя двухместный…
— Исключается. — В синих глазах Эдика плескалось смущение. — Не тот жизненный вариант, батя.
— Ну-ну. Хозяин — барин. А пойдем все ж в избу, я там маленькую найду, по нескольку капель… Не увидимся боле.
— Если по нескольку… символически? Пошли, батя. Не мог улететь, чтоб к тебе не заглянуть.
— Обидел бы, Эдик.
— Симпатичный ты, батя, человек.
— Я к тебе, Эдик, как к сыну…
— Ах, батя, буду я ваше Прогалино помнить!
— Не по-дурному?
— Что ты, батя. Как праздник!
Степан извлек четвертинку, хранившуюся у него за ларем в сенцах; закусить — что под рукой оказалось — собрал; и поскольку Эдик спешил, на часы поглядывал — быстренько по стаканам разлил…
Эдик и половины не выпил.
— За рулем, батя. Только из уважения к тебе…
— До конца, — попробовал уговорить Степан. — Куды идешь-то… для храбрости!
— От этого горючего, батя, не храбрость, а холостой ход…
— Тож верно.
Эдик нашарил в кармане, достал оттуда орешек и, аккуратно откусив от него, стал жевать.
У Степана дыханье перехлестнуло. Он не сразу смог выговорить. Спросил, запинаясь:
— Эт што за орех у тебя?
— Кардамон. Так вроде б называется. Когда выпьешь, чтоб изо рта не пахло… маскировка, батя! Все водители употребляют. Еще мускатный орех можно… Чай жуют.
— А где берут?
— Орехи? В магазине, батя.
— Дай мне огрызочек…
— Я тебе, батя, целый дам. Запасся. А ты — чтоб супруга не унюхала? Надежное средство, с гарантией. Держи-ка!
На ладони у Степана лежал точно такой же орех, что был дан ему для посадки зятем — орех «баобаба»…