Он выпил стоя, прижав руку к сердцу, глаза его лучились нежностью, из них катились, путаясь в морщинах, слезинки, застревали в жестких лохматых усах… Хриплым, надтреснутым голосом затянул Варлам старинную деревенскую песню — про тонкую виноградную лозу, выросшую на могиле покинутой девушки, — и Георгий, подстроившись, тут же властно овладел песней, сам уже повел ее — широко, вольно, и давно, оказывается, он так сладостно, с таким волнением и восторгом не пел! Тесно в груди было, великая жалость ко всему живому, беззащитному копилась в груди, каждого на этой земле хотелось утешить, обласкать, наделить счастьем… Вот какую песню — ведь ее их отцы и матери, их деды певали — напомнил Варлам! Напомнил, как подарил… А кончились ее слова — все долго растроганно молчали: и Георгий, и Варлам, и Анзор, и прислонившаяся плечом к дверному косяку Ира, которая, скорее всего, впервые услышала эту пронзительно-жалостливую, щемящую песню.

Поднявшись, Георгий решительно объявил:

— Идем к Ираклию!

— Он кто? — спросил Варлам.

— Тоже человек, — ответил Георгий.

Взяли трехлитровую бутыль вина, положили в сумку кое-что из деревенских даров — и пошли. Георгий с Варламом впереди, Анзор с сумкой — на шаг приотстав, за ними. Улица сияла солнечными окнами, нескончаемо мчались машины, обдавая жавшихся к домам пешеходов бензиновой гарью.

— Посоветуемся с Ираклием, — сказал Георгий.

— Ты вот что… ты знай… — Варлам заглянул ему в глаза. — Если этот добрый человек Ираклий поможет… если нужно… мы не пожалеем, ты знай.

И Варлам похлопал по нагрудному карману своей темной шерстяной рубахи, сшитой на манер военной гимнастерки.

— Ты что? С ума спятил? — рассердился Георгий. — Я тебя к своему товарищу веду… он как я… э-эх, Варла-ам!

— Прости, Георгий.

— Думай, когда говоришь. Не ребенок!

— Думаю, да вот…

— Мы с Ираклием вместе шоферили, вместе на пенсию нас провожали…

— Я понял, Георгий.

— Боюсь, он тоже скажет: на такси без опыта не возьмут. Раньше никак не брали.

— Раньше, раньше! — обрадованно подхватил Варлам. — То раньше… Все другое раньше было: жизнь, цены, мы с тобой… Но вот сын сапожника Бебура… это ж всего прошлым летом!

— Дошли мы. Его дом. На лифте — четвертый этаж.

Когда оказались перед нужной дверью, услышали за ней мерный гул пылесоса. На звонок открыл сам Ираклий — и очень смутился: на нем был цветастый, весь в сборках и с «крылышками» женский передник. А тут, кроме Георгия, незнакомые люди… Укоризненно взглянув на Георгия, Ираклий произнес извиняющимся тоном:

— Ждал внучку из школы, а это гости… Проходите, друзья. Я вот от нечего делать уборкой занялся…

— И молодец, — похвалил Георгий. — Я тоже люблю пылесосить. А вот ковры таскать во двор и выбивать — не люблю.

— Поганое дело, — согласился Ираклий, сдирая с себя фартук. — С коврами… во дворе когда… становишься как ишак. Нет, я этим не занимаюсь… А что же вы у порога? Прошу, прошу!

Он смотрел на всех, слегка задирая подбородок, потому что был низкоросл, хотя при этом — плотный, кряжистый — не выглядел маленьким, каким-нибудь там тщедушным… Да ведь, как и Георгий, не на легковушках ездил он, не по городу, а всегда на тяжелых машинах: дальние рейсы-пробеги закаляли, а с годами редкий из водителей, «припечатанный» к сиденью, не раздается вширь, не грузнеет! Профессиональное…

Георгий познакомил хозяина со своими земляками, и через полчаса сидели они уже за столом, четверо мужчин, — старшие оживленно говорили, младший почтительно внимал… Вновь заставили его показать водительскую книжечку, подняли тост за будущее шоферское везение — чтоб колеса у машины крутились и никогда б аварий не было. Георгий с Ираклием к месту много случаев припомнили. Перебивали друг друга.

— Постой-постой, а вот еще было дело, когда мы самые первые «ГАЗ-53» получили…

— А не забыл, как в пургу на перевале ночевали, длинный Вано ногу отморозил, резина от мороза лопалась?

— А в войну, когда в Орджоникидзе боеприпасы везли? По нас с воздуха фашистские «мессеры» били… а!..

Потом — в таких и прочих разговорах — вроде бы уже само собой получилось: Георгий принялся горячо убеждать Ираклия, что сидящий напротив него молодой человек Анзор Абуладзе — очень замечательный, между прочим, молодой человек: скромный, но современный, передовой, красивый, прилежный и, смотри-ка, захотел выучиться на шофера, будет ездить по дорогам, как они сами еще вчера ездили. Молодец, одним словом! Надо ему помочь стать таксистом. Почему таксистом? Такая мечта у парня. С самого детства мечта. Вот и Варлам, его дедушка, всеми уважаемый в их деревне человек, мастер по рытью колодцев, волшебник воды, можно сказать, консультант по поливу колхозных полей («Да-да! И не мешай мне, Варлам, говорить. Какой еще старший поливальщик? Именно консультант… не ниже… заслуживаешь!..»)… вот он, достойный во всех отношениях Варлам, вынужден был оставить свою важную работу в колхозе, привез внука в город, потому что парень прямо-таки на глазах сохнет от желания стать таксистом. И разве не может быть у мужчины — да к тому ж в таком прекрасном возрасте — маленькой, но хорошей мечты?!

— Обязательно нужна такая мечта, — согласился Ираклий и, воодушевляясь, как человек, который давно и жадно тосковал по настоящему делу, и вот оно, наконец, пришло, воскликнул: — Устроим!

Сказал Ираклий, что его племянник работает в промышленно-транспортном отделе — и уж он-то, надо полагать, всех знает в таксопарке…

Решили, не теряя времени, поехать к племяннику Ираклия — прямо на службу к нему. Благо рукой подать — две остановки троллейбусом.

Когда же очутились в вестибюле большого серого здания, в окружении холодно мерцавших мраморных стен и колонн, и вахтер в форменной одежде выступил к ним навстречу — даже Ираклий заметно стушевался. Но гордо назвал фамилию, добавил после паузы, что это его родной племянник, и он желал бы видеть своего родного племянника по срочному делу. Вахтер вежливо объяснил, что вначале следует позвонить, чтобы оттуда, сверху, поступило указание пропустить посетителя, — и дал нужный номер. Ираклий позвонил, теперь уже по телефону он объяснял, кто сам и кто ему нужен, и его сразу же соединили с племянником, а тот, выслушав, обрадовался, кажется, — велел передать трубку вахтеру. Вахтер, получив указание, ответил в трубку по-военному: «Так точно!» — и после этого подвел Ираклия к двери лифта, сам нажал необходимую кнопку, разъяснил, на каком этаже выйти и в какую комнату зайти…

Вот такая была процедура.

Ираклий подмигнул им: видали?!

И долго его не было. Не меньше часа.

— Кофе, понимаете ль, усадил пить, угощал, — рассказывал он, когда снова все вместе, вчетвером, очутились они на улице. — А телефоны на столе — зззы-ы… зззы-ы… Ну словечка не дают нам вымолвить: все звонят, всем нужно! А мне тоже нужно… Приезжай, говорит мне, на дачу. В субботу. Нет, я говорю, до субботы далеко, парень от тоски умрет. Он мне: какой парень? Такой, говорю, моего друга сын, комсомолец, шофер, как я. Смена наша!

Ираклий засмеялся, на ходу подтолкнул Георгия локтем: вот, мол, мы какие! Довольный собой, закончил:

— Разъяснил я, что да как, а он руками разводит. Это ж, говорит, мелкий кадровый вопрос, я этим не занимаюсь, не тот уровень, это ж, говорит, кому-нибудь даже смешным покажется, если я стану заниматься такими вопросами… Ладно, говорит, из уважения к твоему старому другу позвоню я одному человеку — поезжайте вы к нему, и он все сделает. Поехали, друзья!

— Ираклий, — прочувственно начал Варлам, — Ираклий…

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся Ираклий, будто наперед зная, что Варлам сказать должен. — Куй железо, пока горячо! Он уже теперь позвонил, а тот, не дай бог, уйдет куда-нибудь. Поспешим!

Как на заказ, вывернулась из переулка бежевая «Волга» с зеленым огоньком — остановили ее, втиснулись, помчались…

Вылезали из «Волги» — Варлам наставительно сказал внуку:

— Станешь, сынок, таксистом, этих, отныне родных тебе, людей всю жизнь бесплатно будешь возить. Запомни!