— И-о-о… что это? Нам?! — пораженная открывшимся зрелищем, воскликнула невестка, внеся со двора сетки с отмытыми банками. В своей жизни деревню она видела только издали, а вот такое великолепие — чтоб много всего и чтоб лежало все вперемешку и можно взять в руки что хочешь — видела лишь на рынке… Ей тут же захотелось все потрогать, погладить, пощупать, перебрать, и в своем голубом, с желтыми цветами сарафане она напоминала большую яркую бабочку, завороженно кружащуюся над этими щедрыми дарами земли.
Гости сдержанно улыбались, довольные собой, тем, что угодили хозяевам…
Георгий, извинившись, позвал невестку на кухню, где сказал ей:
— Нам следует сейчас все свое внимание уделить самим гостям, а не тому, что привезли они. Стели, дочка, лучшую скатерть, ставь лучшую посуду, хрустальные бокалы… Чтоб по первому разряду!
— Как-нибудь знаю, — ответила Ира, нахмурив брови. — Больше, папа, не будет указаний? Тогда ступайте, папа, я займусь…
И вскоре уже Георгий произносил первый тост — за встречу, за родимую деревню, краше и милее которой нет на свете: она, как рентген, просвечивает твое сердце, и если ты не больной, не сумасшедший, не каменный, она увидит себя — со своими домами, улицами, полями, садами, людьми — в твоем сердце! Она, короче, в тебе, ты — с ней!
А Варлам — настал его черед — поднял бокал за город, поскольку город — надежный брат деревни, и, когда у деревни какая нужда, потребность, когда необходимо что-то решить, она едет в город, к своему могучему брату. Они, как Кура и Арагви, не могут друг без друга, они, как мы с тобой, Георгий, — на всю жизнь!
Душа пела от таких слов… И говорили — наговориться не могли. Георгий жадно выспрашивал: этот жив?.. а тот?.. чем занят?.. кто в председателях колхоза?.. достроили ль плотину?.. помирились ли, наконец, сухорукий Лука и сапожник Бебур, еще отцы которых поклялись не видеть друг дружку в упор? Сколько автомобилей в деревне — колхозных и личных? Две сотни наберется? Ого!
Молодой человек, Анзор, сидел за столом скромно, тихо, лишь к губам подносил — не пил и украдкой на Иру поглядывал — как она проворно носила кушанья от плиты, на ходу прическу поправляла, и весело постукивали о паркет ее джинсовые, на высокой платформе сабо.
Георгий, кашлянув, спросил:
— У тебя, сынок, не язва, не гастрит? Не ешь, не пьешь…
Ответил Варлам:
— Ему, Георгий, мечта не позволяет пить.
— Ему?!
Варлам собрал в ладонь крошки со своих густых, намокших от вина усов, внимательно посмотрел на Георгия и сказал:
— Он шофер.
— О-о! И молчали! Дай пожму твою руку, сынок! Выходит, вдвойне ты свой мне, если баранку крутишь…
— Не крутит он пока. Только права получил… Покажи, Анзор.
— Ай, бабуа, зачем!
— Я видел, ты Георгию покажи.
Анзор, пожав плечами, полез в карман…
— Он хочет работать шофером? — догадался Георгий. — Здесь, в городе?
— Именно так, — подтвердил Варлам и победно, с улыбкой взглянул на внука: вот, мол, видишь, старый Георгий, друг мой, все понимает — и рассудит, как нужно!
Водительское удостоверение на имя Анзора Акакиевича Абуладзе было таким новеньким, что еще пахло типографской краской и клеем.
— Сын сухорукого Луки, Роман… — стал объяснять Варлам. — Он инженер… ты-то, вероятно, его не знаешь, Георгий… у него квартира и здесь, в Сабуртало… Так вот, посылают Романа на два года в заграничное государство, а в квартиру на это время, чтоб было кому приглядеть, Анзор поселится. Договорились. Жить нашему мальчику, видишь, есть где!
— Дело за местом?
— Во-во! Он стесняется, он что знает? Молодой… А я ему сказал: поедем к Георгию, он свой нам, что может — Георгий устроит… Сам шофер.
— Верно надумали. — Георгию льстило, как Варлам о нем говорил. Нет, не забыт он в своей деревне, уважают! И хоть не любил хвастаться — как-то само собой слова лились: — Я ведь до сих пор на нашем автопредприятии… ну это… не за воротами, нет! Прислушиваются, зовут. В совете ветеранов я, в комиссии… Любого там останови: знаешь Георгия Гогоберидзе? Ответит без запинки: знаю! Вот так, Варлам, да. На каждый праздник, даже ко дню рождения, — обязательно поздравления. И такие, представляешь, поздравления — с золотыми буквами, на машинке отпечатаны — как министру!
Георгий смущенно засмеялся, прошел к хельге, вытащил из нижнего ящика кину цветных открыток, бросил на стол, посреди тарелок:
— А? Праздник — шлют! Выступи, просят…
— Ценят, — заключил Варлам, слегка — кончиками тяжелых пальцев — тронув открытки. — Выпьем, Георгий, за это… и за то, чтоб молодежь была не хуже нас! Хотя бы!
— Завтра, — Георгий, отпив, поставил бокал, — завтра, сынок, пойдем с тобой к нашему начальнику. Скажу ему: это Анзор Абуладзе, посмотри, какой красивый и умный парень, я ручаюсь за него — дай ему новую «Колхиду»… Или нет: «ЗИЛ»! И он не откажет мне, верь, сынок. На чем хочешь ездить: на «Колхиде» или «ЗИЛе»?
— Он хочет на такси, — сказал Варлам.
У Георгия брови взлетели:
— На такси?
— Да, Георгий.
— Кхм… Это не у нас, это в таксомоторном…
— Хочет наш мальчик… а?.. понимаешь?
— Дай сюда права, — бросил Георгий Анзору.
Парень удивился, но полез в карман…
— Смотри, — сказал Георгий Варламу, помахивая шоферским удостоверением Анзора, — смотри, дорогой мой, какая новенькая книжка. Ее возраст — меньше недели. Чистая. И написано в ней: третий класс. Водитель третьего класса. А!
— Он хочет, — терпеливо сказал Варлам.
— Этого мало. — Георгий вернул права Анзору. — Я, может, хочу народным артистом СССР быть. Мне всегда говорили: никто так не поет, как ты, Георгий! Давай споем, ну! Ту, нашу… О-о-о-ра-а-а-ми-и…
— Погоди, Георгий. — Варлам головой покачал, и в голосе его прорезались досадливые нотки. — Погоди петь. Мы о деле…
— А я?! Завтра пойдем к нашему начальнику…
— Мальчик не хочет на грузовой автомобиль, — снова терпеливо принялся объяснять Варлам. — Грузовых в колхозе много, председатель за рукав хватает: садись в кабину, любая твоя! На полторы ставки, с премиальными, с заработком… А у мальчика, Георгий, мечта. Не ест, не пьет он, только мечтает: на такси хочу!
— Послушай, — со вздохом сказал Георгий. — Третий класс, опыта никакого — кто на такси возьмет? Там людей возить, пассажиров… женщин, понимаешь ли, детишек, всяких других… и иностранцев. Да, иностранцев тоже! Там высокий шоферский класс нужен, стаж за баранкой. Он хороший парень, очень нравится мне, но… ты прости меня, сынок, — Георгий взглянул на Анзора, — третий класс, и полтыщи километров, видать, еще не наездил ты… Это ж детский сад! Детское кино! К нам тебе надо. Год-другой, сынок, поездишь, поймешь, что такое машина, дорога, — и выбирай потом.
Анзор молчал, уставясь в тарелку.
Варлам же упрямо стоял на своем:
— Нет, Георгий. Я тебе, как брату… Это надо. Совершенно надо! И ты нам помоги. Скажи, кого попросить можно… Вместе пойдем — просить будем. Ничего не жалко, лишь бы мальчик был устроен, душа его успокоилась бы. Видишь, грустный какой. А чем он хуже сына сапожника Бебура? Сын Бебура годом раньше права получил — и вмиг тут, в городе, на такси сел. Домой на такси каждую субботу приезжает. Сразу такой видный мужчина стал — и жениться хочет. Дочку Бежана Болквадзе берет… Не забыл, Георгий, этих Болквадзе? Ну тех самых, что переселились из России, их дед учителем был, рядом с мельницей живут? Вот-вот, они… Я ведь к Бебуру ходил, умолял: будь человеком, открой, кто вам помог… Так просил — только что на коленях не стоял! Думаешь, признался? Человек он разве? Ответь — человек?
Варлам порывисто потянулся к бутылке, дополнил фужеры до краев вином; в словах его звучала торжественность:
— Выпью за тебя, Георгий. За человека. За друга. За то, что ты живешь на свете… Нет-нет, молчи! Шестьдесят лет я тебя знаю, а ты меня знаешь. Мы люди. Мы друзья… Я поэтому сказал нашему мальчику: поедем к Георгию Гогоберидзе, ты сам тогда увидишь, как он будет рад нам, какие мы друзья с ним… Твое здоровье, Георгий! Клянусь памятью покойных родителей наших, был бы я в этой жизни сиротой, не имей тебя, Георгий. И плачу, видишь, от счастья, и ничего не надо мне — будь только ты! Спасибо тебе, Георгий!