Когда дверь открылась, Толя попросил: «Прикурить дай, пожалуйста. Только тихо», — одновременно приставив «Макаров» ко лбу хозяина хаты. А потом нежно взял его за локоток и отправил в объятия своих подчиненных, застывших на лестнице. Когда еще один уголовник решил проверить, куда это запропастился его кореш, то оказалось, что у него при себе спичек тоже нет. Поэтому Соколов спокойно зашел в комнату, где у журнального столика сидел связанный пацан, и парочка, которая охраняла его, даже не успела протянуть лапы к кинжалам, лежащим на том же столике. Потому что Толя все рассчитал правильно: какие блатные могли допустить мысль, что цеховик обратится за помощью к ментам, и как не выполнить просьбу гражданина начальника насчет поднять повыше руки, если он при этом предъявляет табельное оружие.

Сейчас бы Толя хрен так сработал. Это в те далекие годы кинжал казался блатным вполне подходящим орудием труда, а сегодня их уже пистолеты мало устраивают.

Но во времена застоя пистолет в руках мента казался бандитам исключительно убедительным аргументом для их дальнейшего законопослушного поведения. На то он и застой, чтобы из года в год не менять своей манеры поведения.

Толя тоже ее не менял. Когда эту живописную группу вывели на улицу вместе с освобожденным заложником, он быстро углядел идущего навстречу деятеля в спортивном костюме. Тот, правда, резко изменил маршрут, однако Сокол знал, что делать. И минут через десять он спокойно взял его, пройдя проходными дворами с противоположной стороны улицы. Командир великолепно повязанной четверки умел маскироваться. Он сходу подсел к перекуривающему у своих дверей гражданину в полосатых брюках, скинул куртку, придав себе донельзя домашний вид. Со стороны могло показаться, что он просто выскочил на минуточку во двор перекурить. Толе тоже хотелось курить. Наверное, поэтому он сперва наконец-то прикурил у главаря банды свою папироску, а лишь затем положил его мордой на асфальт.

За эту операцию руководство поощрило Соколова именными часами, на сорок рублей раскололось, но заслуги Толи отметило. Хотели еще в газете о такой уникальной операции рассказать, но нынешний господин губернатор в те годы стоял на совершенно иных позициях. В самом деле, как могла газета, этот предмет идеологического воспитания народа, рассказать о таком деле? Никак не могла, потому что происшествие явно не из практики народа, строящего коммунизм, оно больше под рубрику «Их нравы» просилось.

Разве мог Сокол даже предположить, что его судьбу изменят вовсе не те бандюги, которые в сердцах клялись ему — не жить тебе, мент поганый, век свободы не видать, выйдем из кичи — на нож возьмем. Уголовники бросались такими словами от отчаяния и не собирались мстить Толе, потому что он не нарушал правила игры, установленной рамками закона. Судьбу Сокола изменили его коллеги, которым он мешал брать в полную силу. Подставили менты Сокола, подрезали ему крылья и под такую статью подвели — дальше стенки некуда. Видимо, Толя прекрасно знал, чего стоит наше правосудие, хотя о его гуманности что-то и рассказывал подследственным. Улетел Сокол, чтобы переждать, доказать свою правоту, когда охота за ним поутихнет. Только не учел, что его коллеги — не бандюги, с которыми дело привык иметь. И погиб Сокол в перестрелке в Азербайджане, ушел на тот свет беглым преступником, а не честным ментом, и не играли над его могилой гимнов под торжественный салют.

Некоторых из тех, что устраивали соколиную охоту, потом повязали, уж слишком они нагло брали, даже для нашего города. Только главный загонщик в охоте на Сокола быстро подставил бывших подельников, и они отправились на перевоспитание в ментовско-партийную зону, а он — на повышение. И теперь этот деятель охраняет законность в Южноморске, именно его поставила на такой высокий пост команда Пенчука вместо прежнего прокурора, поддерживавшего конкурента нынешнего мэра. Теперь победителям нужно только сменить начальника южноморских ментов — и можно наводить в городе полный порядок, с их точки зрения.

Так что понял я сразу, кто мог подарить Ляхову этот пистолет. Хороший у него дружок в Южноморске, подумал я, и перешел к делу:

— Откровенно говоря, Анатолий Павлович, в янтаре я не силен. Другое дело, старинные награды, живопись.

— Не переживайте, — тут же успокоил меня Ляхов, — какой смысл обманывать партнера, если хочешь постоянно иметь с ним дело? Тем более с таким, как вы. Хочется отметить — лихо работаете.

— Но и ваши темпы не менее значительны, — я чуть ли не скромно потупился, отпуская ответный комплимент.

— Ну что вы, — не принял его этот красавчик, — найти современные произведения искусства было куда проще.

— А как насчет доплаты? — высказываю еще одну озабоченность по бартерному поводу.

— Не переживайте, — ответил Ляхов. — «Портрет старика» уже в Южноморске.

— С вами приятно иметь дело, — не скрываю, что поражен темпами работы коллеги, — однако, не побоюсь повториться — в янтаре я мелко плаваю.

Вместо ответа Ляхов выволок из соседней комнаты сундук, которому было бы самое место на средневековом талионе.

— Все ваше, вместе с упаковкой, — отдышался Ляхов. — Должен сказать — работы Башкирцевой, конечно, уникальны. Но и эти изделия если и уступают им в чем-то, то только в возрасте. Посмотрите, вот, к примеру, колье работы Паутинскаса, оно просто бесподобно. Мастер с высоким артистизмом применил филигранную технику гальваники, имитирующую заплавление янтаря в металл.

Я смотрел на уникальное изделие и почему-то вместо того, чтобы представить его на шее прекрасной женщины, словно наяву увидел моего клиента герра Краузе, сучащего ногами от нетерпения.

— В основном, как я догадываюсь, это работы современных мастеров из Прибалтики, — замечаю в ответ на совершенно ненужную рекламу со стороны Ляхова.

— Мой регион, — теперь уже пришла пора скромничать Анатолию Павловичу, — впрочем, здесь есть и работы питерских художников. В частности, интересующий вас Кленов.

— Тогда будем считать, сделка завершена. Но, чувствую, что все-таки немного вам обязан. Наверное, вы это делаете от того, что хотите работать со мной на постоянной основе. Поэтому позвольте сделать вам еще один сюрприз, чтобы уравновесить такой необычный обмен и исключить даже вероятность суждения, что кто-то кому-то делает одолжение. Учитывая ваше пристрастие к холодному оружию, в знак нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества, примите этот скромный подарок.

Я протянул Ляхову кинжал в искусно украшенных ножнах.

— Такая вещь может вызвать только восхищение, — сказал Ляхов.

— Еще бы, — замечаю в ответ, — все-таки начало прошлого века.

— Спасибо, — проникновенным голосом сказал Ляхов, принимая подарок.

24

В антикварном салоне Дюк чувствовал себя гораздо увереннее, чем по месту своей прежней работы, когда был директором южноморского музея Западного и Восточного искусства и за его титанический труд государство обливало Дюка золотым стапятидесятирублевым дождем в месяц.

Сегодня он не только трепется по прежней специальности, но и зарабатывает пятнадцать процентов от каждой проведенной сделки. Поэтому Дюк вполне искренне считает, что выбрал совершенно правильный для истории мирового искусства путь и поднял торговлю на такую высоту, о которой даже не мог мечтать, торгуя из под полы, будучи директором музея.

Хотя антикварный салон принадлежит мне, Дюк немного высокомерно качнул головой в знак приветствия и продолжил свою производственную деятельность. Дюка стоит ценить только за это — клиент превыше всего. Со мной он еще успеет пообщаться, тем более, что, как он прекрасно понимает, это общение может не принести ему пресловутых пятнадцати процентов.

Дюк показывал какому-то молодому человеку набросок, попутно тихим голосом продолжая высказывать свои сокровенные мысли:

— Жаль расставаться… Уникальная работа Бориса Григорьева… Самый престижный портретист России начала века… Только для вас.