воображении, и слезы счастья текли по моим пылающим щекам, а я повторяла про

себя слова Миранды: «Как я глупа, я слезы лью от счастья».

Рассудив и обдумав все обстоятельства, отец Энтони немного смягчился:

он увидел, что вскоре освободится от бремени опеки над нами, которую его

иссякшее состояние и преклонные годы делали непосильной. Любезный и

обаятельный Лейстер присоединился к нам, и мы, избавившись от гнетущих

тревог, провели вечер, исполненный столь утонченного очарования, что, если

бы мне дозволено было пережить заново один вечер в моей жизни, я выбрала

бы этот как самый счастливый.

Честь и интересы милорда требовали его возвращения ко двору, и отец

Энтони, должным образом подготовив брачные контракты, настаивал на

моем согласии. Его требования и желания лорда Лейстера в сочетании с этими

вескими причинами одержали верх над моими представлениями о декоруме,

и брак был заключен, к полному удовлетворению всех присутствующих.

Крайняя необычность положения одна только и могла оправдать такую

брачную церемонию, но я была рождена, чтобы повиноваться. По природе

своей я была тиха и кротка и свои несбывшиеся желания оплакивала

безмолвно. Как только первый порыв счастья сменился раздумьем, мысли о

матери стали все чаще приходить мне на ум. Лишенное ее родительского

присутствия, более того — лишенное ее согласия, мое свадебное торжество

утратило половину своей священной значительности. Я горестно сравнивала ее

судьбу с моей: долгое заточение подорвало ее здоровье, и душа ее утратила

надежду на освобождение, я же, хотя и заточена в более тесных пределах,

обладаю здесь всем, в чем может возникнуть нужда, и согласилась бы

оставаться здесь всегда.

Но честь и благополучие милорда требовали иного. Наш слуга Джеймс

тотчас по окончании свадьбы отправился в замок Кенильворт, который, как

он сообщил, воротясь, находился в руках верных арендаторов, сумевших, из

всех слуг, удержать лишь даму Марджери. Презренное орудие своих

бесчеловечных повелителей, она более страшилась мысли о позорной смерти, чем

сознания совершенного ею преступления, и попыталась окончить свои дни с

помощью остатков снадобья, которое приготовила для своего господина, но

была изобличена, дав тем самым еще одно подтверждение своей вины. В страхе

и отчаянии она исхитрилась ночью удавиться. С ее смертью милорд утратил

одно из доказательств своей невиновности. Его присутствие при дворе стало

настоятельно необходимым. Семья Линерик, получив известие о

прискорбной гибели брата и сестры от слуг-ирландцев, их соучастников в

преступлении, увезла трупы якобы для того, чтобы предать земле, но все еще хранила

их на попечении лекарей, не зная, что предпринять.

Разделив судьбу моего возлюбленного, я не находила покоя даже в его

объятиях: непрестанными увещеваниями я побуждала его к отъезду,

решительно отказываясь сопровождать его, и, хотя из любви ко мне он уговаривал

меня ехать вместе с ним, рассудок подсказывал все опасности такого

решения. Могла ли Елизавета, разгневанная его женитьбой на равной, простить

его, когда он кровно породнился с ней, а как смогли бы мы сохранить тайну,

которую ему с первого взгляда выдали черты моего лица? Не имея иных

желаний, кроме желания провести жизнь рядом с ним, я не нуждалась ни в чьем

более признании и почитании и не прельщалась честью носить титул,

который был дорог мне лишь тем, что принадлежал ему.

Глубокая неприязнь, с которой я была приучена относиться к ныне

правящей королеве, возможно, повлияла на мои решения. Прежде чем отдать руку

лорду Лейстеру, я взяла с него слово, что он никогда не повезет меня ко

двору. Он с готовностью обещал мне это, так как моя просьба отвечала его

намерениям. Скажу более — в этом счастливом союзе любое возникшее у меня

желание, казалось, готово было исполниться. Для своей дорогой матери (о

которой я думала непрестанно, хотя, решая свою судьбу, не могла просить ни ее

совета, ни согласия) я обрела друга в лице фаворита ее несправедливой

соперницы. Я надеялась, что сумею убедить графа приложить усилия к ее

спасению, и мысленно видела себя у ног матери, счастливую тем, что

способствовала ее освобождению. Увы, сударыня, как можно существовать без этих

неясных воображаемых радостей? Все наши действительные удовольствия

неизмеримо уступают им, так как горести, предшествующие и последующие,

побуждают разум вносить в них поправки. Но фантазия, могучая фантазия,

черпает новые силы в каждом разочаровании, и из пепла умирающей

надежды, подобно Фениксу, восстает новая.

Спустя неделю после свадьбы лорд Лейстер отправился ко двору,

пообещав вскоре вернуться и препроводить меня в Кенильворт, где, как он решил,

я поселюсь вместе с Эллинор. Он менее полагался на благосклонность

Елизаветы, чем на свою правоту перед законом, и отнюдь не намеревался

уклониться от суда, на котором, как он был уверен, невиновность его обнаружится со

всей очевидностью. Он, однако, жалел о необходимости убедить королеву в

том, что обманул ее доверие ради самой недостойной из женщин.

С его отъездом для меня началась жизнь в миру. До сих пор я скорее

глядела на мир, чем жила в нем. Теперь я почувствовала все его тревоги, все

мучительные последствия его нежнейших уз. Поведать ли вам, сударыня, все,

что происходило в сердце моем? Несмотря на полученное мною

доказательство его безграничной любви, я не могла убедить себя в том, что лорд Лей-

стер вернется. Если королева, видя, что он вновь свободен, научившись —

утратив — ценить его, решится взять его в супруги, как может соперничать с

королевской короной бедная девушка, уже принадлежащая ему, оставленная

им в уединении, куда даже весть о его неверности дойдет нескоро? Где может

она надеяться найти справедливость, если повелительница, призванная

блюсти справедливость, сочтет выгодным для себя признать ее неправой? Вся во

власти этого грозного призрака, я несколько дней кряду предавалась

отчаянию столь же безумному, сколь и моя любовь. Эта фантазия сменилась

другой, не менее мучительной. Что, если благосклонность к нему королевы

угасла в его отсутствие, что, если, оскорбленная неповиновением и причиной

этого неповиновения, она примкнула к его недругам? Меня более убеждал он

сам, чем его доказательства, и я опасалась, что он может быть осужден как

преступник, будучи на самом деле жертвой преступления.

Одно из этих предположений было несправедливо по отношению к

королеве, другое — к моему дорогому мужу, и отец Энтони рассеял оба, принеся

мне несколько писем. Я с радостью узнала, что королева приняла лорда Лей-

стера благожелательно, что семейство Линерик, убедившись в его

невиновности, не пожелало вызывать его в суд, дабы он не оказался вынужден сделать

публичным достоянием позорный замысел своей покойной жены. И теперь

ему надлежало соблюдать осторожность лишь в одном: скрывать нынешний

брак более тщательно, чем предыдущий. Поэтому ему придется на некоторое

время отложить встречу со мной — его немедленный отъезд побудил бы

любопытных доискиваться причины.

Мои сомнения исчезли при этих доказательствах его заботы и внимания.

Теперь мне надо было только преодолеть невольную ненависть, возникшую

во мне к нашему Убежищу. Я бродила по его комнатам, нигде не находя себе

покоя. Мыслями я следовала за своим возлюбленным к королевскому двору,

и уединение и тишина, в которых я жила, становились мне все более

отвратительны. Я дивилась самообладанию сестры и завидовала ее спокойствию,

которого я, даже если бы мне было дано вернуться в незамужнее состояние, не