сделал, чтобы смягчить ее суровость. Он был уже не первой молодости,

грубого телосложения, смугл. Его покрытое шрамами лицо выражало

свирепость, над которой не властен был и лорд Лейстер, как никто владевший

искусством пробуждать в людях уважение и любовь.

И этот-то человек, сударыня, наделенный такими качествами, дерзнул

устремить свой взор на прекрасную Эллинор, в жилах которой текла

королевская кровь. Под влиянием ее приветливой и веселой манеры он утратил

почтительность и осмелился объявить ей о своей страсти и своих благородных

намерениях и домогаться ответного чувства. Сестра хорошо понимала, что ви-

новата в случившемся, но была слишком горда, чтобы потворствовать его

дерзкой свободе поведения. Она удалилась с бесконечным презрением, не

удостоив его ответом, и тотчас пришла ко мне. В ту самую минуту, как я

услышала рассказ о нанесенном ей оскорблении, меня охватило предчувствие

неких страшных последствий случившегося. Я решила немедленно обо всем

уведомить лорда Лейстера, чтобы он смог принять необходимые меры, а до

тех пор ни на миг не отлучаться от сестры.

Но мы имели дело с человеком коварным и бесстрашным. Он позволил

себе неслыханную наглость вскрыть мое письмо и, узнав, о чем оно, задержать.

Между тем, не получая в ответ на свое письмо совета от лорда Лейстера, я

оставалась в нерешительности, терзаясь самоуверенностью этого негодяя,

который, в глазах всех других слуг, оказывал нам честь своим вниманием.

Наконец, как жена графа Лейстера будучи не в силах долее терпеть этого

человека, устав ожидать решения мужа, я воспользовалась случаем представить Уи-

льямсу всю недопустимую дерзость речей о любви, обращенных к сестре

жены его господина.

С полным спокойствием и невозмутимостью он признал свою вину, однако

искусно пытался снять с себя обвинение в непочтительности, ссылаясь на то, в

каком качестве мы прибыли в замок, и высказав предположение, что его

господин возвысил нас из низкой доли, но сравнять с собой мог, разумеется,

только меня. При этих словах вся гордость Норфолка и Марии отразилась в

чертах моего лица, но, к счастью, я опомнилась и отвечала ему сдержанно:

этот злодей, без сомнения, пытался дознаться о нашем происхождении, ибо

вид нашего жилища не мог не внушить ему мысль, что здесь кроется какая-то

значительная тайна.

Не давая воли гневу, я запретила ему в дальнейшем обращаться с

подобными речами к моей сестре, не получив на то дозволения милорда, после чего

хотела удалиться, но он остановил меня и предложил не забывать, что я

разговариваю с человеком, который наделен в замке большей властью, чем я, и к

тому же, как мне известно, владеет очень важной тайной, которой

непременно воспользуется, если я не уговорю сестру принять его предложение, что я

считаю его глупцом, направляя за решением к лорду Лейстеру, что он не

только не намерен обращаться к своему господину с просьбой, но решил

всеми силами помешать ему узнать о происходящем и с этой целью задержал

все мои последние письма.

Как ужасно, сударыня, было мое положение! Одна, не имея иного средства

найти защиту у прочих слуг, кроме как открыв им тайну, которую, как он

хорошо знал, я всеми силами сохраню, я вынуждена была встретить такой

вызов, стерпеть такое оскорбление! Я ничего не могла сделать, минуя Уильямса,

поскольку все домочадцы были у него в подчинении, и, попытайся я каким-

либо иным путем отправить письмо лорду Лейстеру, у меня были все

основания опасаться, что и оно попадет в руки Уильямса.

Таковы были безысходные терзания, омрачавшие жизнь супруги лорда

Лейстера среди всяческого изобилия, в месте, которое воистину можно было

назвать дворцом удовольствий. В таких обстоятельствах я могла бороться

против его предательства и хитрости лишь теми же средствами. Немного

поразмыслив, я сделала вид, что встревожена его угрозами и склоняюсь к тому,

чтобы содействовать его интересам. Я взяла с него клятву сохранить мою

тайну и, со своей стороны, торжественно обещала не выдавать его и попытаться

расположить сестру в его пользу. Мы расстались во взаимном недоверии,

притворяясь, будто полагаемся на искренность друг друга. Я отчасти выполнила

свое обещание, уговорив Эллинор обмануть его ложной надеждой до той

поры, пока возвращение лорда Лейстера не даст мне возможности решить

вместе с ним, как безопаснее всего избавиться от предателя. Она согласилась с

большой неохотой, но было бы жестокостью, ей несвойственной, лишить

меня поддержки в беде, невольной причиной которой она оказалась. Теперь мне

оставалось только найти возможность довести все до сведения своего супруга,

не нарушив слова, ибо впервые в жизни я согрешила двуличием и, подобно

Филоктету, обнаружила, что моя уклончивость сделала наказание ужасным.

Я написала обо всем случившемся лорду Лейстеру и носила это письмо на

груди, с тем чтобы отдать его мужу, как только он вернется, а между тем

продолжала писать ему, как обычно, и отдавать письма Уильямсу. Молчание,

которое я соблюдала об известном предмете, должно быть, внушило ему

доверие, и хотя Эллинор отказывалась немедленно выйти за него замуж, к чему

он стремился, наше спокойное обращение с ним наконец усыпило его

подозрительность.

Измученная ежечасными жалобами на дерзкое поведение негодяя с моей

сестрой, истомленная собственными опасениями, я считала дни до приезда

лорда Лейстера с нетерпением, превосходящим обычное нетерпение

влюбленной. Наконец счастливый день его возвращения настал, принеся мне и

радость и горе, ибо кто мог тогда предсказать все последствия этого дня?

Воспитанный при дворе, где не знал иной воли над собой, кроме монаршь-

ей, лорд Лейстер и перед королевой сохранял гордость, порожденную

благородством его происхождения. Благосклонность повелительницы, которая из

любви к нему не требовала покорности, сделала для него излишним умение

скрывать свои слабости: заботой окружающих было делать вид, что они этих

слабостей не замечают, и это позволяло ему быть фаворитом, не будучи

лицемером. Для тех, кто любил его настолько, чтобы прощать эту ошибку (а

тщеславие я вряд ли назову ошибкой, помня, сколь многочисленны и

разнообразны были преимущества, которыми он обладал), он готов был на все. Пылкий,

щедрый, добросердечный и благородный, раз возымев привязанность к

человеку, он мог рискнуть состоянием, честью и даже самой жизнью для друга, но

теми немногими, кто был достоин этого имени, и ограничивался круг его

привязанностей. Лорд Лейстер был вознесен слишком высоко, чтобы внушать

любовь. Но я опять отвлеклась. Зная причину, вы простите меня, сударыня.

Его прямодушие заставило меня опасаться, что виновный легко прочтет

возмущение в глазах моего возлюбленного, и потому я на несколько дней

повременила с разоблачением. Моя предосторожность увенчалась успехом: Уиль-

ямс знал характер своего господина и, убедившись по его непринужденному и

доверительному обращению, что я сдержала слово, стал полагаться на мое

обещание. То, что ему пришлось отлучиться с поручением, было мне очень

кстати, так как дало мужу время успокоиться. Я оставила письмо на столе в

один из вечеров, перед тем как лечь спать. Лорд Лейстер, бывший в соседней

комнате, вошел следом за мной, но не прочел письмо и до половины, как

испугал меня своим неудержимым гневом и возмущением. Будь этот человек в

доме, не знаю, чем бы кончилось дело, но мои слезы и мольбы в конце

концов смягчили мужа. Он провел в раздумьях два дня, в течение которых я не

знала и не осмеливалась спросить, на что он решился, а потом он овладел