Ольга, как ни странно, мгновенно согласилась. Только она настаивала на том, чтобы супруг либо вообще не участвовал в прямом чувствовании, либо ограничил его одним вопросом, который никого больше бы не интересовал. В первую очередь не интересовал бы её, Аникутину. Слишком болезненными были воспоминания об их совместном экстрасенсорном опыте.

— Слушай, а отчего Инга так уверена, что мы окажемся в мире, где нет магии?

— Так группа Дружинкина именно в таком мире и работает. Есть безымянный мир, в который попадает множество групп, работающих севернее Гималаев. Магия там присутствует в абсолютно зачаточном состоянии — то есть мы с тобой вряд ли почувствуем присутствие человека за сто метров в лесу. Края там нет, оттого этот мир считается пригодным для Возвратного Прорыва…

— А это что такое? — изумился муж.

Существовала, оказывается, гипотеза, что при одновременном возвращении из такого мира, если группа находилась вне пределов проекции расщепа, можно было попасть прямиком в Материнский Мир. При погружении земляне оказывались в проекции расщепа, уходили за её пределы и пробовали вернуться. Возвращение в расщеп оттуда было невозможным — но иногда группы бесследно исчезали; пропадали и их тела в "холодильнике". Были ли это случаи Возвратного Прорыва? Никто не знал…

В мире этом, имевшем скучный номер двадцать три, постоянно действовали разные группы землян, а их обеспечивали группы поддержки. Одежда, ночлег, оружие — обо всём следовало позаботиться. Двадцать третий мир был населён людьми, говорившими на земных языках, только дальше ветряных мельниц техническое развитие у них не шагнуло, а общественные отношения пребывали на уровне классического феодализма.

— А если вся группа однажды безвозвратно исчезнет, как администрация школы объяснит это обстоятельство? — вслух подумал Ермолай.

— Так они, как и мы, написали расписку о добровольном участии в эксперименте с непредсказуемыми последствиями. Риск пропасть не столь высок, куда проще нарваться на воинственных аборигенов. Тогда остаётся надеяться на владение мечом да крепкий доспех. А Инга зря старается: Камет как мир гораздо ценнее, её никуда больше не пустят…

Дочь шамана, оказывается, никогда не говорила об этом мужу лишь потому, что совершенно в Возвратный Прорыв не верила и, естественно, считала возню с двадцать третьим миром занятием никчемным. Командир ещё раз убедился, что даже его связь с Ольгой не делает их мысли друг для друга прозрачными. Она знала о безымянных мирах, но для неё это казалось неважным — и Харламов, заботливо подобные сведения собиравший, так ничего от самого близкого человека и не узнал.

Ребята рвались в Камет. Игорь жаждал побродить по котловине, которую пересёк командир, посмотреть новые виды растений. Всем хотелось забраться на обрыв, причём Кутков был отчего-то уверен, что там их ожидает жара и влажность, что там текут реки и вообще — вся суть мира сосредоточена на обрыве, а они пока что видели только руины. Галка подозревала, что на обрыв их просто не пустят. Она сама, независимо от Сашки, предложила повторить коллективное прямое чувствование. Только Сашка настаивал, что процедура должна пройти в ритуальном месте, ей же больше нравились окрестности обрыва. Лёшка тоже жаждал экстрасенсорики — он считал, что такие сеансы развивают его способности.

— Лёха, а ты чего не просишь, чтобы Эллу в Камет взяли? — поинтересовался командир. — Все своих друзей-подруг предлагают в помощники…

— Не дай бог, чтобы она там понадобилась, — мрачно сказал Константинов. — Сточеры, как я понимаю, обычные млекопитающие, с кровеносной и нервной системой, наподобие нашей. Элла может заставить их испытывать боль, головокружение, довести до шока или инфаркта. И радиус её действия в узком секторе — до тридцати километров. Это вроде атомной бомбы — годится для устрашения, но лучше никогда не применять. Может, потом я возьму её на экскурсию. Погрузиться мы ведь можем в любой точке расщепа, Верхний дом просто лучше всего охраняется.

Юрий Константинович против нового плана исследований не возражал. Он только напомнил, что Женьке обещано погружение в Камет, и обстоятельства сейчас так совпали, что его таланты вполне могли пригодиться.

— Возьмёшь его, погрузитесь возле котловины, доберётесь до обрыва. Пусть он там посмотрит, что к чему. Может, ступеньки какие выбьет в скале или совет даст. В общем, важно, чтобы он почувствовал себя нужным. Что касается Камета, ему можно рассказать всё, а вот о других мирах — не стоит. Ермолай, перед тем как поедешь на встречу с ним — а встреча пусть пройдёт вне школы — зайди ко мне, обсудим детали.

Встретились они, как настоящие конспираторы, на пустынной дороге. Джип Шатохина и невзрачный пикап Леонида встали рядом на продуваемом всеми ветрами поле. Женька пересел к Ермолаю.

— Это Куткова машина вроде? — во взгляде его читалось снисхождение.

— Она самая. Он мне одолжил ради такого случая.

— Ты и водить научился?

— Только сегодня, — универсал не стал рассказывать, что он, как слышащий, смог разом впитать в себя чужой водительский опыт.

Для настоящего вождения этого было недостаточно, но с управлением на пустынной дороге он справлялся уверенно.

— Один приехал? Без охраны?

— Да ты что! Но разве настоящая охрана станет на глазах у нас маячить? Нас, Женя, такие зубры охраняют — на десять километров муха без спроса не подлетит. Наши тела здесь после погружения останутся недвижны и бесчувственны, разве можно их без присмотра бросать? Так нам с тобой и возвращаться окажется некуда…

После короткого инструктажа Женька, слегка струхнувший, решительно предложил начинать. И они вцепились друг в друга, разом ощутив, что едут куда-то вниз и назад. Перед глазами мелькнуло пыльное здешнее небо, в котором виднелись немигающие звёзды и песчаный поток остановился. Они лежали у склона невысокой дюны. Оглядевшись, Ермолай узнал очертания знакомой котловины. Только возле её гребня бури воздвигли приличный песчаный вал. Место, где он оставил одежду, оказалось похороненным под слоем песка.

— Слушай, ну её, эту одежду, всё равно не холодно, — предложил он ошалело оглядывающемуся Шатохину. — Неохота копать. Пойдём к обрыву так.

— А если кто нас увидит?

— Об этом я узнаю заранее, — пообещал проводник в мир Камета. — Да здесь нет людей, а сточеры, как мы предполагаем, сами ходят в природном виде. Птиц же ты не станешь стесняться?

Птицы, слава богу, над головами не кружили. Так, летала одна над верхушками оранжевых деревьев, вызывая у Женьки беспокойство. Вид вокруг, надо признать, настолько отличался от привычного расщепа, что неподготовленному человеку простительно было и обалдеть. Оранжево-красная растительность, черные и рыжие скалы, тёмное небо с огромной зеленоватой луной — и необычные запахи, будоражащие, пугающие. Но Шатохин собрался и решительно полез на груду песка вслед за проводником.

— И что, вам обязательно надо наверх? — скептически поинтересовался он, когда спустя пятнадцать минут они осматривали руины древней дороги.

Место, где дорога некогда взбиралась на обрыв, было выбрано удачно — обрыв в этом месте понижался. Но опоры, некогда поддерживающие дорогу, как и сама она, давно рухнули. А обрыв под дорогой, как назло, был тщательно выровнен до состояния гладкой вертикальной стены. А слева и справа обрыв имел природный вид: расщелины, выступы. Но там он был куда выше — под сотню метров.

— Ты же видишь, что влево и вправо ничего подходящего нет, нигде не вскарабкаешься. А здесь всего метров тридцать, если от самого высокого обломка считать, — ответил Ермолай.

— Ты границу между красными и желтыми слоями видишь? Так вот, ниже этой границы — гранит. К ним даже с моими талантами подходить бесполезно. Максимум, что я смогу — углубления проковырять, за которые пальцами можно будет ухватиться. Скалолазу хватит, только кто у вас скалолаз?