Подтвердить или опровергнуть его предположение никто в школе не смог. Лысый сразу заявил, что приват-миры редко бывают твёрдыми или полумягкими, оттого изучены они не столь основательно. Вполне возможно, что открыватель миров весьма многого о нём не знает.

— Если эта тварь сродни земному аналогу, то есть моллюску, её мыслительные процессы могут оказаться весьма необычными. Не удивительно, что никто из слышащих её не обнаружил, — раздосадовано сказал Леонид. — А астральный глаз только пороги ищет. Нельзя так дальше наобум ломиться…

Группа пыталась отыскать "осьминога", к его логову осторожно подступали и слышащие, и экстрасенс Галина — бесполезно. На поляне не было никого, нашлось только несколько клочков заячьей шкуры да обглоданные косточки.

— Либо наш осьминог ещё и бегать умеет, либо тебя, Лёня, какая-то тварь ввела в заблуждение. Может, ты видел вовсе не её, а мысленный фантом, страшилку, охраняющую безобидную зверушку от больших голодных хищников, — предположил Ермолай.

Тайна "осьминога" так и осталась неразгаданной. Они спешили дальше, астральный глаз показал, что через несколько километров Порожистая сливалась с другой рекой. Там, за стрелкой, надеялись они, можно будет сплавляться спокойнее. Но последние километры наполовину приходилось преодолевать пешком, сквозь мокрый лес, растущий на крутых, осыпающихся склонах.

Вымотанный после одного такого похода юноша с досадой возмутился во время ужина:

— Мы, что ли, в группе такие психопаты, или приват-миры всегда полны смертоубийства?

Ольга глянула на него, нахмурив брови, взглядом прося замолчать. Он замолчал, чувствуя стыд за несдержанность. "Потом", — мысленно сказала подруга. Юноша кивнул, уловил озабоченный взгляд поварихи и подцепил ложкой кусочки варёного мяса в соусе. Аппетита не было, была огромная, затмевающая всё усталость.

— Если не уснешь, едва мы переступим порог, я покажу тебе свой приват-мир.

— Я же там был. И другие тоже. Энгдекит, души шаманов…

— То был мир духов, общий для моего народа. Есть только мой мир, в нём тебя никто не попытается убить, — тихо проговорила Ольга.

Изумлённый Ермолай промолчал. Ему-то казалось, что он знает о подруге всё. И почему она скрыла свой приват-мир от преподавателей школы?

Он уснул, едва переступив порог их комнаты. Сел на кровать и повалился набок, даже не расшнуровав ботинки. И лишь наутро, найдя себя раздетым и укрытым одеялом, припомнил вчерашний разговор.

А здесь был пронизанный солнцем лес, и вокруг каждого листочка, каждой иголочки нежно струился неяркий свет. Пела сидящая на вершине, невидимая отсюда птица, и он, вот чудо, прекрасно её понимал. Песнь славила позднее утро, лёгкий ветерок и радость жизни. Здесь его тело оказалось бесплотным, но вполне видимым. Осмотреть себя полностью не удалось, судя по видимым участкам, он был медведем: бурая длинная шерсть, мощные лапы, длинный нос. Тайга радовала многообразием волнующих запахов. По ветвям короткими перебежками прыгала белка. Увидев его, приостановилась и поздоровалась. Как ни странно, её язык он прекрасно понимал, и издал глухое рычание в ответ, означающее ответное приветствие.

Идя на запах воды, он вышел к реке. Возле берега было неглубоко, прозрачная вода открывала песчаное, усеянное камешками дно. В медленной воде играла рыба, и он мог охотиться возле берега, но сейчас голода не испытывал. На поваленный ствол дерева прилетел ворон, и хрипло каркнул:

— Здорово, большой. Ты новичок?

Он не удивился своей способности понимать птичий язык, здесь это казалось естественным. Ворон не стал объяснять ему, как он понял его природу, лишь посоветовал подняться на сопку. Искать её не надо было — вершина прекрасно видна была с реки. Ермолай задержался только, чтобы полакомиться малиной. Спелые ягоды манили срывать их снова и снова. Как могло случиться, что его бесплотное тело, проходящее сквозь деревья, смогло поедать ягоды, он не понял. То ли малина была особая, то ли он на время пиршества частично обретал плоть.

Встретившийся олень посмотрел на него пугливо, однако поздоровался честь по чести. Но не удержался, спросил:

— В главной жизни ты человек, большой?

— Человек. Но не охотник, большерогий, тебе нет нужды меня бояться.

— В Хрисане никто никого не боится, большой. Страхи начинаются за её пределами.

— А ты бывал за пределами, большерогий?

Олень грустно ответил, что все они — лишь гости здесь. И посоветовал об этом не разговаривать. "Это печальная тема", — сказал он на прощанье и свернул в сторону. Склоны сопки, поросшие мелким кустарником, плавно поднимались вверх. Отдыхавший под кустом заяц приветственно поднял лапу, и Ермолай трижды мотнул огромной головой в ответ. На вершине обнаружилась ровная, вымощенная белым камнем площадка. От нее веяло пронзительным холодом, и он без всяких подсказок понял — ступить на неё означало смерть.

Он обошёл прямоугольник площадки, обнюхал её. Пахло металлом и лекарствами, как в больнице. А потом поднял глаза и осмотрел горизонт. Тот оказался неожиданно близким. Из таёжной чащи по кругу вокруг сопки вставала серая металлическая стена, ограничивая круг радиусом в полтора-два километра. Высотой стена была метров сто. Харламова заинтересовало, как же сквозь неё проникает река. И, едва он этим заинтересовался, как обнаружил, что плывёт по воздуху к интересующей его точке. Чем ближе он подплывал к стене, тем ниже опускался. "Ясно. Перелететь стену невозможно". Невозможно оказалось и поднырнуть под неё. Стена, как было видно сквозь прозрачную воду, уходила в дно. Течение возле стены останавливалось. Рыбы под водой тыкались в стену носами, а на земле у стены молча сидели обитатели леса: бурундуки, белки, дятлы, другие птахи. Здесь никто не пел и не приветствовал его, как будто не замечая.

— Почему ты отправила меня туда одного?

— Так ты лучше поймешь Хрисану.

Теперь он, кажется, понимал, отчего Ольга промолчала о своём приват-мире. Тот оставлял двойственное, но при этом явно печальное впечатление. Золотая клетка. Сказка внутри и непроницаемые стены вокруг. Да ещё та площадка… Да, такой мир очень у многих мог вызвать депрессию. И в то же время девушка в нём явно отдыхала и восстанавливала силы.

— Та площадка на сопке… Ею кто-нибудь пользуется?

— Я не знаю. На сопку я редко поднимаюсь. Брожу возле речки, с вороном беседую.

— Он там один?

— Даже если один, он всё равно каждый раз новый. Хрисана — мир перевоплощений. Все, кроме рыб, там пришельцы, вроде нас.

Юноше больше не хотелось задавать вопросы. Хрисана. Сказка, где никто никого не убивает и никто не боится, где звери умеют говорить, а бесплотный дух способен лакомиться малиной. Площадка смерти. Непроницаемая стена вокруг. Да и ещё обитатели — прохожие, то ли зашедшие передохнуть, то ли бегущие от себя самих. Нет, по нему, уж лучше Реденл с его монстрами или Гволн: оба мира, хоть и страшны, но куда более человечны.

— Каждый приват-мир отражает какую-либо грань реального мира, он всегда неполон, Ермолай. Ты остро чувствуешь эту неполноту, даже если не осознаешь, отчего это чужие приват-миры всегда неуютны…

Юноша сумрачно ответил, что для него и Гволн весьма неуютен. На что, как легко было предвидеть, Оля сказала, что его дискомфорт лишь отражает внутреннее состояние и предложила заняться собой. В общем-то, это было понятно и так. Отчего-то Реденл его утомлял куда сильнее, чем любого члена группы. Дочь шамана отправилась на очередное погружение, а Харламов спустился в подземелье и ничуть не удивился, увидев там Елену Артемовну.

— Ты не можешь справиться сам с гнётом тяжелых мыслей?

Преподавательница смотрела на него с сомнением, даже разочарованно. Объяснения, что проблемы не в нём, а в Реденле, вызвали лишь лёгкую улыбку.