— Она. Только я сразу сказал, что хочу быть с ней навсегда. Так что с её стороны это было просто согласием и выбором даты.

— Для Оли это не просто согласие. Это жизненный выбор, изменить который нельзя. Не в личном плане — тебя, как самца, всегда можно заменить кем-то другим. А вот владельцем её души, хэян называемой, ты стал навсегда. Думаешь, она бы согласилась, если бы считала тебя рядовым школяром, достойным оранжевой повязки?

— За самца спасибо, — отодвинулся в сторону Ермолай. — Тебя я в сексуальной озабоченности не подозревал. Но почему все вокруг от меня что-то скрывают? Как я могу реализовать свои огромные способности, если меня ничему не учат?

— Меня тоже не учат. И мне, в отличие от тебя, преподаватели сказали, что мой путь даже объявлен мне сейчас быть не может. И что? Я сама разобралась и сделала выбор. Отчего и тебя прошу отпустить меня из группы.

— Да что я, держу тебя, что ли!

Он вновь не понимал Мариэтту. Она, это чувствовалось, говорила с ним искренне. Но — не договаривала. И ведь нашла время вникнуть в эвенкийскую мифологию, знала, что есть несколько разновидностей души, и хэян из них — высшая, определяющая духовный облик человека.

— Держишь. Вернее — держишься, потому что боишься сделать свой выбор. Отпустишь меня, встанешь на тот путь, на котором способен себя проявить — а эти события, кажется, связаны между собой — тогда откроешь свой мир и всё-всё узнаешь, чего сейчас полагаешь тайной. Только пути назад у тебя уже не будет. Ты последний человек в группе, Харламов, кто ещё не ступил на Путь Радуги. Всё, большего я сказать тебе не могу.

Здесь, на вершине башни, он внезапно понял, что говорила ему Мариэтта. Есть некий выбор, некая ступенька. Путь Радуги начинается с неё, а не со школы, и не с повязки на голове. Женька Шатохин на Путь не ступил. И он, Ермолай, не ступил. А Мари ступила — и неожиданным следствием этого стала её просьба об уходе. И понятно теперь — а Узоян поняла это раньше него — отчего вдруг Ольга заговорила о браке. С её стороны это был толчок на ту самую ступеньку. Подталкивая его, она отрезала себе все другие пути, связывая свою судьбу с судьбой юноши куда крепче, чем это делали брачные узы.

Но как прошла свой путь Мариэтта? Её не учили, не отвечали на её вопросы, даже отказались сказать ей, в чём её талант. Но было ли это ограничением? Ведь он сам, Харламов, сколько раз говорил товарищам по группе, что самостоятельно добытое знание многократно ценнее полученного из чужих рук. И он всегда это знал, просто в школе столько всего на него свалилось… Он инстинктивно пошел самым легким путём, а всё отчего? — оттого, что настоящей его целью была Ольга. Он направился в эту сторону, его уже не интересовал Путь Радуги. И если Мариэтта права, если он стал повелителем хэян Аникутиной, то и это получилось наполовину случайно.

Похоже, в школе не зря практиковали блудную ночь. Если бы не его любовь к Ольге, сейчас он обдумывал бы совершенно другие проблемы. "Да на что мне любые проблемы и повязки без неё? Разве что — для неё, не для меня. Она собралась разделить мой жизненный путь, надеясь, что я пойду Путём Радуги. Я не могу свернуть. И не хочу".

— Значит, мне не доверяют… Недостаточно лоялен, не проверен, кровью не повязан… Что, последнее имеет смысл? — юноша уловил реакцию собеседницы.

— Не прямой, Ерёма, смысл. Убивать людей тебе, даст бог, не доведётся. А вот монстров и чудищ, возможно, придётся. Во всяком случае, ты к этому должен быть готов.

— Да я готов…

Мари усмехнулась и провела двумя пальцами по его щеке. Его слова она всерьёз не приняла. А потом добавила, что лишь немногие школяры смогли сохранить дружеские связи с людьми из обычного мира.

— Понимаешь, рано или поздно возникает определённое пренебрежение к простым обывателям. Избежать этого невозможно. Ты этого пока не ощутил? Запаздываешь, молодой человек, не иначе на тебя Ольга отрицательно повлияла. Я слышала, у нас ещё один твой одноклассник объявился? Да у тебя и родителей обычными людьми не назовёшь. Ты пока меньше других ощущаешь ту пропасть, которая отличает нас от обычных людей. А ты представь, каково сейчас Женьке приходится? Воззрения у него — как у обычного человека, а по сути, он один из нас. С нами он быть не считает возможным, а простолюдины его никогда не примут, всегда будут смотреть с недоверием и опаской.

— Он отказался идти Путем Радуги. И знал, что делает.

Мариэтта засмеялась, и сказала, что хоть здесь Ольга повлияла на него положительно. По крайней мере, отступника он воспринимал, как и полагается, в качестве предателя. И не жалел его, такого несчастного. Она вообще пришла в игривое настроение и нежно потёрлась о его щеку носом. Юноша ощутил некоторое напряжение, а затем стыд и испуг.

— Ты что, в новогоднюю ночь не могла свои проблемы решить?

— Испугался, что сейчас твоя Оля прибежит и сцену устроит? Правильно, бойся, ко мне она приревновать вполне способна. А свои проблемы, Харламов, я стану решать, когда вы с Аникутиной меня из группы официально отпустите. Ну, что замялся? Злости в тебе нет, вот в чём твоя проблема.

Мари отвернулась и через двадцать секунд, не услыхав новых вопросов, молча ушла. А юноша уставился в пространство, обдумывая услышанное. Вдали, на горизонте, заснеженные равнины сливались с темнеющим белесым небом. Там, на берегах невидимой отсюда реки стояли посёлки, в них шла обычная жизнь: топились печи, хозяйки кормили скотину, готовили еду, мужчины отдыхали после рабочего дня. Правда ли, что эта обычная жизнь отныне не для него? Неужели он становится навсегда чужим тому миру, в котором вырос? Ответа у него не было. Да его и не могло быть. На такие вопросы отвечает сама жизнь, а что за прошедшую зиму увидел он в этой жизни? Только школу, да ещё ольгин приват-мир, а это, как не смотри, не очень-то много.

— Значит, нет злости? М-да, — пробурчал себе под нос Юрий Константинович. — Зайдём, пожалуй, в класс.

В некоторых отношениях школа напоминала сказочный мир. Например, если тебе очень хотелось встретить определённого преподавателя или инструктора, то ты мог смело выходить во двор или идти в любое другое место школы. Почти наверняка нужный человек появлялся у тебя на глазах. Удивляться было нечему — среди персонала было такое количество слышащих, что любое явное желание всегда становилось известным нужному человеку. Никто из учеников не удивлялся, когда посредине занятия преподаватель внезапно извинялся и вдруг выходил из комнаты. Мало ли кому он мог срочно понадобиться?

Свободный класс найти труда не составляло. Ученик, повинуясь жесту Лысого, присел на стул, а директор расхаживал по классу, потирая щёку правой рукой.

— Ты ставишь меня в трудное положение, Харламов. У нас есть определённые правила, касающиеся безопасности, и они тебе известны. Право на наши тайны нужно заслужить, и заслужить не только своими успехами, но и тем, что ты называешь лояльностью. К сожалению, нам приходится требовать лояльности в тех случаях, когда человек ещё не способен достоверно представить, с чем он способен столкнуться в будущем. Ситуация, собственно, не столь уж нова: она периодически возникает в любой закрытой организации. Раз организация закрыта, то некоторые стороны её деятельности и внутренних норм неизвестны посторонним. В том числе и желающим стать членами этой организации. Они проявляют к ней лояльность, не ожидая, что став её членами, им придётся пересматривать свои моральные или мировоззренческие принципы. Не все к этому готовы, да, далеко не все, — покачал головой Лысый.

— Кто мешает сразу отобрать людей с подходящими принципами? Среди мастеров Радуги полно специалистов по психологии, — возразил ученик.

— Ты прав, — кивнул Селиванов. — Именно их трудами такие случаи у нас единичны. Иначе школа отчисляла бы ежегодно половину всех учеников. Для большинства наших школьников Путь Радуги сам по себе более ценен, чем психологический ущерб от множества мелких компромиссов. Многие, пусть это кажется отвратительным, беспринципны, преданы только своей тесной группе.