— Очень приятно, — немного смущаясь, произнес Игорь и торопливо добавил: — Главный технолог я еще зеленый. Начальником смены в цехе аммиака работал.
— Знаю, — улыбнулась глазами Людмила Сергеевна. — Ваня о вас все рассказал. Поздравляю. И ругать буду.
— Люда, не забывай, что мы голодны. С руганью можно обождать.
— Нет, нельзя! — мило насупила черные брови жена Гая. — А знаете за что, Игорь Николаевич?
— Услышу.
— Мой вам дружеский совет: не стесняйтесь молодости. Вы, наоборот, должны гордиться этим, заставлять рядом с собою молодеть других…
— А ты, Люда, расскажи, как сама после аспирантуры начинала работать. Вернется домой из больницы — и ревака!
— Мы ведь женщины, — защитилась мягкой улыбкой Людмила Сергеевна. — Да и как я, Игорь Николаевич, могла не волноваться? Больницы новой не было, медицинское оборудование допотопное, опытных врачей раз, два, и обчелся…
— И к тому же «мы женщины», — писклявым голосом добавил Гай.
— А ну тебя! Все вы герои, пока здоровы. Марш на кухню картошку чистить.
— Вот так-то, брат! — подмигнул Гай Задольному. — Женишься — и марш на кухню. Тяжела, друг, наша доля.
— А мы вдвоем с ней будем бороться, — предложил помощь Игорь. — Я всегда помогал маме чистить картофель.
— А сейчас жене, да? — позавидовала Людмила Сергеевна. — Я не раз тебе, Ваня, говорила, что у других жен мужья — настоящие рыцари…
Иван Алексеевич, подмигивая Игорю, приложил палец к губам: дескать, о жене ни гугу, пусть Людмила полетает в облаках.
Людмила Сергеевна вручила мужчинам фартуки, два ножа и, указав на корзину с картошкой, предложила отличиться. Игорь с Иваном Алексеевичем норму перевыполнили в два раза. Людмила Сергеевна хотела отчитать мужчин за проявленное «усердие», но тут же отказалась от намерения и с улыбкой заметила:
— Эх вы, труженички…
Гай по такому случаю не унывал, советовал и Задольному не вешать нос, поскольку женщине в кухонных делах сам дьявол не угодит.
— Значит, у меня все впереди? — пошутил Игорь. — А я думал — женюсь, и все пойдет как в сказке…
Семейную тему Иван Алексеевич незаметно перевел на комбинатские события и, направляясь с кухни в комнату, признавался:
— Сидел я на бюро, слушал демагогию Осокина и думал о молодых специалистах. В каждом цехе, на каждом участке трудятся десятки инженеров, технологов, мастеров… Представь, Николаевич, такую картину: молодые специалисты комбината создали свой совет, составили план работы, тебя выбрали председателем…
Игорь сам не раз думал о создании такого совета, своими мыслями делился и с Пилипчуком и с Осокииым, но его предложения встречались с холодком.
— Самое страшное в нашей жизни — равнодушие! — перешел от мечты к действительности Гай. — Оно, как правило, приводит к благоденствию. На первый взгляд это благодушие рядится в тогу обывателя-простачка…
Иван Алексеевич говорил едко, со злостью, но немного туманно. Игорь догадывался, о чем толкует Гай, и упрекал себя за мягкотелость. За ТРИ г°Да на комбинате он редко спорил, мало критиковал на производственных собраниях вышестоящих по должности… С одной стороны, это помогало спокойно работать над обогащением минеральных удобрений, но с другой… У начальства о нем сложилось мнение: человек уживчивый, своего «я» не выпятит…
— Паразитарное благоденствие, — негодовал Гай, — связывает людям крылья. Да что об этом говорить!.. Я сам, когда возглавлял монтажный участок на строительстве химкомбината, схватывался с благоденствием не на жизнь — на смерть! Вначале, правда, было спасовал. Тягу хотел дать со строительства. А потом пригляделся, примирился, сколотил хорошие бригады монтажников и пошел сдачу давать. Любители благоденствия — демагогией, мы — делом! Они — демагогией, мы — делом! Работали мы действительно как черти!
— После в горком перешли?
— Вначале членом бюро избрали, затем отдел промышленности доверили. Первый, Кирилл Арсентьевич Ничмирь, почему-то на меня внимание обратил. Не то я характером ему приглянулся, не то уменьем разбираться в делах предприятий Яснодольска… Одним словом, через год на конференции избрали вторым. А тут Кирилл Арсентьевич окончательно сдал: сердчишко забарахлило. Вызвал меня в больницу и прямо: «Тяни, Алексеевич». Так вот и тяну.
— А Кирилл Арсентьевич?
— Молодец! Год боролся с недугом и победил. Я обязательно тебя познакомлю с ним. Человек — скала! Вчера пришел в горком и смеется: «Вы что ж, в тираж меня списываете?» Через недельку обещает приступить к работе. — Гай помолчал и вернулся к прежнему разговору: — Мало мы боремся с благодушностью. Ой как мало!
«Пока я дышать умею… — зазвучал в приемнике сильный голос. — Я буду идти вперед!»
Иван Алексеевич и Задольный, прислушиваясь к песне, улыбнулись. Чистый голос пел о снеге, ветре, ночном полете звезд и большом сердце человека, которое зовет его в тревожные дали.
— Послушай, Игорь Николаевич, — предложил Гай. — А что, если на комбинате провести собрание молодых специалистов, поговорить откровенно о наболевшем. Конкретные задачи станут основой рабочего плана будущего совета молодых химиков. Как ты смотришь на такое предложение?
— В нем я вижу первые ростки больших урожаев. Современное предприятие без совета молодых — это лодка без весел. — Игорь сделал анализ работы бриза, назвал много светлых голов, которые в одиночку бьются над решением технических, экономических вопросов, и, вспомнив институтского друга Васю Чайку, привел еще один пример: — Кислоты высокой концентрации быстро разъедают трубопроводы. Инженер Чайка целый год изучает их действие на пластмассы, полихлорэтилен… Он мечтает создать вечные трубопроводы…
«У нас под носом клады! — негодовал Гай. — Куда я смотрел раньше? Неужели и меня заразили бациллы благоденствия?»
— Мы ежедневно сжигаем тысячи кубометров угарного газа, — продолжал Задольный. — Это очень ценное сырье! На комбинате можно создать цех синтетического каучука, капроновых нитей, кордового полотна…
— А вы говорили об этом на партийных, производственных собраниях? Так о чем же, черт вас подери, вы толкуете?
— Больше о плане.
— Короче говоря, живое дело сушите на корню! А куда смотрит партком?
— Вам лучше знать.
Откровенный разговор с Игорем для Гая был часом наступившего суда. Он не пытался искать защиты, не старался, как Осокин, разорвать цепь обвинения, не бросался в контратаки… Каждый пример Задольного Ивану Алексеевичу казался звонкой пощечиной на миру.
Вы предлагаете мне возглавить на комбинате работу совета молодых специалистов, — задумчиво рассуждал Игорь. — Одному тянуть этот возок не по силам. Кто нас будет поддерживать? Осокин? Вы сами убедились в его деловых качествах. Партком? Вы отлично знаете: Артем Максимович Полюшкин день и ночь видит себя в ремонтных мастерских. Он на днях мне откровенно признался: «Партийная работа требует особого таланта, особого склада ума… Не справляюсь я с ней».
Людмила Сергеевна «прожектеров» пригласила к столу, но поужинать вместе с ними ей не удалось. В больницу доставили тяжелого пациента, и она убежала на срочную операцию,
— Так вот частенько у нас бывает, — признался Гай. — Она в больнице, у меня то бюро, то конференции… Надоедать друг другу не приходится… А работу совета молодых специалистов обязательно поставим на должный уровень. Еще как поставим!
Два часа, как на духу, Игорь беседовал с Иваном Алексеевичем и ушел от него с одним желанием: поработать рядом с таким человеком, как Гай.
Пушистый снег сыпал все гуще. Игорь, шагая к больнице, поражался тишине и первозданной белизне снега. В его памяти до мельчайших подробностей оживали разговор с Иваном Алексеевичем, знакомство с Людмилой Сергеевной, которая очаровала его не только красотой и обаятельностью, но и своей подкупающей простотой.
«Аня чем-то похожа на Людмилу Сергеевну, — обрадовался неожиданному сравнению Игорь. — Правда, гораздо застенчивей, но это у нее пройдет. Она перестанет себя чувствовать рядом со мной беспомощной. И почему я раньше не понимал ее? Сухарь я черствый! Нет, я теперь поступлю иначе. Приду сейчас в больницу — и все начистоту…»