В конце того же сезона в истории русского театра произошло

немаловажное событие: власти разрешили актерам играть вели¬

ким постом. И группа молодых коршевцев — Орленев, уже из¬

вестные нам Домашева, Туганов, их товарищи, тоже будущие

знаменитости — Кондрат Яковлев, Петровский, Никитина,— со¬

ставила товарищество и поехала на великопостные дни в Ниж¬

ний Новгород на гастроли. В неопубликованных воспоминаниях

А. А. Туганова подробно описывается эта счастливая поездка:

публика радушно принимала москвичей, овациям не было конца,

сборы держались устойчиво, и коршевская молодежь жила при¬

певаючи, не считая денег. И эта расточительность подвела гастро¬

леров в конце поездки.

Случай, о котором рассказывает Туганов, кажется невероят¬

ным, но воспоминания этого актера, впоследствии ставшего вид¬

ным деятелем азербайджанской сцены, написаны с достовер¬

ностью, исключающей возможность вымысла. «Один из нижего¬

родских помещиков, известный охотник, купил у нас спектакль,—

пишет мемуарист.— Мы охотно пошли на эту сделку и с нетерпе¬

нием ждали публику, которую он, очевидно, пригласил. Билетов

в кассе не было, но к началу спектакля зрителей тоже не было.

Мы волновались, не зная, что делать. Билеты проданы, а зрителей

нет. .. И вот, верхом на лошади, въехал этот самый помещик.

Оставив лошадь в коридоре, он со своей охотничьей собакой про¬

следовал в партер и сел в первом ряду» 23. Переполох был неслы¬

ханный.

Время истекало, надо было начинать спектакль, и молодые

коршевцы заметались в растерянности: как им быть? Вернуть

деньги и не играть перед этим наглым и глупым самодуром и его

породистой собакой? Самым правильным было бы такое решение,

по деньги были уже беспечно истрачены и где их достать в остав¬

шиеся считанные минуты? Пришлось склонить голову и, как это

ни было им противно, Орленсв и его товарищи сыграли спектакль

в пустом зале, понимая жестокую бессмысленность фантазии ни¬

жегородского удельного князька, опоздавшего родиться по край¬

ней мере на целые полвека. Какая вопиющая несуразность —

театр на одну персону, или вокзал для одного пассажира, или

многокорпусный госпиталь для одного больного. У этой истории

был комический аспект, по, по рассказу Тугаиова, в его сознании,

равно как и в сознании всех его товарищей, в том числе и Орле¬

нсв а, она оставила горький след, обнаружив всю степень несво¬

боды русского актера, человека зависимого и бесконечно уни¬

женного.

Второй и последний сезон Орленева у Корша закончился лет¬

ней поездкой в Петербург. Состав труппы, выступавшей в петер¬

бургском пригороде Озерки, был сильный, примерно тот же, что

и в Нижнем Новгороде, но это не помешало «Петербургской га¬

зете» упрекнуть гастролеров в самозванстве, потому что, кроме

Орленева, Домашсвой и Добровольского, все остальные москов¬

ские актеры были неизвестными ей дебютантами24. Содержатель

сада-театра в Озерках, буфетчик Гуссейн, не придал особого зна¬

чения этим упрекам. Тем летом в Петербурге, по справке «Теат¬

ральных известий», было двадцать увеселительных садов-театров,

и каждый из них чем-то пытался привлечь публику. В «Аква¬

риуме» выступала знаменитая — правда, в то время уже сорока¬

пятилетняя — Жюдик; в Измайловском театре-саде происходил

чемпионат борьбы на поясах с участием прославленных богаты¬

рей — мясника Трусова, лесника Медведева и других, призы по¬

бедители получали сотенные; в «Аркадии» поставили пьесу с мно¬

гообещающим названием «Мужья встревожены», и т. д. Ставка

Гуссейна была на образцовую кухню и дамский хор с такой репу¬

тацией, что какая-то из газет советовала семейным людям воздер¬

жаться от посещения Озерков; возможно, что это был рекламный

трюк и бедных хористок оклеветали для процветания сада. Во

всяком случае, театр нужен был Гусссйну только для порядка и

приличия, и он сдал его на сезон актрисе Струйской, не слишком

одаренной «драматической героине», повторявшей любовно-экзо¬

тический репертуар Яворской, и не слишком удачливой аитрс-

преперше.

С самого начала Струйская повела дело с размахом, помимо

коршевцев приглашала «звезд» со стороны, нарядно обставляла

спектакли и разорилась еще до конца сезона, предусмотрительно

переведя свое имущество на имя не то мужа, не то близкого ей

человека, содержателя нескольких семейных бань в Петербурге.

На всей этой антрепризе, несмотря па щедрость и широту Струй-

ской, был налет крикливости и коммерции дурного толка, и кон¬

чились гастроли молодых коршевцев скандалом с дракой, опеча¬

танной кассой и полицейским протоколом. Петербургские газеты

не без удовольствия приводили подробности этого краха, не забыв

упомянуть, что «многие артистки и артисты остались без рас¬

чета». Среди этих обманутых оказался и Орленев, но он не горе¬

вал, потому что в его жизни опять произошла перемена. «В Озер¬

ках с их серебристыми кленами, березой, со станционными звон¬

ками и запахом «бифштексов по-гамбургски», доносившимся из

раскрытых прямо на площадку окон ресторанной кухни,— как

о том свидетельствует Кугсль,— Орленева увидел Суворин, наби¬

равший труппу для организуемого им театра» 2Г), и при всей зака¬

ленности и цинизме так поразился контрасту между этой карти¬

ной житейской суеты с ее «сытостью важных чрев», по выраже¬

нию Блока, и чистым, праздничным чувством милых, влюбленных

подростков, которых в очередной раз играли Орленев и Дома-

шева, что сразу, почти не раздумывая, пригласил их в свою

труппу.

Из рассказов Орленева мы знаем, как гордился Суворин меж¬

дународным признанием «Нового времени» и той ролью, кото¬

рая принадлежала его газете в европейской политике, хотя

у западничества этого патриарха черносотенной полуофициозной

журналистики был заметный оттенок восточного самоуправства —

«ханской блажи», «туретчины», как писала, вяло отругиваясь, пе¬

тербургская печать либерального направления девяностых и де¬

вятисотых годов. Сын государственного крестьянина, так и не по¬

павший в университет по своему неимущему положению, народный

учитель, переводчик Беранже, сотрудник «Современника» и «Оте¬

чественных записок», автор крамольной книги, уничтоженной

по приговору суда, он стал в зрелые годы и в старости столпом

режима последних Романовых, издателем одной из самых бес¬

пардонно реакционных газет, влиятельным публицистом, зависи¬

мым от правительства и в то же время чрезвычайно ему необхо¬

димым в системе русского самодержавия на рубеже века. Вкус

власти, ее с годами растущая концентрация и могущество все

больше и больше опьяняли Суворина, и он вел свое процветаю¬

щее многоотраслевое хозяйство (помимо газеты — театр, книж¬

ные магазины, агентства, типографии, школы и т. д.) как все¬

сильный деспот, не стесняя своей фантазии и прихоти.

«Самодур, в котором высокая интеллигентность не вытравила

самых необузданных порывов,— писала в некрологе, посвящен¬

ном памяти Суворина, московская газета «Русское слово»,— он

создал маленькое государство в государстве, откуда объявлял

войны и слал указы по всему царству своих подчиненных, казнил

и миловал, шельмовал и раздавал рескрипты» *. В этом суверен¬

ном государстве театр занимал особое положение, мало в чем ус¬

тупая газете. Суворин поклонялся успеху и в «реве толпы», даже

если она возмущалась и негодовала, слышал «сладкие звуки», и

ничто не могло принести ему такого удовлетворения, как отзывчи¬