Старик подошел к двуколке и спросил Репейка:

— Видишь?

— Вижу.

— Когда вернемся, что скажешь им?

— Что видел, то и скажу.

— Надо говорить правду.

— А я что говорю? Скажу: столбы повалены, а коли стоят, так с оборванной проволокой…

— Слушай, что я тебе скажу. Правда не то, что разделяет людей, а то что их соединяет. Мы что делаем?

— Что? Линию связываем. Так и говорится: служба связи. Это я знаю.

— Так. Если мы пойдем вперед, может быть, и погибнем, но линию свяжем. Если вернемся назад, быть может, спасемся, но из-за нас погибнут тысячи людей и все, за что мы боремся.

— Бывает, что так, — согласился Репеёк.

— Вот и подумай, что сказать, когда вернемся.

— Видать, придется мне соврать. Только ты меня не подведи, смотри. Сам-то тоже врать будешь?

— Буду.

— Поворачивать назад что, ли?.

— Поворачивай. Смотри только ври, да не завирайся.

X. Лес на горизонте

На полпути Старик с Репьем сварили кашицу, — поели, накормили лошадь. К стану вернулись под вечер. Стан был на прежнем месте, хотя там было делать нечего: полдня взвод лодырничал. Бехтеев спросил Старика:

— Ну, как?

— Да ничего… Обрывов впереди нас мало.

За кашицей все посматривали на Репья. Он взглянул на Старика и начал:

— Доехали мы до бугра, хоть бы один столб валёный. Все стоят.

— А дальше?

— А дальше с бугра опять лес видать.

— Где ж это ты лес видел? — спросил Старик усмехаясь.

— Как где? На горизонте. На самом то-есть горизонте.

— Ну, видно, у тебя глаза вострей, чем у меня.

Спать взвод, ложился с прибаутками, повеселели. Ночью Репеёк разбудил Линька; взял его голову в ладони и зашептал, прижавши губы к уху товарища:

— Беда, брат. Это я политику валял за кашей…

— А что?

— Сам увидишь.

Утром с прибаутками взвод снялся с места. В день легко прошли пятнадцать вёрст, кой-где подвязывая оборванные провода, подтягивая те, что провисли и касались других. Было уж совсем темно, когда перебрались за лог, взобрались на бугор и там остановились.

На завтра Репеёк проснулся от пинка.

— Где ты, собачий сын, лес видел?

Сверчок поставил его на ноги и, встряхнув, вторым пинком вышиб из палатки. Репеёк встал. Вся артель стояла и смотрела с бугра на разрушенную линию.

Вон он лесто! — сказал Репей, почесывая бок.

— Где?!

— На горизонте.

Михайло схватил Репья за шиворот:

— Та ж я тебе покажу, де горизонт.

Репеёк вдруг увидел, что горизонт закружился и перевернулся.

Мальчишка молча встал и погрозил кулаком Старику. Тот обнял его и шепнул:

— Говорил тебе, ври да не завирайся…

— Ну, товарищи, поддержись, наверное, это уж последняя падь такая.

— У тебя все последняя.

За работу принялись вяло. Пошабашили засветло. И на второй день и на третий взвод лениво двигался вперед, поднимая и связывая провода. Но все же участок кончился. Харчи и фураж были на исходе, когда через неделю в морозный вечер взвод устраивался на ночлег за перевалом. За кашицей Старик пытался пошутить:

— Теперь, Репей, твой лес начнется.

— В гаю нарежем прутьев, поставим хлопцев на березовую кашу, — поддержал Михайло Старика.

Взвод молчал.

— Вот что, Старик, — молвил Бехтеев, — есть нам и коням нечего, а вперед с ремонтом итти еще столько, да полстолько, да четверть столько, а еще что там дальше — неизвестно. Надо вертаться.

— До Ворожбы осталось меньше.

— Рассказывай!

— Вертаться!.

— Голосовать!

— Гляди: на дворе опять мороз и снег. Кто: «вертаться», подыми руку.

— Пойдем вперед, — сказал Старик.

С тем и спать легли. А на рассвете морозной ночи Репейка расталкивал Линёк и плача говорил:

— Прощай, Репей. Прощай, Балкан.

— Чего это — прощай?

— Прощай! Весь взвод с отцом уходит.

— Куда?

— Назад.

— А Старик?

— Поди ты сам к старому чорту.

Вокруг палатки гомон. Фуры и двуколки слоены. Старик перед палаткой с револьвером.

— Палатку не отдам. Все равно, померзнете и с ней. Кто со мной остается?

К Старику подошли с винтовками, и встали рядом с ним Рыжий Чорт, Инвалид, Семен с бородой. Мужики сидели на козлах.

— Трогай с богом! — закричал Михайло.

Он был на последней фуре.

Одноколки тронулись. Рабочие вскакивали и садились в них на ходу. Репеёк свистнул.

— Линёк!

— Я с отцом, — ответил Линёк с передней.

— Не с отцом тебе жить.

Прощай!

— А еще товарищ! — сказал Михайло, останавливая свою лошадь и, смеясь, обратился к Старику, — я рассудил за благо с тобой остаться, бедова голова.

Обоз тельстроты перевалил за бугор и скрылся. С последней двуколки мужик оборотился и закричал:

— Михайло, что же ты?

— А я сейчас, — заорал. Михайло, скатываясь с козел, — дай-ка мне рушницу!

Он внезапно выхватил, у Рыжего Чорта из рук винтовку, подбежал к залег и стал палить вслед беглецам. Старик вырвал у него оружие:

— Ты спятил, друг.

— Нехай! Ишь поскакали, дурни.

С той стороны стукнул выстрел, и над бугром пропела пуля. Все спрятались за гребень.

Балкан с лаем побежал вслед беглецам. Вернулся, полаял перед Репейком и убежал опять… Через полчаса снова вернулся, посмотрел, как укладывают на фуру палатку и инструмент, визжа упал к ногам Репья и поднял кверху лапы. Репей сердито ткнул его ногой в живот:

— Пошел ты, изменщик!

Пес с визгом убежал.

— Трогай! — приказал Старик, — ты что, Репей?

— Я догоню. Никак, Балкан залаял.

— Не слыхать.

Фура тронулась. Репеёк вернулся к гребню и взглянул назад. Обоз дезертиров тянулся уж далеко внизу, а от него в полугоре к бугру бежали рядом Линь с Балканом.

Репей их подождал. Линёк подбежал и задыхаясь лепетал:

— Я забыл тебе, Репей, сказать… Балкан-то скачет, лает. Ну, я спрыгнул, да в бежку. Отец стрелить хотел… Я хотел тебе сказать…

— Ладно. Потом скажешь. Идем.

Они втроем пустились догонять фуру.

XI. Верный друг

Первым «сдал» Старик, — когда поставили палатку на опушке леса, Старик свалился в жару. Михайло пробовал шутить:

— От тебе и лес, Репей. Через горизонт увидал. Добрый хлопец!.. Теперь я у вас за инженера; что, хозяин, велишь — то и робить будем. Так ли, хлопцы?

— Так!..

В лесу, где просекой опять тянулся, повернув на полдень, телеграф, повреждений почти не было. Работы продолжались. Изредка попадались упавшие столбы, но ставить новые на их место для маленькой артели было непосильно. Вместо восьми проводов на этих местах оставили по совету два провода; связав их, вешали между теми столбами, что стояли; такой большой пролет непрочен, но Старик надеялся, что таким образом удастся восстановить хоть два провода. Мальчишкам приходилось работать на столбах. Старик научил Репейка включать клопфер^[6]

 между проводом и землей, чтобы узнать, нет ли в проводе току. Он все надеялся, что навстречу идет другая рабочая колонка. Репеёк включался во все провода, чуть не на каждом из пройденных столбов, — но клопфер молчал. Репеек тогда, постучав пальцем по якорю клопфера, говорил: — Что ж ты молчишь? Вот ты как должен стучать…

Клопфер молчал. Индуктор увез с собой Бехтеев. Батареи не было — да она и замерзла бы на морозе. Сами рабочие не могли послать в линию ток и дать о себе знать:

— Погибаем!

Коню вытряхнули из мешка в торбу последнюю дачу овса. Стан снялся. Старика уложили в фуру. Линёк в когтях, вися на поясе, подвязывал провода на столбе. Вечерело.

— Езжайте, я догоню… Сейчас!..

Было морозно. Пальцы у Линька коченели, но он, работая щипцами, упрямо прикручивал вязкой на изоляторе провод. Вязка оборвалась, и провод соскочил с изолятора, колеблясь, как струна гитары, и звеня о другие провода. Линёк нагнулся его зацепить крюком и увидал, что к столбу бежит собака.