силу сложившейся обстановки гвардейские минометные части должны были

совершить стремительный фланговый маневр и почти самостоятельно (с

привлечением небольшого числа орудий ствольной артиллерии) решить задачу

артиллерийской подготовки при прорыве обороны противника.

«Возможно ли это? Достигла ли реактивная артиллерия такой

зрелости?» — вот вопросы, которые были поставлены боевой практикой. Если

бы в решении этих вопросов одержали верх рутковские, они наверняка

ответили бы: «Нет!» — и тогда, возможно, не было бы событий 4 — 7

сентября. Но победу одержала новаторская военная мысль, и это принесло

успех.

...В начале октября на фронте наступило затишье. Наши войска,

остановившиеся на реке Сож, получили отдых. Только теперь генерал

Назаренко мог закончить статью для журнала «Военная мысль».

Он писал ее, и ему все время казалось, что он видит перед собой

Рутковского и заканчивает затянувшийся с ним спор.

«Наше оружие в первый период войны по праву заслужило громкую славу.

Но верно и то, что пора «первых радостей» скоро миновала. Сложилось

странное положение: солдат-пехотинец, рядовой труженик войны, командир

полка и командир дивизии по-прежнему рады нам, ждут нас, просят:

«Приходите на помощь», — а в артиллерийских штабах на наше новое оружие

начинают смотреть свысока. Довод при этом один: «Дайте прицельный огонь на

разрушение». Следует разобраться, откуда это идет?

Среди наших артиллеристов большинство составляют те, кто вырос в

ствольных артиллерийских частях. Среди наших ученых есть немало людей,

которые всю свою жизнь затратили на разработку сложных артиллерийских

систем, развитие теории конструирования ствола и лафета. Все мы с первых

дней воинской службы усвоили: «Артиллерия только то, что имеет ствол,

лафет и противооткатные устройства». Ученым трудно расстаться с тем, чему

посвятили себя, а артиллеристам — переучиваться. И те и другие Слышать не

хотят, что может существовать еще какая-то другая артиллерия, которая не

нуждается ни в стволах, ни в лафетах, ни в противооткатных устройствах.

Офицеры и генералы гвардейских минометных частей, выступающие

защитниками реактивного оружия, вовсе не противники ствольной,

классической артиллерии. Мы знаем, что она играет достойную роль в полевых

сражениях. Мы сами, воспитанники этой артиллерии, понимаем ее силу. Но мы

против того, чтобы отрицать то могучее, перспективное оружие, которое

сегодня делает пока лишь первые шаги, а завтра станет одним из решающих

факторов в войне.

Настало время всерьез решить вопрос о специфичности огня реактивной

артиллерии. Надо определить действительную роль этого оружия в современном

бою. Эти вопросы поставила сама жизнь, и на них надо отвечать без

промедления, отвечать сегодня, ибо завтра будут еще более жаркие бои...

Нельзя ждать готовых решений. Да и кто их даст, если не сами командиры

реактивной артиллерии?..»

Он писал о Кировской операции, как о наглядном примере маневренности

реактивной артиллерии, мощи огня ее... Сто семьдесят две боевые машины

прошли за одну ночь 60 километров и к утру были готовы к открытию огня.

Сто семьдесят две боевые машины — это, по существу, две тысячи

семьсот пятьдесят два ствола, т. е. свыше ста полков ствольной артиллерии!

Разве за одну ночь можно было бы незаметно передислоцировать такое

количество артиллерийских частей?.. Факты, взятые из боевой практики,

говорят сами за себя. Гвардейские минометные части — оружие мощного и

внезапного огня, мощного удара; поэтому оно должно применяться только

массированно и внезапно. Оружие, рожденное для стремительных маневров и

ударов, нельзя надолго приковывать к огневым позициям... Автор статьи не

скрывал и недостатков, которые были тогда присущи реактивной артиллерии.

Он говорил и об опыте соседей. На всех фронтах тогда появились

своеобразные «полевые университеты»: генералы и офицеры гвардейских

минометных частей непосредственно в боях изучали важнейшие вопросы теории

и практики тактического и оперативного использования реактивной

артиллерии. Речь шла о планировании огня, об «огневой производительности»

дивизионов, полков, бригад и дивизий. Составлялись таблицы, которые давали

возможность при получении боевой задачи в течение одной — двух минут

определить, какую плотность огня необходимо создать, чтобы уничтожить

данный узел сопротивления или опорный пункт, и сколько для этого требуется

боеприпасов и боевых машин...

«Наше оружие молодое — это верно. Но мы растем, учимся — это тоже

верно. За этим оружием — будущее!» — заключил генерал.

* * *

В один из снежных декабрьских дней полковник Рутковский был вызван в

Москву. Приехав в столицу, он сразу же направился в штаб командующего

артиллерией. Здесь, на широкой, устланной ковром лестнице, он увидел

генерала, лицо которого показалось знакомым. Не по годам подвижный,

генерал быстро спускался вниз.

Рутковский остановился, отдавая честь и уступая дорогу. Генерал

замедлил шаг и удивленно спросил:

— Полковник Рутковский?

— Так точно, товарищ генерал...

Рутковский узнал своего старого учителя, профессора академии.

— Давно не виделись. Кажется, с начала войны?..

— Так точно, с сорок первого.

— Где воюете, какие успехи? Рассказывайте.

— Воевал, а теперь сюда, в Москву, вызвали.

— Новое назначение?

— Нет, — замялся Рутковский.

— А что же?

— Осечка небольшая... Сами знаете, молодежь идет в гору. Погорячился,

вот и ожегся.

— Как, как? Ошибся? — настораживаясь, переспросил генерал.

— Нет, ожегся...

— Ну, ну, слышу.

И он сдержанно улыбнулся.

— Какая уж там ошибка, — зло пошутил над собой Рутковский, — если с

побитой физиономией являюсь сюда.

— Вот как? Впрочем, в нашем деле, любезный, что ни ошибка — то печать

на физиономии. Вы сейчас с какого фронта?

— В резерве был.

— А до этого?

— На Брянском.

В глазах профессора промелькнуло озорство:

— Так и знал!.. Последний номер «Военной мысли» читали? Видели, что

напечатали там товарищи с Брянского фронта?

Рутковский сознался, что не читал.

— Стыд, батенька, стыд! — неожиданно возвысил голос генерал. И

разговор как-то разом оборвался. Так часто бывает: начнут, горячо,

заинтересованно, а промелькнет такое, что мигом обдает холодком.

— Вы оттуда, а мне туда. Надо разобраться, фантазируют там товарищи,

или на их стороне правда... Прощайте, — и генерал продолжал путь.

Гвардейская минометная бригада полковника Жежерука стояла на

выжидательных позициях. С вечера, как обычно, было усилено сторожевое

охранение.

На рассвете из белой туманной мглы вдруг выросли три фигуры. Один

шел, круто согнувшись, и нес на спине другого. Третий, держа автомат на

груди, следовал рядом. Когда необычная процессия приблизилась, гвардейцы

узнали в «седоке» сержанта Прянишникова. Рядом шел ефрейтор Носов. Третий

был незнакомый.

— Что случилось? — спросили у Носова. Но он только махнул рукой:

— А ну, посторонись!

Тому же, кто нес Прянишникова, он пригрозил:

— Быстрей, а то прикончу!

Гвардейцы заметили, что Прянишников ранен: его правый сапог был

прострелен. Ранен в руку и незнакомец.

Так, сопровождаемый недоуменными взглядами своих товарищей

Прянишников «доехал» до штаба бригады.

Здесь разведчики рассказали обо всем, что случилось минувшей ночью.