щалась я домой привычным автобусным маршрутом № 21. Мне

предстояло пересечь полгорода: от Сдерот Герцль до Дерех

Хеврон в Тальпиоте, но выбора не было, и на ветру под зон-

том я ждала.

Когда подошел автобус, было уже почти темно и, ворвав-

шись в комфортабельный салон, теплый, освещенный ярким све-

том, я пришла в состояние Блаженства. Я даже помню это ощу-

щение минутного счастья, когда, погрузившись в новую замшу

удобного кресла, я разворачивала свою любимую зачитанную

книжку в тонком очень скромном переплете. Эстетствующий

читатель меня не поймет, это был не загадочный Борхес и не

модный Пауло Коэльо. Я ведь сразу объяснила, что я женщина

из иерусалимской толпы, которая ездит на автобусе, но уже не

ходит через весь город пешком. Не забывайте: я пишу эмигран-

тский дневник. Ну помните, как у Сергея Довлатова: «Мы пере-

шли из разряда унизительной нищеты, в разряд опрятной и бла-

гополучной бедности» (если есть неточности, простите, цити-

рую по памяти). Это была «Иностранка» Сергея Довлатова из

серии «Уехать, чтобы вернуться». Странное, почти мистичес-

кое совпадение названий. И та давняя автобусная поездка, кото-

рая до сих пор обжигает и возвращает так часто в тот день, в ту

действительность со всеми непонятными ассоциациями, волне-

ниями, беспечностью и неврастенией. За окном из-за дождя все

175

Ирина Цыпина

было размыто и нечетко, как на картинах ранних импрессионис-

тов, не хотелось выходить в этот холодный непривычный дождь, и я погрузилась в легкий, талантливый и такой созвучный мне

мир, пронизанный иронией, юмором, расцвеченный великолеп-

ным русским языком. Когда я оторвалась от проблем обитате-

лей 108-й улицы Нью-Йорка, то увидела, что все пассажиры ав-

тобуса почему-то смотрят на меня в упор.

Кстати, у пассажиров был довольно странный вид. Это были

смуглые мужчины в клетчатых платках. Такой платок у турис-

тов всего мира называется «арафаткой» и является визитной

карточкой арабского Востока. И так: жгучие декорации другого

Мира, который существует совсем рядом с нашим, не пересека-

ясь, не совпадая по времени, но обжигая нас неприятием, нена-

вистью, злобой. Мой автобус плавно и не спеша ехал по узким

улицам Восточного Иерусалима. Здесь нет таможен, нет про-

пускных пунктов и армейских постов.

Невидимая граница проходит в вечернем пространстве Веч-

ного города, создавая поле высочайшего напряжения, которое, увы, не регистрируют наши сверхсовременные, сверхточные

приборы. Еще предстоит изучить сложный механизм метафизи-

ческих явлений нашей психики, который улавливает пересече-

ние невидимых волн наших эмоций в этом беспокойном и жесто-

ком мире, но мы о другом.

В этом автобусе мне было страшно. Глаза, глаза, глаза

Глаза меня рассматривали с интересом, глаза меня раздевали, глаза меня ненавидели, глаза презрительно уничтожали и смея-

лись Установилась напряженная тишина выжидания, что бу-

дет? Я уже все поняла, это был не 21-й маршрут, а 27-й, веду-

щий в Восточный Иерусалим. Я спутала в сумерках цифры, как

все просто и случайно. Ах, Сергей Довлатов, куда увел ты меня

в этот иерусалимский дождь?

А дождь тем временем прошел. За окном в тусклом осве-

щении я четко видела башенки минаретов, пустые улицы, оди-

нокие фигуры спешащих арабских женщин, плотно задрапиро-

ванных в черные либо белые одежды. Католические монахини

176

Бегство из рая

в серых платьях-плащах с огромными белыми крестами на гру-

ди медленно и спокойно вышагивали строем по направлению к

костелу, который стоял одиноко и грустно вдали от арабских

декораций. Как вести себя? К кому обратиться? На цепочке у

меня легкомысленно болталась Звезда Давида в безукоризнен-

ной перламутровой оправе; да еще короткая кожаная юбка, пре-

дательский элемент Западного морального разложения, свиде-

тельствовала, что я здесь не своя, чужая.

Водитель оказался арабом средних лет, знающим (да, да,

удивляйтесь!!!) русский язык. Это, наверное, и спасло меня. По-

русски он приказал мне ехать до конечной остановки и потом

вместе с ним через 20 минут ехать обратно этим же маршру-

том. По его голосу я поняла, что здесь не шутят.

Cо мной могло произойти все, что угодно, но эти улицы, эти

камни древней брусчатки, эти окна чужих домов будут молчать.

Это чужая территория и чужая жизнь. Моя судьба зависела

от такого пустяка, как глупая случайность, впрочем, как и все в

этом непрочном мире. Был конец 1999-го. Я тогда еще не знала, что нас ждет жесточайшая двухлетняя интифада, линч наших

ребят в Рамалле, Дельфинариум, кафе «Момент» и «Сбарро» и

еще, и еще, и еще Да что говорить? Вы всё это сами знаете.

А память возвращает меня в оставленные так давно ауди-

тории, где я читаю лекции по истории архитектуры, и мои сту-

денты-палестинцы приносят мне роскошный букет белой пер-

сидской сирени. Конец семестра, на душе так легко и прекрасно; нет ненависти, нет страха, а есть только ощущение свободы, молодости, и все еще впереди. Может, этот хмурый водитель

мой бывший студент из той, забытой во времени, аудитории, где

до сих пор можно сойти с ума от запаха персидской сирени?

Кстати, она не растет на Ближнем Востоке.

Обратно мы ехали молча остановок 5-7, а потом фильм раз-

ворачивался в обратном направлении. Религиозный район Меа-

Шеарим вдруг неожиданно ворвался черно-белой расцветкой

средневековых одежд и таким родным гортанным ивритом пе-

177

Ирина Цыпина

ремешанным с идишем, а потом улица Яффо, наполненная сме-

хом и громкими голосами нашей неуправляемой, самой шумной

в мире, молодежи, а потом, возле Французской площади эле-

гантные пожилые американцы, обвешанные всякой оптикой, а в

Тальпиоте солдаты в хаки, с обветренными волевыми лицами, автобус опять был полон людей, смешались языки, наречия, сти-

ли, автобус жил своей обычной жизнью.

Выходя из автобуса, на ходу я поблагодарила водителя на

иврите. Он либо не расслышал, либо сделал вид, что не слышит.

Мы ведь с ним были из разных миров. Он не хотел понимать

мой иврит. После этого случая в автобусах я не читаю. Но когда

случайно взгляд останавливается на книжной полке, я вспоми-

наю слова из той довлатовской книжки: «О, Господи! Какая

честь! Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!».

ЧУЖАЯ РОЛЬ

«И чего нет, того нельзя считать »

(Екклесиаст, гл.2,3)

На книжной полке, доставшейся от бывших жильцов, я об-

наружила старенький карманный «Панасоник» и несколько за-

бытых кассет. Об этих людях я почти ничего не знала, но слы-

шала, что они разъезжаются навсегда; что он, выдержав все

круги ада эмиграции и построив жизнь заново с белого листа,

«сломался», влюбившись в какую-то юную особу и уезжает с

ней в Канаду, бросая жену, с которой прожил более двадцати

лет, и двоих детей-подростков. Впрочем, их тривиальный сю-

жет мне был совсем не интересен. Я почти не запомнила их лиц: заплаканное лицо растерянной, потерявшей все и вдруг женщи-

ны; хмурый, колючий взгляд ее бывшего супруга. Ну чем им

178

Бегство из рая

помочь? Да и нужно ли, если прошла любовь? В эмиграции мы

интуитивно прячемся от чужой боли срабатывает здоровый

инстинкт самосохранения, но

Случайно нажав магнитафонную, клавишу я вошла в чужой

мир, без приглашения, наугад, как в придуманный кем-то роман.

Это были страницы дневника, начитанные на кассету о первых

днях эмиграции в этой непонятной, жаркой, полной мистики и

тревоги, стране. Наверное, тогда Она хотела сохранить эту за-