щалась я домой привычным автобусным маршрутом № 21. Мне
предстояло пересечь полгорода: от Сдерот Герцль до Дерех
Хеврон в Тальпиоте, но выбора не было, и на ветру под зон-
том я ждала.
Когда подошел автобус, было уже почти темно и, ворвав-
шись в комфортабельный салон, теплый, освещенный ярким све-
том, я пришла в состояние Блаженства. Я даже помню это ощу-
щение минутного счастья, когда, погрузившись в новую замшу
удобного кресла, я разворачивала свою любимую зачитанную
книжку в тонком очень скромном переплете. Эстетствующий
читатель меня не поймет, это был не загадочный Борхес и не
модный Пауло Коэльо. Я ведь сразу объяснила, что я женщина
из иерусалимской толпы, которая ездит на автобусе, но уже не
ходит через весь город пешком. Не забывайте: я пишу эмигран-
тский дневник. Ну помните, как у Сергея Довлатова: «Мы пере-
шли из разряда унизительной нищеты, в разряд опрятной и бла-
гополучной бедности» (если есть неточности, простите, цити-
рую по памяти). Это была «Иностранка» Сергея Довлатова из
серии «Уехать, чтобы вернуться». Странное, почти мистичес-
кое совпадение названий. И та давняя автобусная поездка, кото-
рая до сих пор обжигает и возвращает так часто в тот день, в ту
действительность со всеми непонятными ассоциациями, волне-
ниями, беспечностью и неврастенией. За окном из-за дождя все
175
Ирина Цыпина
было размыто и нечетко, как на картинах ранних импрессионис-
тов, не хотелось выходить в этот холодный непривычный дождь, и я погрузилась в легкий, талантливый и такой созвучный мне
мир, пронизанный иронией, юмором, расцвеченный великолеп-
ным русским языком. Когда я оторвалась от проблем обитате-
лей 108-й улицы Нью-Йорка, то увидела, что все пассажиры ав-
тобуса почему-то смотрят на меня в упор.
Кстати, у пассажиров был довольно странный вид. Это были
смуглые мужчины в клетчатых платках. Такой платок у турис-
тов всего мира называется «арафаткой» и является визитной
карточкой арабского Востока. И так: жгучие декорации другого
Мира, который существует совсем рядом с нашим, не пересека-
ясь, не совпадая по времени, но обжигая нас неприятием, нена-
вистью, злобой. Мой автобус плавно и не спеша ехал по узким
улицам Восточного Иерусалима. Здесь нет таможен, нет про-
пускных пунктов и армейских постов.
Невидимая граница проходит в вечернем пространстве Веч-
ного города, создавая поле высочайшего напряжения, которое, увы, не регистрируют наши сверхсовременные, сверхточные
приборы. Еще предстоит изучить сложный механизм метафизи-
ческих явлений нашей психики, который улавливает пересече-
ние невидимых волн наших эмоций в этом беспокойном и жесто-
ком мире, но мы о другом.
В этом автобусе мне было страшно. Глаза, глаза, глаза
Глаза меня рассматривали с интересом, глаза меня раздевали, глаза меня ненавидели, глаза презрительно уничтожали и смея-
лись Установилась напряженная тишина выжидания, что бу-
дет? Я уже все поняла, это был не 21-й маршрут, а 27-й, веду-
щий в Восточный Иерусалим. Я спутала в сумерках цифры, как
все просто и случайно. Ах, Сергей Довлатов, куда увел ты меня
в этот иерусалимский дождь?
А дождь тем временем прошел. За окном в тусклом осве-
щении я четко видела башенки минаретов, пустые улицы, оди-
нокие фигуры спешащих арабских женщин, плотно задрапиро-
ванных в черные либо белые одежды. Католические монахини
176
Бегство из рая
в серых платьях-плащах с огромными белыми крестами на гру-
ди медленно и спокойно вышагивали строем по направлению к
костелу, который стоял одиноко и грустно вдали от арабских
декораций. Как вести себя? К кому обратиться? На цепочке у
меня легкомысленно болталась Звезда Давида в безукоризнен-
ной перламутровой оправе; да еще короткая кожаная юбка, пре-
дательский элемент Западного морального разложения, свиде-
тельствовала, что я здесь не своя, чужая.
Водитель оказался арабом средних лет, знающим (да, да,
удивляйтесь!!!) русский язык. Это, наверное, и спасло меня. По-
русски он приказал мне ехать до конечной остановки и потом
вместе с ним через 20 минут ехать обратно этим же маршру-
том. По его голосу я поняла, что здесь не шутят.
Cо мной могло произойти все, что угодно, но эти улицы, эти
камни древней брусчатки, эти окна чужих домов будут молчать.
Это чужая территория и чужая жизнь. Моя судьба зависела
от такого пустяка, как глупая случайность, впрочем, как и все в
этом непрочном мире. Был конец 1999-го. Я тогда еще не знала, что нас ждет жесточайшая двухлетняя интифада, линч наших
ребят в Рамалле, Дельфинариум, кафе «Момент» и «Сбарро» и
еще, и еще, и еще Да что говорить? Вы всё это сами знаете.
А память возвращает меня в оставленные так давно ауди-
тории, где я читаю лекции по истории архитектуры, и мои сту-
денты-палестинцы приносят мне роскошный букет белой пер-
сидской сирени. Конец семестра, на душе так легко и прекрасно; нет ненависти, нет страха, а есть только ощущение свободы, молодости, и все еще впереди. Может, этот хмурый водитель
мой бывший студент из той, забытой во времени, аудитории, где
до сих пор можно сойти с ума от запаха персидской сирени?
Кстати, она не растет на Ближнем Востоке.
Обратно мы ехали молча остановок 5-7, а потом фильм раз-
ворачивался в обратном направлении. Религиозный район Меа-
Шеарим вдруг неожиданно ворвался черно-белой расцветкой
средневековых одежд и таким родным гортанным ивритом пе-
177
Ирина Цыпина
ремешанным с идишем, а потом улица Яффо, наполненная сме-
хом и громкими голосами нашей неуправляемой, самой шумной
в мире, молодежи, а потом, возле Французской площади эле-
гантные пожилые американцы, обвешанные всякой оптикой, а в
Тальпиоте солдаты в хаки, с обветренными волевыми лицами, автобус опять был полон людей, смешались языки, наречия, сти-
ли, автобус жил своей обычной жизнью.
Выходя из автобуса, на ходу я поблагодарила водителя на
иврите. Он либо не расслышал, либо сделал вид, что не слышит.
Мы ведь с ним были из разных миров. Он не хотел понимать
мой иврит. После этого случая в автобусах я не читаю. Но когда
случайно взгляд останавливается на книжной полке, я вспоми-
наю слова из той довлатовской книжки: «О, Господи! Какая
честь! Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!».
ЧУЖАЯ РОЛЬ
«И чего нет, того нельзя считать »
(Екклесиаст, гл.2,3)
На книжной полке, доставшейся от бывших жильцов, я об-
наружила старенький карманный «Панасоник» и несколько за-
бытых кассет. Об этих людях я почти ничего не знала, но слы-
шала, что они разъезжаются навсегда; что он, выдержав все
круги ада эмиграции и построив жизнь заново с белого листа,
«сломался», влюбившись в какую-то юную особу и уезжает с
ней в Канаду, бросая жену, с которой прожил более двадцати
лет, и двоих детей-подростков. Впрочем, их тривиальный сю-
жет мне был совсем не интересен. Я почти не запомнила их лиц: заплаканное лицо растерянной, потерявшей все и вдруг женщи-
ны; хмурый, колючий взгляд ее бывшего супруга. Ну чем им
178
Бегство из рая
помочь? Да и нужно ли, если прошла любовь? В эмиграции мы
интуитивно прячемся от чужой боли срабатывает здоровый
инстинкт самосохранения, но
Случайно нажав магнитафонную, клавишу я вошла в чужой
мир, без приглашения, наугад, как в придуманный кем-то роман.
Это были страницы дневника, начитанные на кассету о первых
днях эмиграции в этой непонятной, жаркой, полной мистики и
тревоги, стране. Наверное, тогда Она хотела сохранить эту за-