Но, видимо, не очень умный. Иначе давно было бы надо уйти из политики, заняться здоровым физическим трудом, полюбить детей, животных, растения. Иначе он кончит очень плохо.(19)

Наша газета с некоторыми колебаниями напечатала вышеуказанную статью И. Миронова. В ней поставлены важные вопросы, но слишком уж она эмоциональна, прямолинейна. Расставить точки над «i» мы попросили политолога и публициста С. Телегина.

Корреспондент: Можем ли мы обсудить эти вопросы более рассудительно, без особых эмоций?

С. Телегин: Трудно. Рассудок ведь не работает без помощи чувств, он без них выхолащивается в интеллект, инструмент слабый и непродуктивный. Как можно говорить, например, о фашизме или нашей «рыночной» реформе вне чувства справедливости или сострадания? Другое дело, что мы можем на момент разговора наши чувства «заморозить», как делает судья, разбирая преступление. Он ведь при этом не устраняет чувства, они у него «заморожены» в законе.

Корр.: Пусть так. Ведь перед нами – сложные явления, нам надо в них разобраться. Давайте, как судья, распутывать тайну преступления, не вынося заранее приговора. Не отказываясь от наших чувств и представлений о добре и зле, но слегка «заморозив» их.

С. Т.: Давайте попробуем. Только может оказаться, что при таком подходе зло может показаться гораздо более опасным, чем при эмоциональном подходе. Ведь чувства более подвижны – вспыхнут, заклеймят самыми страшными словами, а потом простят, пожалеют. А уж если подойти рассудочно, как судья, то прощения не может быть, приговор неизбежен. Пусть это приговор рассудка и нравственности.

Корр.: Избежать таких разговоров нельзя. Слишком долго мы выпускали пар в свисток эмоций. Давайте возьмем главную мысль в статье И. Миронова. Он утверждает, что в мышлении, словах и делах А. Чубайса есть признаки зрелого фашизма. В предвыборных дебатах эту же мысль высказал С. Глазьев, человек научной культуры, достаточно хладнокровный.

С. Т.: Да, мысль эта очень важна. Если она верна, то ее надо всем принять и обдумать как очень важное предупреждение. Ведь если зерно фашизма действительно зреет в лоне пусть небольшой по численности, но очень влиятельной социальной группы в России, весь наш кризис приобретает новое важное измерение. Под воздействием этого фактора может сильно измениться весь ход событий, и к этому все должны готовиться. Сразу скажу, что проблема, которую затронул С. Глазьев, а потом И. Миронов, сложна и велика. В газете, а тем более в беседе, можно лишь предварительно обозначить ее контуры.

Корр.: Значит, нужно обозначить.

С. Т.: Тогда несколько предварительных условий. Во-первых, мы будем говорить о явлении, а не о личностях. С легкой руки демократов в начале 90-х годов слово «фашист» превратили в политическое ругательство, а за ним стало не видно смысла явления. Жириновский, мол, фашист, Баркашов фашист – и поехало. Внешние, театральные признаки стали принимать за сущность – и тем отвлекли людей от того важного факта, что сегодня фашизм предстает в пиджаке и галстуке «демокpата». Он порожден мировым кризисом как сплочение расы избранных («золотой миллиард»). В России именно те, кто духовно близки этой «расе», кто чувствует свою принадлежность к ней и действует как ее представители среди нас, туземцев, как раз и культивируют в себе зерна фашизма.

Корр.: Вы считаете, идея «золотого миллиарда» родственна фашизму?

С. Т.: Не я так считаю, а те философы, которые дали обоснование фашизму. Просто в немецком фашизме «золотой» была лишь раса арийцев, и тот фашизм был нацизмом. А теперь «раса избранных» стала интернациональной, это веяние глобализации. Сущность не меняется. Она ведь не в зверствах нацизма, а в уверенности, что человечество не едино, а подразделяется на сорта – на высших и низших. Понятие «золотой миллиард» перестало быть метафорой, его даже вполне официально применил В. Путин в своей программной статье в 2000 г. Но заметьте очень важный факт: ни один наш «демократ» из СПС ни разу ни словом не выразил своего отношения к этому проекту. Предлагается новое мироустройство, основанное на главном принципе фашизма, а они как будто этого не замечают. Уже это – плохой признак.

Корр.: Когда была первая большая волна кампании против «русского фашизма», Б. Ельцин поручил Академии наук выработать официальное определение фашизма. Чем кончилась эта попытка? Почему о ней ничего не слышно?

С. Т.: Дело в том, что академикам поручили дать такую формулировку, чтобы под нее можно было подогнать именно возмущение реформой со стороны русских и других народов России. Академики у нас хоть и покладистые, но такого задания выполнить не смогли, слишком это была бы наглая ложь. Фашизм – четко отграниченное явление западной (и только западной) культуры. Русским он быть никак не может. А вот среди отщепенцев от русской культуры, среди оголтелых западников зародыши фашизма обнаружились очень отчетливо. Так что когда стали копаться в сущности фашизма, взоры невольно обратились к нашим радикальным «западникам». Об этом очень подробно и написал покойный А. Панарин в своей последней книге «Стратегическая нестабильность. ХХI век». В общем, пришлось академические изыскания по проблеме фашизма прекратить. По крайней мере, о них замолчали.

Корр.: Вы предлагаете не переходить на личности. Но как можно говорить о социальном явлении, не говоря о тех личностях, которые его воплощают? Ведь социальное явление не витает в воздухе, за ним стоят конкретные люди. Взять хотя бы ту же приватизацию.

С. Т.: Что ж, давайте говорить, привлекая образ всем известных личностей, но не с целью заклеймить именно этих конкретных людей, а понять то явление, которое они выражают – быть может, сами того не желая или даже не замечая. Но для этого мы как раз должны определить важные черты явления, а затем выяснить, проявляются ли они в мыслях, словах и делах этой группы людей или данной личности.

Корр.: Какая черта фашизма, выражающая его сущность, для нас сейчас особенно актуальна и наглядно выражается в политике?

С. Т.: Как уже говорили, главная черта – деление людей на высших и низших, на «избранных» и «отверженных». Актуально для нас ее воплощение в социальной политике, а наиболее наглядно она выражается в небывалой, поразившей весь мир жестокости реформаторов по отношению к населению России.

Корр.: Вы имеете в виду приведенные В. Полевановым слова А. Чубайса, что, мол, пусть от реформы погибнет 30 миллионов, их не жалко?

С. Т.: Нет, дело не в словах. Сгоряча можно сказать и ужасные вещи. У А. Чубайса за этими словами стоит концепция, которая методично и настойчиво проводится в жизнь. Именно это, видимо, имел в виду С. Глазьев. Программа реформ, которая разрабатывалась с конца 80-х годов группой экономистов-рыночников, среди которых активную роль играл А. Чубайс, с самого начала поражала своим полным равнодушием к страданиям людей. Когда после ликвидации СССР она стала выполняться, эта жестокость вызвала шок среди специалистов – и у нас, и за рубежом. Она совершенно не требовалась для заявленных целей реформы. Тогда (в 1992 г.) даже активный сторонник реформы академик Г. Арбатов посчитал нужным отмежеваться. Он написал в газете: «Меня поражает безжалостность этой группы экономистов из правительства, даже жестокость, которой они бравируют, а иногда и кокетничают, выдавая ее за решительность, а может быть, пытаясь понравиться МВФ».

Последующий ход событий показал, что дело не в кокетстве и не в желании подлизаться к МВФ. В действиях А. Чубайса выразился именно свойственный фашизму расизм – безжалостность к тем, кого он считал «низшими», отверженными, неприспособленными, кого именно «не жалко».

Корр.: Разве можно говорить о расизме в отношении к людям своей же расы?

С. Т.: У нас просто сложилось неверное понимание слова «раса» – по цвету кожи. Фашизму присущ расизм прежде всего социальный. Если на то пошло, славяне и немцы – народы одной расы и даже весьма близкие. Но славян фашисты считали «низшими» и надеялись превратить в свой «внешний пролетариат». А расовые понятия вошли в социальную философию вместе с буржуазной идеологией. Уже тогда говорили: «раса рабочих», «раса бедных» и «раса богатых». Просто в фашизме все это вызрело в официальную государственную идеологию. Кстати, в России новая «раса богатых» противопоставляет себя большинству и как особый народ – они не русские, а «новые русские».