Не оставались в долгу перед хлебосольным Жаксыбековым архитекторы. Наконец они замкнули узорным кружевом проектов кольцо города, учли все до мелочей, от киосков до перекрестков и бассейна внутри микрорайонов. На ватмане это был не город, а сказка. Здесь и в помине не было одноэтажных и двухэтажных коробочек, неоштукатуренных, без подъездов, которые, словно переселенцы из бедного края, притыкались на пустырях рабочих поселков в других местах. Такие поселки быстро вырастали рядом с заводом или на окраине, их называли везде одинаково «Черемушками». Постояв десяток лет, наспех слепленные домишки те расползались по швам. На месте растрескавшихся стен и осевших углов скоренько лепили точно такие же, однако уже изготовленные на конвейере: стандартные комнаты, кухни, санузлы… Украшением квартала инкубаторских домов был, как правило, разлапистый и тоже типовой Дворец культуры с огромной пустой площадью перед входом.

В проекте Актаса все было ново и неповторимо. Каждое здание, любой отдельно взятый дом выглядел наособицу, будто человек с необщим выражением облика. Административные здания были собраны в одном месте. Они полукольцом обрамляли центральную площадь. В жилых кварталах свой колорит, облицовка торцов дома, свой контур фасадов и рисунок скверов. Дома здесь не лезли один на другой, не заслоняли солнечного света. Они располагались как бы врассыпную, лишь тяготея к центру квартала, со своим сквером, игровой площадкой, школой и детсадом. Их располагали как бы по спирали, на разных уровнях с учетом рельефа окрестных гор. Девятиэтажки — на нижнем ярусе, пятиэтажные строения на площадках повыше. А если глядеть с высокого места, все строения виделись в одной плоскости: по-городскому горделивые и высокие и одновременно открытые взору издалека. Непривычными для глаза местного жителя были в том проекте улицы. Стаей опустившихся лебедей, вытянувшихся в цепочку, дома поднимались на взгорья, опоясывая их белыми стенами строений. По вечерам веселый хоровод обозначался цепочками огней… Целый квартал домов главный зодчий разместил у набережной, вдоль реки. Венчал жилой комплекс — стадион с подбором различных спортивных сооружений, и тоже не без выдумки.

С тех пор минуло четверть века. Пожалуй, чуть больше. Давно снесены бараки и времянки с курами и поросятами в отгородках. Пропал между высокими домами, будто испарился в жаркую погоду, Шанхай, уступив место кудрявому скверу с фонтаном. Сегодня Актас — жемчужина рудного юга! О нем говорят: невелик городок, да удал, со своим характером!.. И новоселов притягивает будто магнитом… Если уж появился в нем новый житель, не расстанется по своей воле. А уедет по какому случаю, вскоре вернется, не перенеся разлуки.

Вспомнит кто из старожилов о проекте, взглянет на чертежи покойного Донцова — в городе есть улица его имени, — подивится лишь одному: нынешний Актас богаче и красивей первоначальных начертаний!

Город ушел дальше в межгорье. Все гуще становится тень от деревьев в парках и скверах, ревниво оберегая спасительную прохладу для людей и своих же корней…

Вот Актас распростер перед взором своего основателя новые дома и целые кварталы. Ночной город покорно лежал у ног своего хозяина. Он торжественно поднимал к небу свои звезды, мерцал цепочками разноцветных огней, словно не верил в тревожные сны своих создателей: «Неужто суждено опять превратиться в пустыню из камней, зарасти дикими травами?..»

Жаксыбеков не мог и, наверное, никогда не сможет с праздным любопытством созерцать город, глядеть на него, словно турист на музейную редкость или на другой необязательный для его жизни экспонат. Для старого рудокопа это отнюдь не простое зрелище. Усталый от дневных забот Кали волновался, будто заново открывал для себя некое чудо. Да, он может утешаться городом, как гордятся подвигами своих ровесников фронтовики: вместе ходили в атаку, вместе добывали трудные победы… Любая перемена среди поднявшихся кварталов и на площадях была связана с каким-то событием в его, Жаксыбекова, биографии. Затянется ли спор на заседании горсовета, поступит неприятный запрос из министерства или жалоба тайного недоброжелателя на неугомонного директора — Кали долго перебирает в памяти свои поступки, ищет изъян в действиях.

Были остановки в этом шествии к нынешнему триумфу уюта и красоты, были. Приходилось замораживать хорошо начатое здание. Перекидывали с одного объекта на другой то людей, то средства… Посылали, иногда тайком, в нарушение порядка, всегда дефицитный транспорт за какой-то недостающей балкой или калорифером… Получали выговора и предупреждения… Принимал Кали и такие «поздравления» — сквозь зубы от своего начальства, — что пострашнее выговора… Но никогда в своих думах не оставлял города на произвол судьбы. Город был его детищем — самым трудным и оттого самым любимым. Зато в нынешние времена Жаксыбеков может сказать, не скрывая радости, а иногда предательской слезы: в каждом камне, положенном в этом доме, есть частица его нервов и крови. Конечно, не обошлось без участия всех — от взрослых до школьников. Всяк может сказать, что и он строил… Всем им, поодиночке и вместе взятым, Актас стал родным гнездовьем, очагом, местом прибежища и мечтаний о грядущем.

Ярко поблескивает большой красной звездой на квадратной башне Вторая обогатительная фабрика… Ее возводили будто храм — так поверили в необходимость этого сооружения для нужд металлургов. Ставили на век, не меньше… Кали помнит день, когда в корпуса дали ток и они ожили, вздрогнули в утробе цехов механизмы… Второе десятилетие детище это не знает устали, воюет с ненужными камнями, отделяя их от драгоценной руды. А сколько кровушки попила из него эта «дура», как называли непривычное сооружение монтажники? Перед тем как заложить первый камень, Жаксыбекову пришлось ломать копья с министерскими чиновниками, защищать проект в Госплане, писать объяснения, рапорты, просить прибавки средств, случалось, угрожать отставкой…

«Обогатилка» будто прислушивалась к спорам о ней, сама набиралась от людей мудрости. Она скорее, чем ожидали, оправдала затраты и теперь гонит заводам отменное сырье, заставляет привыкать к своему нескладному имени.

Чуть ближе фабрики, между двух сопок, обозначен во тьме контур высокой башни. Это копер шахты номер один, поднятый на месте самой древней среди здешних копален. Мощь рудника не угадать по рудничным зданиям. Чтобы узнать щедрость здешних пластов, нужно спуститься в подземелье, пройти десять километров по штрекам, постоять на погрузочном дворе, полюбоваться мерцающими отблесками конвейеров. Лишь опытный глаз добытчика способен определить, сколько вагонов руды в сутки выходит через горловину подъемника на-гора!..

Левее рудничного двора, на самой кромке сопки, мерцают огоньки Акбулакского рудника. Этот богатырь совсем юн — десяти лет от роду. Молод, но мускулист, здоров и шумлив своими вентиляторами. Его давно назвали кормильцем всего комбината!

Оба старых рудника, да и молодой гигант — Акбулакский, что братья, не равные веком, соперничая друг с другом, оберегают славу горняцкого поселения. Их подпирает своими мускулами весь город. Но вот появились первые признаки оскудения, и рудники устало притихли. Гибель копален означала бы конец и Актасу. Жемчужина края должна сначала лишиться былого блеска, затем успокоиться навсегда, превратиться в мертвый, покинутый людьми бивуак из камня… С азартом выгребая сырьевые рудники, идущие из глубин, люди доскреблись в исполинских погребах до самого донышка. Если верить оракулам последних экспертиз, ресурсов достанет лишь на пять-шесть лет. А потом?

Карьеры близ Кумисты продержатся чуть больше. Первомайское месторождение исчерпается почти одновременно. Староактасский тоже на пределе… Значит, комбинат со всей мощью двух «обогатилок» сядет на иждивение единственного Акбулакского рудника. Горнякам его по части извлечения сырья удали не занимать, но, как говорят, один в поле — не воин. От такого исхода многолетней битвы за металл знобко становится на душе Жаксыбекова. Неистовый директор в тревожных размышлениях всегда выходил на Акбулак, но тут же отступал пугливо, ища поддержки. Мысли путались, охватывало нетерпение, желание действовать.