В сны часто наведывались картины жизни в ауле. Видения эти возвращали в прошлое. Казыбек подчас переживал моменты, когда ему хотелось кричать в голос от тоски по своим. Он подолгу стоял на берегу моря и смотрел в ту сторону, где восходит солнце. Однажды ему возомнился вместо зыблющейся поверхности моря степной оазис с плавным кружением орла вдали, и он, сорвавшись с места, побежал к автобусу, чтобы услышать привычную слуху родную речь. Теперь от него требовались какие-то сверхусилия для обуздания самого себя. Если бы этот вежливый человек в посольстве хоть в чем-нибудь пережал, настаивая на своем, заговорил казенным языком, у Казыбека достало бы характера послать его ко всем чертям и с орденом и другими благами, лишающими его обыкновенных радостей общения с близкими. Теперь он, сидя в номере отеля, нервно грыз ноготь большого пальца и твердил с отчаянием:

— Как жаль, что отпустил тогда Меруерт! Вот чей совет пригодился бы сейчас!

3

Меруерт заговорила о доме чуть не в первые недели пребывания за рубежом. Она вдруг разлюбила приглянувшийся сначала вид на зеленую гору перед окнами виллы, мелкопесчаный берег лагуны и темно-вишневые небеса с крупными, в кулак, звездами.

— Тебе-то легко, ты занят с утра до вечера на шахте… А каково мне? — говорила она вечером мужу. — И словом не с кем перемолвиться. Брожу по дому, как немая: ни радио включить, ни по телефону поболтать. На улице чувствую себя совсем чужой, как с луны свалилась. Бормочу что-то сама себе. Скоро рехнусь, наверное.

Казыбека сердили эти слова.

— Послушай, — он обнял легонько супругу за талию, привлек поближе. — Разве мы с тобою не обговорили все прелести здешней жизни, будучи в Алма-Ате? Что нового обнаружила ты по приезде, в отличие от того, что нам рассказали Суичмезовы? Может, наступило разочарование во мне и оттого тебе неймется сейчас?

Она не отстранялась, она была покорной его рукам. Но душа оставалась где-то за пределами досягаемости.

— Ох, не истязай меня хоть ты своей железной логикой, Казыбек! Я никогда не оставалась так долго без детей, не знала, что это такое… Ты на работу, а я часами думаю: чем сейчас занимается Айманка, покушала ли Шолпанка — она никогда сама не попросит… И маме с ними тяжело. Знаешь, как трудно ухаживать за двумя маленькими девчонками? Они ведь должны ходить чистыми, в наглаженных платьях. Положено следить за ними, чтобы сыты были, вовремя ложились спать. Поводи их каждый день в детсад туда и обратно. Тебе этого не понять, ты мужчина! А я понимаю.

Новое в Меруерт, не замечаемое прежде, было то, что она подкрепляла свои слова обильными слезами и нервными выкриками.

— Я слабая, слабая! — поносила она себя. — Ну, что же мне делать, если я оказалась такой… Я же говорила тебе, когда выходила замуж: ты со мною намучаешься.

Будто лучи солнца сквозь тучу или частый дождичек, она улыбалась плача, смеялась над своей слабостью и… завтра этот концерт продолжался в том же духе, с небольшими поправками на то, что пригрезилось во сне или с кем в магазине встретилась.

— А ты старайся не думать о детях! — поучал Казыбек. — Они у нас не младенцы, кое-что и сами могут. Например, надеть платьице, завязать шнурки на ботиночках. И мама твоя не такая уж старая. Помнишь, как она уверяла: с малышками справится, девочки ей не в тягость. Умница она у нас с тобой! Да и как вернуться сейчас? Ты об этом думала?

Меруерт тяжело вздыхала в ответ на увещевания мужа и бросалась ему в объятия. Она могла не напоминать ему о доме и день и два. Могла обходиться без слез. Но Казыбек иногда заставал ее, придя на обед, в постели. Все было приготовлено, еда стояла на столе. А Меруерт лежала, уткнувшись лицом в подушку, и молчала, гася в себе внезапно подступившую тоску.

Со временем Меруерт находила занятия кроме приготовления пищи и стирки носков мужу. Собравшись по двое-трое, жены специалистов отправлялись в порт Аннаба, где выбор вещей в магазинах был побогаче, чем в рудничной лавке. Как ни странно, и дешевле. Для женщин, всегда небезразличных к обновке, такое времяпровождение считалось не самым пустым. Что и говорить, не каждый день выберешься в другой город за покупками, но любая такая поездка оборачивалась приятной находкой, не себе, так домочадцам, не на сейчас, так впрок, и женщины находили в тех поездках отвлечение от примелькавшейся обыденности.

На чужбине любое общение с земляками роднит. Казахстанцы скоро стали совсем своими для криворожцев и туляков. Глядишь, в дни больших праздников уже сидят за столом в рядочек украинец и казах, татарин и грузин. Чуть позже укороченные из-за отсутствия детей семьи эти сбивались в веселые стайки в дни рождения, а то и по поводу чьего-либо успеха или доброй вести с далекой Родины.

Так в ежедневных заботах, в сложившемся ритме бытия Казтугановы провели в Алжире год. Казыбек изо дня в день все больше влезал в здешние недра. Порой долгие часы работы под палящим солнцем пролетали для него как одно мгновение. Он жил поисками и думал только о руде, ни о чем больше.

Однажды Меруерт, слегка округлившаяся и ставшая почти черной от загара, заговорила с мужем в полушутливом тоне:

— Милый папочка Назкетая! — Она всегда так называла Казыбека, подчеркивая в муже достоинство главы семьи. — Ты у нас стал таким солидным господином, что за последнюю неделю ни разу не спросил о настроении жены. А я ведь рядом, на страже твоего благополучия. Все ли у нас хорошо, как ты думаешь?

— Ты улыбаешься, значит, все хорошо, — ответил Казыбек, беря супругу за располневшую талию и усаживая на колени.

— Ты угадал, но в глупой моей голове иногда появляются странные мысли. Хочешь, скажу, что я надумала?.. Нет, сначала обещай мне, что исполнишь мое желание.

Меруерт внимательно глядела на мужа, присматриваясь ко всякой перемене в лице. Сквозь плотный загар на щеках проступил румянец, означая сильное волнение. Радовалась Меруерт или ее сотрясал прилив гнева, она была прекрасна обликом.

— Если скажешь «да», пожалуйста, после не бери своего согласия обратно.

— Зачем такое длинное предисловие, Меруерт? — Казыбек свел брови в линию, пряча глаза. — Разве я могу отказать тебе, если ты чего-то очень хочешь? Ну, согласен, говори.

— Можно было и без «ну», — упрекнула жена. — В общем, ладно. Договорились, папочка Назкетая! — Меруерт крепко обвила шею мужа обнаженными руками. Пальцы ее, длинные и тонкие, с остро обрезанными ноготками, расчесывали вихры мужа. — Как ты воспримешь мое решение вернуться домой?

— Тебе приснился хороший сон, дорогая?

— Сон этот превратился в бесконечный, — призналась женщина. — Сегодня пробудилась словно от толчка: меня разыскивала Шолпанка. Голоса дочерей я различу в любой толпе… Да, Шолпанка… Она позвала от дверей, я отчетливо слышала ее шаги, не вполне проснувшись, закричала с постели: «Иду, доченька!» Целый день прислушиваюсь, а то выскакиваю в сад. Мне кажется, мои девочки где-то поблизости, разыскивают нас… Я так думаю: Шолпанка заболела или еще какое несчастье. А может, обе малышки там — влоск… Я слышала, что знаки бывают вещими. Сейчас нередко пишут о биотоках.

Казыбек слушал не перебивая, и на лице его резко обозначились скулы. Глаза похолодели.

— Ты злишься, — определила Меруерт. — А я тебе исповедуюсь как самому близкому человеку.

— Я уже слышал от тебя эту исповедь не раз, — гася раздражение, отозвался Казыбек. Меруерт, не уловив к себе сочувствия ни в словах, ни во взгляде, сползла с коленей мужа и медленно побрела, босая, к окну. — Никуда ты не поедешь! — прозвучало ей в спину. — Ты все о своих переживаниях да о детях! А обо мне ты хоть раз подумала? На кого ты оставляешь мужа? Кругом чужие люди, чужая речь! А сколько косых взглядов из подворотни на советских! Где душе моей искать пристанища и опоры, когда закончится день и я приду домой? В бар идти? Или пить горькую потихоньку? Но здесь сухой закон!..

Он еще долго говорил в таком духе, пытаясь суровым мужниным окриком подавить возникшую в сердце жены вспышку тоски по своим.