— Ничего плохого! — заверила Каншайым. — Ваш друг известил о приезде.

В последние дни Елемес чувствовал себя неважно. Сон рваный, несколько раз, неизвестно по какой причине, просыпался, капризничало сердце. Недовольный собою, трудно засыпая, думал о родителях, которые доживали в ауле одинокими, хотя вырастили кучу детей. Елемес был среди братьев и сестер старшим, помогал отцу с матерью выводить меньших в люди, а они, шедшие вослед, получив с его помощью кто какую профессию, будто по сговору, разлетелись от отцовского гнезда подальше. И опять на долю Елемеса выпадала забота о стариках, теперь уже до конца дней.

Телеграмма Казыбека ненадолго отвлекла кадровика от докучливых дум. «А-а, жив курилка! Подал голос наш путешественник! — радовался известию Елемес. — Впрочем, что за дурацкий вопрос: «Помоги отыскать мою семью, сообщи их адрес?» Розыгрыш, что ли?

Вспомнил всегда загадочное лицо красавицы Меруерт: «Неужто стрекнула куда певунья, пока муж в заграничной командировке?»

— Каншайым, разыщи-ка Меруерт Казтуганову, — приказал он секретарше.

— Уважаемый ага^[20], я просила вас называть меня Катей, — ответила в тон ему секретарша.

— Не блажи, Каншайым! Родительское имя лучше… Оно и звучит красиво.

— Ну, Елемес Кунтуарович, поймите… Меня все подружки зовут Катей, по-городскому. Еще лучше Кэт… А родительское для аула только и годится.

Небрежные слова об ауле рассердили Кунтуарова:

— Кэт, говоришь? Забавно! У нас овечек так отгоняли… Вот что, малышка: Катя ты или Кэт, будь по-твоему… Найди мне все же Казтуганову! Живо!

Секретарша, обиженно поджав губы, ушла из кабинета. Минут через пять вернулась с сияющим лицом. Оказывается, ни сегодня, ни вчера Меруерт Айбатовна не выходила на работу, совсем не появлялась в министерстве.

— Что ты мелешь? — набросился на девушку кадровик. — Разве не вчера она здесь была?

— Опомнитесь, Елемес Кунтуарович! — Рыжеватая, с крупными конопушками на тугих щечках, Кэт откровенно злорадствовала над слабой памятью своего начальника. — Это было бурсигуни^[21].

Плохое знание родного языка молодыми всегда выводило Кунтуарова из себя. Но сейчас слово прозвучало в устах девушки так бессвязно, что начальник хлопнул себя по коленке и расхохотался.

— Ну, ты совсем намудрила, Кэт-Катя! А ну-ка скажи, как будет позавчера? Не красней, пожалуйста, а то веснушки еще больше проступят. Ну-ка, я помогу: бурей…

Каншайым не приняла игры. Впрочем, если бы она и захотела произнести это слово, у нее не получилось бы… Вывернулась довольно просто:

— Вы же ее отругали за что-то. А Меруерт Айбатовне ваши упреки — что комариный укус. Она слушает вполуха и всегда со смешинкой в глазах. А вы так и таете в ее присутствии… Вот и вылетело все из головы. Эх, вы, мужчины.

Елемесу давно хотелось оборвать дерзкую девчонку, но она слишком много знала из служебной и личной жизни своего начальника, чтобы стерпеть обиду. Втайне она, как и многие секретарши, симпатизировала руководителю, хотя и называла его занудой.

— В библиотеке была? — вполне миролюбиво подсказал Елемес Кунтуарович.

Заведующую библиотекой разыскивали с полчаса. Наконец Кэт столкнулась с ней нос к носу, когда та уже выходила из вестибюля министерства. То была исхудавшая от какой-то болезни, седовласая, вечно чем-то недовольная женщина, рано овдовевшая и не любившая вспоминать свое прошлое. Азиза Калдаровна знала лишь одно: Меруерт Казтуганова позавчера после обеда отпросилась с работы, оформила отпуск без содержания. Ушла чем-то озабоченная, не позвонила после… В голосе заведующей слышалась обида на свою сотрудницу или даже ехидный намек: сами же, Елемес Кунтуарович, и набаловали жену геолога излишней опекой…

Начальник управления лишь покачал головой в ответ на слова Калдаровой. Ему самому не очень-то по душе пришлось поведение Меруерт. Семейная женщина исчезает с глаз своих знакомых в канун возвращения мужа из заграничной командировки. Только такого недоставало!

— Но она хоть намеком дала знать, зачем ей эти три свободных дня?

— У женщин одна причина, — грубо ответствовала Азиза Калдаровна. — Дальше уж сами догадывайтесь, какие могут быть обстоятельства у молодой женщины, знающей себе цену…

— Нельзя ли поточнее? И, пожалуйста, без намеков, — попросил Кунтуаров.

— Вы хотите, чтобы я лезла своим носом в каждую дыру? — почти взвизгнула Калдарова. — Нет, увольте меня от таких разговоров!

Не дослушав последней фразы своего начальника, Азиза Калдаровна ушла.

Елемес Кунтуарович с еще большей озабоченностью, чем до неприятных объяснений с библиотекаршей, принялся накручивать диск телефона. На этот раз он набирал московский номер, который был указан в телеграмме. Связь не срабатывала. И это лишь прибавило нетерпения кадровику. Он почти бесился возле аппарата, дул в трубку, тряс ее.

Рабочий день между тем закончился. В коридоре стало совсем тихо. Исчезла долго торчавшая на пороге Кэт, сделав начальнику ручкой. Наконец в трубке послышались характерные гудки, и тотчас отозвался радостный голос мужчины.

— Не Казыбек ли?

— Он самый!

— О-о, я уже изнемогаю! Ну и связь, скажу тебе! Чудесненько! Ты дома, то есть в Москве! Значит, все в норме?

— Рад тебя слышать, Елемес!

— Э-э, я знаю, кого бы ты хотел услышать раньше, чем Елемеса.

— А что, нет поблизости?

— Не беспокойся, найдем! Меруерт, кажется, переезжает на новую квартиру. Тебя это не радует? Так вот прими прежде всего мою здравицу: с возвращением, с новым жильем! Так что называй свой рейс, всем кагалом в аэропорт пожалуем обнимать тебя!

Елемес нарочито уклонялся от разговора о домочадцах Казтуганова потому, что не мог ничего сказать толком.

— Слушай, родной! — донеслось с другого конца провода. — Скажи, куда вы там подевали моих? Ни слуху ни духу от них… Где эта новая квартира, что ее и с собаками не разыщешь? Неужели так далеко от центра?

— Не беспокойся! — вертел языком Елемес — Квартира как квартира. В новом доме, и домочадцы во здравии. Не далее как позавчера Меруерт ко мне заходила. Ни на что не жаловалась. Считай, все в порядке… А телеграмму полчаса назад мне принесли. Такие дела. Не расстраивайся, говорю! Ваши живут без телефона. Наверное, не знают о твоем приезде. Так что не торопись с обидами! Договорились?

Наступила пауза. Казыбек что-то перемалывал в своем мозгу. Но вот вызрело решение.

— Сделай милость, Елемес! Разыщи этот загадочный дом, если почта не отыскала вовремя. Прямо сейчас. Пусть кто-нибудь позвонит мне. Пока не услышу своих, никуда из этой комнаты не отлучусь. Обмотаю себя телефонным шнуром, умру с голоду, но не отойду от аппарата ни на шаг. Обещаешь?

Елемес Кунтуарович сморщил губы, помотал головой:

— Ладно, будь по-твоему. Только уж терпи, казах! Через час-другой приволоку к аппарату твою разлюбезную.

Пока разговаривали, на улице стало почти совсем темно от наползающих с гор туч. Накрапывал дождик. Кунтуаров свалил на перемену погоды гнетущее состояние с утра. Ныли суставы ног, в сердце покалывало, а в ушах поселился препротивный звон, будто в тех проводах, которые соединяли Алма-Ату с Москвой. Срабатывал привычный персональный «барометр». Зря не признался Казыбеку, что разыскивать столь беспечную женщину, как Меруерт, ему было в тот день недосуг. Впору бы принять ванну и побаловать себя горячим чаем дома. Но просьба друга, не кого-нибудь, а Казыбека… Пообещал — иди за своим словом. И Елемес, превозмогая усталость, поплелся к стоянке такси.

С Казыбеком они с первого класса. И на поиск подземных кладовых ходили в самую дальнюю актасскую экспедицию. Но, увы, не выдержал полевой нагрузки подызносившийся еще в детские годы организм Елемеса. На первом маршруте подхватил себе воспаление легких. Едва выжил. Врачи порекомендовали искать занятие полегче. Пришлось сесть за канцелярскую работу. Но в душе Елемес Кунтуаров остался вечным поисковиком. Новых друзей не заводил, однако все бывшие сокурсники были для него вроде одной семьи. Нередко проявлял участие в их судьбе и почти каждому удосужился порадеть хоть в чем-то, искренне обижался, если кто-либо из однокашников стеснялся беспокоить его в крутой момент жизни… Случалось, разыскивал того или другого, если открывалась вдруг вакансия. Во многих семьях геологов его принимали с восторгом, лучше самого близкого родича. Никогда не обижался, если поимевший успех с его помощью однокашник зазнавался и забывал о нем.