Взяв такси, приказал ехать в город.

В гостинице свободных мест не оказалось. Это было уже чересчур — вторая неудача за какой-нибудь час. Не дают пристанища земляки в том месте, где он всегда чувствовал себя как дома. Не слишком ли судьба строга с ним сегодня? Спросил директора. Сказали: ушел на обед… Машинально взглянул на часы. Ждать около часа. Решил никуда не отлучаться: все же знакомый человек. Не поможет, так посочувствует, присоветует, как найти выход.

Наконец появился директор. Казыбек без всяких предисловий сказал, войдя в его кабинет, что он преодолел долгую дорогу и чувствует себя просто разбитым… Лысый человек с живыми, участливыми глазами понимающе кивнул и нажал кнопку…

Номер был просто отменный, окнами на бульвар, на столе белый телефон, в ближнем к окну углу цветной телевизор. Казыбек уезжал за границу из этой же гостиницы. Тогда ее основной корпус располагался в старом кирпичном здании. Новую выстроили рядом. Внутри она была облицована белым мрамором с голубым оттенком. Плитки выложены в стиле сырмаки^[15]. На первом этаже просторное фойе с пальмой. По обе стороны коридора номера гостиницы. Перед каждой дверью в восточном стиле дугообразные арки, тоже с орнаментом… На третьем этаже ход на мансарду с крышей в форме купола, напоминающего верх юрты, но из цветного стекла. В солнечную погоду через прозрачную крышу ниспадали лучи, освещая пальму. Казыбеку мнилось: и стены здесь излучают свет.

Распихав чемоданы по углам, а одежду повесив на плечики в просторном шифоньере, незадачливый авиапассажир набросился на телефон. Он успел узнать у дежурной код Алма-Аты. Нет нужды, как раньше, упрашивать телефонистку междугородной связи соединить нужный номер. Набирай одиннадцать цифр и внимай голосам родных.

Автомат между тем не срабатывал. Казыбеку пришлось понервничать у телефона полчаса. Наконец в какой-то миг он почувствовал: ответный гудок. Задержав дыхание, ждал ответа. Гудки монотонно повторялись, но пока никто не подходил к телефону. Возможно, произошла ошибка с какой-либо цифрой кода. Надо набирать сначала. Казыбек, однако, решил не отступать. Наконец сигнал прервался поднятием трубки в далеком далеке…

— Кто вам нужен? Говорите громче!

Мужской голос. И совсем незнакомый, видимо, обладатель низкого баритона не очень вежливый человек. Во всяком случае не тот голос, которого ждал. Казыбек поначалу растерялся. Неловкая, досадная пауза, после которой хотелось швырнуть трубку.

— Это квартира Казтуганова? — спросил убитым голосом путник.

— Нет! — Голос был резким, категоричным. — Казтугановы здесь не живут! Были раньше, переехали!

— Как переехали? Куда? — Совсем растерявшийся Казыбек говорил взахлеб, пытаясь установить новый адрес семьи. — Послушай, дружище! Не клади трубку, растолкуй… С вами говорят из Москвы. Я и есть Казтуганов… Я отправил телеграмму о своем приезде из Алжира. То есть на ваш адрес отправлял телеграмму.

Волновался он напрасно. Там, в Алма-Ате, кое-что поняли и не перебивали. И когда Казыбек выпалил все свои торопливые, сумбурные вопросы, мужчина, спокойно рокоча в трубку, разъяснил:

— Ваши получили новую квартиру… Да, это я точно знаю. А вот куда переехали — убейте, не ведаю. Не было разговора… Да, все живы-здоровы. Когда это случилось? Тоже непростой вопрос. Но постараюсь вспомнить.

На минуту голос пропал. Мужчина, вероятно, прибег к помощи домашних. Потом изрек:

— Дней десять, а может, чуток побольше! Потому что мы здесь живем неделю, а ведь был ремонт перед вселением. Насчет телеграммы сейчас спрошу у жены…

Казыбек терпеливо ждал.

— Эхе, дорогой, — донесся голос нового жильца, сопровождаемый шумным вздохом. — С телеграммой не повезло. Получили без меня. Собирались отнести в министерство геологии, да, видно, не отнесли. В общем, лежит у нас ваша телеграмма. Вы уж извините.

Казыбек, чертыхнувшись, опустил трубку. «Надо же — хамье! Чужая телеграмма валяется в доме, и никому нет дела!.. Такую оплеуху получить еще в дороге! Сколько ночей недосыпал, чтобы улететь вовремя. Как торопился, бездна переживаний в пути, и вот те на!» Закипала обида на жену: «Неужели Меруерт не могла хоть раз заглянуть на старую квартиру? Хотя бы догадалась позвонить. Или предупредила бы новых жильцов о возможном послании из Алжира. — Ему казалось, что в ту минуту померкло небо и на земле все перевернулось, пошло кувырком. — И этот глава семьи тоже хорош! Мурло! Пять дней держит чужую телеграмму в доме, не чешется. Долго ли на почту позвонить? Что происходит с людьми? Куда мы катимся?»

В роскошной гостинице путнику вдруг стало неуютно, а сам он выглядел чужим здесь, отбившимся от своей стаи, не нужным никому… «Послать еще одну телеграмму? Куда? Странные эти новые жильцы, не ведающие, где поселились вчерашние хозяева… Но и Меруерт тоже хороша со своим безразличием к почтовому ящику!» Вдруг пришла мысль позвонить знакомым, тем, кто может знать о местонахождении семьи…

Легко сказать — позвонить друзьям. Но пробовал ли кто сделать это, если больше трех лет не тревожил в сознании примелькавшегося номера! Терзаясь сомнениями, Казыбек пытался восстановить в памяти какую-либо группу чисел, хотя этими числами прежде его голова была набита, будто компьютер. Ничего путного из его попытки опереться на собственную память не вышло. Дежурная гостиницы вдобавок сказала: теперь там шестизначные номера.

Заперев двери, вышел на улицу. В Москве немыслимая для северного города жара… Так и влечет куда-нибудь в тень, пропало всякое желание двигаться. Казыбек медленно пошел в сторону Главного почтамта.

Отправил срочную старикам в аул. Следующий бланк заполнил на имя земляка и однокашника по институту. И как он сразу не догадался известить о приезде именно Елемеса! Теперь Казыбек не случайно подумывал, что переезд семьи в другую квартиру наверняка не обошелся без участия этого поистине близкого человека.

Пока он наблюдал за действиями служащей телеграфа, чопорной дамы, скрупулезно подсчитывающей каждое слово длинного текста, немного успокоился. Постепенно к нему возвращался интерес к московским улицам, влекло к березкам возле чайной. От зеленого шелеста их мелких листьев и запаха он совсем отвык и теперь разглядывал те листочки и полуопущенные ветви как диво.

Казыбек медленно двигался вдоль улицы Кирова, как бы открывая для себя столицу страны и помолодевшие дома в ней заново. Невольно приходили на память кривые улочки аль-Джезаира, горные цепи, обрамляющие город, и качающиеся на канатах мосты между скалистыми выступами. Там он часто вспоминал свою рыжеватую степь, любил перенестись мысленно на просторные проспекты Москвы и Алма-Аты, вбирающие в себя одновременно шесть рядов машин. Вот одна из таких улиц, которой мог бы гордиться любой зарубежный многомиллионный центр. Улица Кирова не столь распахнута, как новые магистрали Москвы, но здесь всегда оживленно. Она словно притягивает к себе старожилов и приезжих.

Через несколько минут, основательно подуспокоившийся, вышел на широкую площадь. Оказывается, он уже кое-что забыл. Не мог сразу вспомнить название площади. Однако, едва взглянув на памятник, тут же понял, куда его принесли затекшие в долгом полете ноги. Перед ним был всегда переполненный приезжими «Детский мир». Когда он заходил в это огромное пятиэтажное здание в последний раз? Да в день прощания с Москвой! Рядом была Меруерт, по обе стороны супругов — Назкен и Жазыбек, родной брат из аула. Они пришли в универмаг, чтобы купить подарки девочкам, оставленным у родителей Меруерт в Ускене.

Вспомнив, куда они пошли после посещения магазина, не раздумывая шагнул в подземный переход.

Казыбек уверенно шел к Красной площади. Да, все Казтугановы были в тот день в Мавзолее В. И. Ленина. У Кремлевской стены сфотографировались. Постояли вблизи Мавзолея, дождались смены караула. Им еще достало времени пройтись через Александровский сад.

Сейчас Казыбек вышел к Красной площади со стороны музея.