— В таком случае, Таир, — Кудайбергенов обернулся к коллеге, — не теряй времени! Ах, да… За руль-то тебе сегодня нельзя?.. Бери мою машину! — приказал он. — Мою не остановят. Ключи в прихожей.

— До свидания! — послышалось от двери.

Соперники, набычась, снова заходили вокруг стола.

Прежде чем опустить натертый мелком конец кия на избранный шар, Табаров спросил:

— Для меня, Ильяс Мурзаевич, судьба этой партии уже ясна. Позвольте в таком случае несколько опередить события. Меня занимает, как бы сказать, материальный исход поединка. Чем я буду вам обязан, когда восьмой шарик нырнет в лузу?

— Только вашим доверительным словом, если не поскупитесь на него, — откровенно высказался Ильяс, улыбаясь. — Зачем нас приглашают в обком?

Табаров не торопился с ответом. Он метко, однако со злостью загонял в лузу один шар за другим. В его ударе не замечалось особого подхода, он не плевал, подобно своему партнеру, на ладонь перед очередным взмахом кия, не припадал к столу грудью, не чертыхался в момент промаха. Размеренно и четко, едва прицелясь, он отправлял шары в лузу, будто выполнял все это по обязанности, чтобы доставить удовольствие партнеру.

Игра выровнялась. Со стороны глядя, можно было подумать, что Табаров и не ставит себе задачи опередить партнера, а лишь успехами своими подстегивает, наступает ему на пятки. Когда на полочке возле стены оказалось по пять шаров, он споткнулся в своем шествии к победе, допустив явный промах.

— Идем ноздря в ноздрю, — подытожил он поединок, обернувшись к хозяину дома. — И деловой разговор будем вести, надеюсь, на равных. Значит, вам позвонили? Быстро отреагировали! На какой день пригласили?

— Во всяком случае, не на завтра, — выдохнул генеральный. Он положил в лузу трудный шар, ковырнув его из-под борта.

— Значит, скоро, если уже звонят! — заключил Табаров. — Ваш новый секретарь, говорят, сильная личность. Этого вы не возьмете национальной кухней или игрой в бильярд, как удавалось других.

Кудайбергенов сделал вид, будто не расслышал подначки. Он ждал более важных объяснений.

— Извините, мы забыли о игре.

Наступила очередь для удара хозяина дома. Не упустив свой шанс, он положил в лузу подряд два шара. Оставалось овладеть последним. Подогревало предчувствие победы. Важна первая партия. Остальные две он не уступит сопернику. В крайнем случае — одну. Это может получиться даже красиво: подачка слабому, партия престижа. Однако, однако!

…Из оставшихся на столе четырех шаров один Ильяс считал своим определенно. Но два из них будто корова слизнула. Вот тебе и незадачливый науковец! Будто издеваясь над самоуверенным партнером, Табаров идет с ним шаг в шаг. Счет опять сравнялся. Если гость возьмет и третий подряд, считай, пропало. А выигрыш, казалось, уже в кармане!

И все же решающего удара у соперника не получилось. Табаров резко послал свой шар к противоположному борту, рассчитывая на дуплет, но где-то неточно наметил угол или другой шар неплотно прилегал к окантовке и спружинил… Бильярдист нервно стукнул рукой по углу стола и понес свой кий к полочке.

Ильясу Мурзаевичу недосуг было разбираться в расстроенных чувствах партнера. Он забрал кий всей пятерней и принялся, будто тигр перед завершающим прыжком, ерзать взглядом вокруг оставшихся двух шаров. Наконец разглядел верный путь к лузе. Нужен был осторожный толчок по дальнему шару, чтобы заставить его переместиться вправо. Подобные удары в бильярдной игре называются «пустить по течению». Все искусство в правильном выборе точек соприкосновения шаров. Настоящие мастера считают любое расположение предметов на сукне божьим даром, потенциальной подставкой. И выполняют завершающий удар едва заметным движением кия. Кудайбергенов на этот раз больше доверял не глазу, а руке. И рука не подвела его.

— Славно! Славно! — восхищался его виртуозным ударом Табаров. — Поздравляю! Впрочем, чему удивляться? В начале партии, едва кий взяли в руку, я понял, с кем имею дело. Приятно поучиться у мастера!

И он подошел к партнеру, чтобы поздравить победителя крепким мужским рукопожатием.

Итак, желанная победа улыбнулась тому, кто ее больше хотел. Однако на лице шефа геологов было больше смущения, чем радости. Промахнись он сейчас, Табаров не упустил бы очереди. Похоже, сыграло роль в поединке обычное везение генерального. Моральная победа осталась все же за гостем. А какое многообещающее начало было у партии! Табаров ничем не выдал своей тревоги. Спокойненько довел партию до конца и едва не обратил игру в свою пользу. Во всем виден расчет и выдержка человека, знающего себе цену.

— Ну, как, продолжим? — спросил Ильяс, немного рисуясь, как и подобает вышедшему вперед.

— Я же сказал: к вашим услугам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Когда пассажиры из Алжира, сопровождаемые дежурной по аэровокзалу, усталой толпой приблизились к помещению таможенного контроля, Казыбек, используя свой рост, простреливал глазами редкую кучечку встречающих. Они сгрудились за металлической оградой. Там рядом со взрослыми табунились дети. Встречать своих пришли в основном женщины. Среди них было лишь двое рослых парней с огромными букетами в руках. Все нарядно одетые, в отглаженных брюках, в ярких сарафанах. На голове девочки с куклой в руках — огромный белый бант…

Они дружно махали руками, подавая знаки приветствия. Девочка-подросток, принаряженная, как на праздник, в красное платье и тоже с бантом, но только алым, как корона цветущего мака, подпрыгивала, увидев отца, и хлопала в ладоши. Слышались радостные возгласы, окликали пассажиров по именам: «Коля!», «Миша, мы здесь!» Казыбек смотрел на встречающих растерянно. Один раз послышалось что-то знакомое в выкрике: «Папа!» — но то обращение было не к нему.

Казыбек вышел за таможенную ограду последним. Почти вдруг понял: никому в аэропорту он не нужен. Какое-то время потоптался на вокзальной площади, гася в себе неприятное чувство одиночества, наблюдая, как радуются, обнимаются на глазах посторонних его попутчики по рейсу. Наконец все это надоело, и Казыбек, подхватив перевязанные широкой оранжевой тесьмой чемоданы, побрел в вокзал. Прошел через все помещение вдоль стены, то и дело посматривая на другую сторону, как бы просвечивая напряженным взглядом толпу суетливых и возбужденных людей, которые оказались на тот час у касс, регистрационных стоек, в буфете и просто сидящими в креслах.

Исполинский зал, каких путешествующий казах не видел нигде на Западе, кишел, будто муравейник. Досужий человек попытался прикинуть, сколько вместилось здесь мятущихся, подобно ему, людей: мужчин, женщин, несчастной детворы, побравшейся за руки, чтобы не потеряться, и ему не хватило воображения. Любая цифра здесь, наверное, была бы недостаточна. Казыбек с горечью подумал о том, что все они — мужчины и женщины, взрослые и малыши, по-своему каждый несчастен в отрыве от привычного, даже та девочка со сбившимся набок бантом, которая стоит обочь очереди к буфету и размазывает по бледному личику слезы: у ее куклы оторвалась ножка, и маме с папой недосуг помочь ее горю, потому что заняты взрослыми делами.

«Благо, если прибиваются к дому, — подумал о плачущем ребенке Казыбек. — Но если поманила к себе красивая даль, очень скоро наступит разочарование. Слезы ребенка — вещие…»

Целая делегация рослых парней с огромными рюкзаками, ведомая, словно лоцманом в людском океане, проворной черноволосой женщиной, влилась в толпу, заслонила и девочку с безногой куклой в руке, и ее родителей.

Слишком много, чтобы всех их могли поднять в воздух дюралевые крылья!.. Но среди этого надоедливого мелькания чужих лиц не было самых дорогих для него четырех путников, бесконечно близких и желанных. Сердце обрывалось, куда-то проваливалось от неожиданно хлынувшей в него тоски. В Алжире давила разлука, но все это воспринималось как неизбежное. Большим усилием воли Казыбек тормозил возникающую обиду на Меруерт. «Ну и что? Ты ведь на родной земле! — одергивал себя. — Скоро встретимся!» Теперь он думал о причинах невыезда Меруерт: «Неужели она не получила телеграмму?»