Оля не верила в чудовищ и потому лишь удивленно глядела на разъяренную сестру.

Хозяева, два старика, сдавали внаем еще две комнаты, сами переселившись на чердак, откуда, иногда, в основном, по ночам доносился могучий храп старика и стоны по поводу больных ног, старухи.

Утром, старики спускались в кухню, гремели кастрюлями, кашеварили и соблазнительный дух яичницы с колбасой или пшенной каши с маслом сгонял постояльцев с постелей. Столование входило в оплату.

Старики исправно кормили молодых людей завтраками, обедами и ужинами. И хотя из-за жары есть особо и не хотелось, все же Лида с Олей выходили к обществу.

Лида шла к веснушчатому, улыбчивому парню по имени Тимофей. А Оля к серьезному, замкнутому очкарику по имени Герман.

Оба, выпускники, вот уже инженеры-строители имели наполеоновские планы по захвату мира. Тимофей, а попросту Тимоша обещал начать с какой-никакой африканской страны, но Герман не соглашался, а сразу предлагал захватить Америку.

Оля слушала, раскрыв рот, Лида горячо спорила, не забывая прикоснуться раз-другой к руке Тимоши. Оба они, незаметно для себя, переходили на повышенные тона, и это всегда давало повод вмешаться еще одним постояльцам, молодоженам. Борису и Алле.

Молодожены не любили ссориться и не хотели ввязываться в распри других, но все же утерпеть не могли. Постепенно, подчиняясь их доводам и успокаивающим жестам, спорщики мирились и шли гулять.

Лида на сей раз не препятствовала сестре, наверное и сама влюбилась. Тимоша вскружил ей голову и Лида, наконец, ощутила себя девушкой, юной, хорошенькой и желанной. Они, частенько отделялись от компании и уходили шляться, выискивая укромные местечки, чтобы побыть наедине.

Оставшись одни, Герман с Олей не знали, что делать. Тащились к морю, ходили по набережной, запинаясь и в целом, друг другом тяготясь.

Иногда, Герман заговаривал с Олей, но речь его изобиловала техническими словечками, которыми Оле, девушке простой и малообразованной были не понятны вовсе.

Один раз Герман осмелился и поцеловал Олю, но она плотно сжала губы и попросту не ответила на поцелуй, инстинктивно почуяв зло, решительно отодвинулась от его требовательного тела.

Вскоре, Герман с Тимофеем уехали. На вокзале, Лида долго плакала и обнимала Тимошу. Обменявшись номерами телефонов, они расстались.

Лида плакала всю дорогу до съемной комнаты, а после попробовала позвонить своему Тимоше, но не дозвонилась, абонент оказался недоступен. Оля ничего не понимала, а только повсюду следовала за сестрой.

Утром следующего дня, сестры пришли на пляж, разложили покрывала и расставили раскладной столик. Поверх столика они, после недолгих совместных усилий раскрыли огромный зонт призванный защитить их нежную кожу от чересчур жарких поцелуев южного солнца.

– Ах, ах, – прозвучало с соседнего лежака, где толстый мужик с противной белой кожей наблюдал за ними, – какие пышечки!

Лида сразу оскорбилась:

– Где это ты увидел пышечек? – заорала она, воинственно приближаясь к мужику.

– Сдаюсь, сдаюсь! – пролепетал мужик, комически воздевая руки кверху.

Оля наклонилась к пляжной сумке, где лежала связка бананов для подкрепления сил.

– Дэвушка, – тут же послышался мужской голос с кавказским акцентом.

Оля испуганно выпрямилась, оглянулась.

Кавказец стоял в метре от нее и откровенно ее разглядывал.

– Дэвушка, будем знакомы, – шагнул он к ней.

Оля с ужасом смотрела на заросшее шерстью тело кавказца.

Лида налетела на кавказца ураганом, принялась скандалить, заставила уйти.

– Фу ты, – скривилась она ему вслед, – такому и плавки незачем носить!

– Почему? – промямлила Оля, все еще находясь под впечатлением откровенного поведения кавказца.

– Так у него, наверное и перед, и зад весь в шерсти, не видно же ничего! – насмешливо, явно желая быть услышанной, проорала Лидка.

Тут и там на пляже звучали радиоприемники, магнитофоны, сотовые телефоны.

Лидка поморщилась:

– Какафония! Эй, мамашка, – крикнула она, – а ну, выключи свою шарманку! И ты, мил человек, выключи! Для таких, как вы, наушники выдумали!

Уже через минуту Лидка ругалась со всем пляжем и после недолгой энергичной возни, криков, мата и прочих неблаговидных слов, музыка по всему пляжу, стихла.

– Сестра-то у тебя, какая буйная! – доложил наблюдательный мужик.

– Вы бы голову прикрыли, – посоветовала Оля.

– И ты туда же? – удивился мужик. – А мне показалось, драки не для тебя!

– Да нет, вы не поняли, – робко пояснила Оля, – солнце же печет, а вы без головного убора!

– А! – понял мужик и поспешно нацепил панамку.

Вернулась раскрасневшаяся от гнева Лидка, молча достала из сумки-холодильника бутылку с зеленым чаем, молча отпила и не взглянув на Олю, буркнула:

– Я в море, охладиться!

Через несколько дней и они покинули гостеприимный берег Крыма. Уже в поезде, не в меру раздражительная Лида отшвырнула телефон:

– Наверное, номер сменил!

– Зачем? – не поняла Оля.

– Как ты не понимаешь, – залилась слезами сестра, – я для него лишь развлечение, дурочка с курорта!

– Все пройдет, – попыталась утешить сестру Оля.

– Нет, – замотала головой Лида, – эх, дура я, дура!

И опять зашлась в рыданиях.

Дома, Лида продолжала плакать, смурная ходила на работу, младшую сестру не опекала и Оле пришлось самой отбиваться от похотливых «козлов», что вечно заглядывались на ее белую косу.

Наконец, все разрешилось. Лида призналась в беременности.

Родители пришли в ужас. Ну ладно, Оля, ветер в голове, но вот от кого не ожидали! И пошло, поехало!

Лида плакала, за нее боролась Оля. Тихая, незаметная Оля взяла шефство над старшей сестрой. Долгие месяцы ожидания и гнета развеялись в дым, когда родилась девочка, голубоглазое чудо. Лида с Олей нарекли новорожденную Светланкой.

Светланку, после недолгих гримас презрения и отвращения, приняли бабушка с дедушкой.

Лидка воскресла, воспрянула духом, а Оля повсюду появлявшаяся с ребенком, отбила охоту у развратников, попросту обманывая их и глядела с вызовом в глаза очередному поддонку, протянувшему грязные лапы к ее незапятнанной юности, что да, я – мать.

Так они и остались жить в своем мирке, освящаемом светом новой жизни, всеобщей любимицы, Светланки, так и живут.

Байки с того света

Денис Востряков пил и был безжалостно изгнан родственниками из благоустроенной квартиры на дачу. Произошло это холодной зимой.

На даче печь была, но не оказалось дров и Денис, пошмыгав носом, решил поискать кругом. Зимний день, наполненный солнечными искрами, сверкал, блестел и по-своему радовал. Но Востряков с сомнением поглядел на шустрых синичек, осудил красногрудых снегирей, беззаботно порхающих по голым веткам деревьев, и двинул по дачному поселку.

Скоро он выдохся, глубокий снег преодолевать оказалось безумно тяжело. Но все же разжился остатками гнилых деревяшек и, захватив здоровенную доску, добрался до своего домика, где довольно быстро справился с печью. Запек картошки, что осталась в корзинах с осенних запасов, напек яблок и задумался над своим положением.

Нет, работа у него была. На лесопилке. И зарплата, и пил он редко, но уходил в запой надолго.

Денис вздохнул, вспоминая разъяренные лица домашних: отца, матери, жены и двух дочерей.

Что он им мог наобещать, чтобы не выгоняли? Больше не пить? Это невозможно. Алкоголизм, насколько знал Денис, абсолютно неизлечим. Но может, стоит попробовать сладить с тягой к винищу?

С этими мыслями Денис заснул и проснулся от тишины. Тишина была неправдоподобная, страшная, невозможная. Денис подумал, что оглох. Выскочил на крыльцо, трясущимися руками касаясь своих ушей. Высоко, в темном небе мерцали и подмигивали ему звезды. Светила белым светом полная Луна, но звуки, куда подевались все звуки?

Правда, дачный поселок был расположен далеко от дорог, к тому же окружен смешанным лесом, но все же, почему такая тишина?