быть не взята им самим — тогда каждый будет думать:

669

почему он, а ие я? — но предопределена. Нам нужен силь¬

ный, умный и заботливый царь. Пока у Грузии не появит¬

ся такого царя, не видать ей добра.

—

Пока нет у Грузии сильного царя, должны встать

рядом с царицей сильные люди, подобные тебе, Варам Га¬

гели. Ты и твои друзья-ветераны, те, кто еще жив, дол¬

жны окружить царицу опекой и советом, должны своими

могучими плечами, могучим духом поддержать трон. Пусть

вы будете помощниками Русудан, так же как были помощ¬

никами Тамар братья Мхаргрдзели. Вы должны прогнать

от двора лицемерных и корыстных царедворцев, лживых,

льстивых, думающих только о себе. Вы должны укрепить

корону на голове царицы, вы должны вернуть уважение к

границам Грузии. Вы должны укрепить народ и армию

для встречи нового врага. Ты сам, Варам Гагели, храбро

сражался с монголами при появлении около Грузии их

передового войска, ведомого Джебе и Субудаем. Теперь

надвигается основная масса монголов. Государства куда

сильнее нас не смогли им противостоять. Время еще есть,

может быть, сможем приготовиться.

—

Э,— махнул рукой Варам Гагели,— ничего все рав¬

но ие выйдет. Десницей Джелал-эд-Дина нас покарала

сама судьба. Мы теперь так разорены и обессилены, что

нечего и думать воевать с монголами, а главное — Грузия

сломлена духовно. Нужно время, чтобы перевести дух.

Монголы нам этого времени не дадут. Мы обречены. Един¬

ственная надежда на то, что монголы не нападут на

Грузию.

Торели слушал своего старшего друга и думал, что на

это нужно меньше всего надеяться. Но так как больше не

было воЕсе никакой надежды, то и у него в глубине души

шевелилось смутное чувство самообхмана... А вдруг мон¬

голы увязнут в войне с могущественным Багдадским хали¬

фатом и всеми другими мусульманскими странами, вдруг

им будет не до Грузии и уже занесенный над нею меч про¬

свистит мимо.

Торели уехал в Ахалдабу, где жили мать Цаго и его

единственный сын Шалва. Торели купил усадьбу и решил

навсегда уединиться, посвятить себя воспитанию сына.

Шалва уже подрос. Он весь был точная копия Цаго. Ха¬

рактером Шалва тоже походил на мать — такой же гор¬

дый, такой же добрый, но неуступчивый.

670

В оставшихся днях жизни Турман видел лишь один

смысл — воспитать своего маленького сына, позаботиться

о его счастье. С утра отец с сыном занимались грамотой.

Потом они шли в поле, и тут начиналась другая грамота.

Мальчик садился на коня, он обучался игре в човган, он

обучался владению щитом и мечом. Наука мужества дава¬

лась ему так же легко, как и обыкновенная грамота. Торе¬

ли радовался, словно ребенок, видя успехи сына.

«Будет похож на Шалву, на своего знаменитого дядю

и тезку»,— думал Торели в это время. В глубине души

Турман только и мечтал, чтобы его сын вырос похожим

на великого грузинского рыцаря, чтобы ои вырос таким

же большим, стройным, сильным и умным, как Шалва

Ахалцихели. Отец старался внушить сыну бескорыстную

любовь к родине и народу, он старался вырастить из маль¬

чика образованного человека, просветителя, сказочного

воина и верного слугу отечества.

Два месяца продолжались ежедневные занятия отца

с сыном, как вдруг прискакал гонец. Он передал Торели

письмо от первого министра.

Арсений по-отечески справлялся о здоровье Торели,

сетовал, что не видно при дворе знаменитого придворного

поэта, между прочим напоминал: все ждут обещанного

восхваления царицы Русудан, о котором однажды было

договорено. Снова напоминалось о том, что епископ Саба

уже сложил свои ямбы, что они всем нравятся, но все-та¬

ки все с нетерпением ждут стихов поэта Торели. Под «все¬

ми» надо было понимать, что ждет и сама царица.

Письмо живо напомнило Торели всю обстановку двора,

в которой он столь разочаровался. Вспомнилась вся толпа

льстецов, суетящихся у подножия трона, вспомнились ли¬

цемеры, для которых нет на свете ничего святого, которые

все силы тратят на то, чтобы добиться высоких званий и

степеней, а власть используют, чтобы умножить свои до¬

ходы, нахватать взяток.

Но письмо первого министра напомнило Торели и о

другом, а именно о том, что он все же поэт и как давно

он не брал в руки пера, не сидел, не мучился над бумагой.

Уж не разучился ли он за это время писать стихи?

Торели сел писать восхваление, хотя в душе у него

не было ничего, кроме жгучей горечи за Грузию, настиг¬

нутой бедами, и кроме возмущения беспечностью нынеш¬

них правителей страны.

671

Давно не брался за перо придворный поэт Торели. Сна¬

чала отвыкшая рука никак не хотела двигаться по бума¬

ге, потому что в душе и в уме не могло зародиться ни од¬

ной строки. Потом тяжело и трудно легли первые строки,

потом Торели забылся, крылья его вдохновения снова рас¬

прямились, и стихи легко и вольно полились один за дру¬

гим. Пожалуй, никогда не писал Торели с таким подъе¬

мом и жаром. Только пе получалось у него восхваление

Русудан, заказанное царским двором, но выплескивались

на страницы сокровенные душевные скорбь и боль, кото¬

рые, как потом оказалось, были скорбью и болью всего

народа. Торели писал восхваление герою Гарнисской бит¬

вы Шалве Ахалцихели.

В первых глазах поэт воспевал сказочное мужество

Шалвы, его бескорыстие и беспредельную любовь к Гру¬

зии. В тяжелых войнах, в Басиани -и Шамхоре, во время

взятия Гандзы и Нахичевана, в далеких легендарных по¬

ходах к берегам Черного моря и в Иран, а также в жарких

схватках с монголами всегда побеждала сабля Шалвы

Ахалцихели. Один только блеск этой сабли заставлял вра¬

га зажмуриваться или отворачивать лицо, потому что она

блестела ослепительно, как солнце.

В ужасном Гарнисском бою Шалва оказался единст¬

венным из всех грузинских военачальников, кто грудью

встретил напор врага и не показал хорезмийцам спины.

И хотя убили под ним коня и сабля переломилась по са-

мую рукоятку, все же он как богатырь продолжал сра¬

жаться с врагом.

После воспевания мужества, силы и благородства Шал*

вы в поэме следовал плач по четырем тысячам месхов,

которые все до одного положили свои головы у Гарнисских

скал за родину.

Много было врагов, сто на одного месха, но месхи

не отступили ни на один шаг. Поэтому нельзя ска¬

зать, что они были побеждены. Они были просто уби¬

ты. Они на веки вечные прославили грузинское муже¬

ство.

Эти главы поэмы были особенно поэтичны. Сила так

и клокотала в них. Здесь Торели ярко живописал родную

грузинскую природу, как это полагается в плаче. Здесь же

он обрисовал и отдельных месхов, и отдельные картины

боя, те, что врезались в память, ибо поэт сам ведь был там

и все видел. С горечью и болью плакал поэт над памятью

672

павших, с гневом и яростью проклинал тех, кто должен

был помочь месхам и не помог.

В последних главах «Восхваления» Торели рассказал

о пленении Шалвы Ахалцихели, о его достойном и муже¬

ственном поведении в плену и, наконец, о принятии муче¬

нической смерти. Поэт провозглашал Шалву Ахалцихели

славой и совестью народа, героем и мучеником, умершим

за величие родины, за святую веру.

От имени Шалвы поэт призывал всех грузинских ры¬

царей, в ком бьется еще честное сердце и в чьих сердцах

живет еще хоть искра любви к Грузии, подняться на за¬

щиту родной земли.

Кончалось «Восхваление» гимном, прославляющим

Грузию.

Несколько дней Торели ходил как в тумане. Все, что