— Дядя Петя! Мне чикамас не даёт купаться. Он гоняется за мной!

— Ну, а ты за ним гоняйся, — посоветовал я.

— Я боюсь! Он большой и всё за ногу норовит ухватить. Он мне удилище не даёт взять!

Сначала я думал, что Лёнька просто нарочно говорит, чтобы втянуть меня в игру, и я сказал, чтобы он играл один. Лёнька замолчал, но я увидел, что он действительно чего-то боялся и всё не мог подойти к своему удилищу. Меня взяло любопытство, я встал, подошёл к берегу и посмотрел в воду. Вода была чистая. Освещённое солнцем песчаное дно было хорошо видно. И никакого страшного чикамаса не было.

— Где же твой страшный чикамас?

— Он там, около удилища, спрятался. А как только я пойду туда, он сейчас же выскочит — и за мной!

— Ну, не бойся, ступай. Я здесь постерегу и не дам тебя в обиду.

Лёнька посмотрел на меня, потом на воду и осторожно пошёл к воткнутому в песок удилищу. Не успел он сделать трёх-четырёх шагов, как бросился обратно.

— Вот он, вот он! — кричал Лёнька, высоко подбрасывая ноги.

Действительно, прямо под ногами у Лёньки я увидел чикамаса: он преследовал Лёньку.

Вот так чикамас! Я решительно вступил в воду и пошёл к удилищу, но агрессивный чикамас и меня не испугался. Он буквально по пятам следовал за мной. Я попробовал повернуться и сам пошёл на него. Тут чикамас, видимо, решил, что напролом лезть не стоит, и стал отступать от меня. Однако ушёл он не дальше, чем на один-два шага, и стоило мне взять удилище и пойти к берегу, как он снова стал чуть не тыкаться в мои ноги.

Тогда я был просто обескуражен таким поведением чикамаса и подумал: «Нет, не только названием отличается хопёрский чикамас от нашего окуня! Видно, у него и характер другой!» Но потом, не раз наблюдая подобные чикамасьи фокусы, я понял, что ему нужны были не мы с Лёнькой, а те маленькие, юркие рыбёшки, которые называются песчаниками. Эти рыбки при малейшей опасности быстро-быстро зарываются в песок, и, когда ступаешь босыми ногами по дну, иногда чувствуешь, как кто-то щекочет твою подошву. Это значит, что ты наступил на спрятавшегося песчаника, вот он и копошится под ногой.

Когда ты его так потревожишь, он сейчас же перебегает на другое место, юркнёт в песок и начнёт быстро зарываться. Тут-то, во время такой перебежки, его чикамас и хватает.

Когда я рассказал об этом Лёньке, он сразу перестал бояться чикамасов и даже придумал свой способ помогать им лакомиться песчаниками. Он заходил в воду с палкой и ковырял ею дно. Когда появлялся чикамас, он только приговаривал:

— Вот, иди сюда, иди сюда!

Но, конечно, для безопасности Лёнька брал палку подлиннее и копал дно как можно подальше от своих ног. На всякий случай!

ХОПЁРСКИЙ ЧЕБАК

Что касается нашего леща и хопёрского чебака, то здесь с первого знакомства заметишь разницу.

Возьмём нашего леща. Хорошая рыба, что и говорить! А ведь далеко не каждый из наших рыболовов может рассказать, что он «сегодня здоровых лещей наловил» на Протве, или на Наре, или на другой подмосковной речке. И рассказать об этом просто, спокойно, как о чём-то обычном, неудивительном, не ожидая от слушателей восклицаний и не рассчитывая поразить их. Обычно у нас рыболов-лещатник заявляет о своих успехах нарочито небрежным тоном, всячески желая привлечь как можно больше доверчивых слушателей и — что греха таить! —нередко выдавая за «хо-о-ро-шего леща» просто маленького подлещика.

Конечно, я допускаю, что кое-кому действительно удаётся иногда поймать настоящих лещей. Но сколько с этим сопряжено утомительных хлопот, далеко не всегда оправданных! Посудите сами. Надо заранее расчистить в воде облюбованное место, куда хотят заманить эту вожделенную рыбину, потом в течение многих дней бросать на это место прикормку, чтобы лещи приучились ходить сюда питаться, как в общественную столовую. Бросают утром и вечером то круто сваренную пшённую кашу, то мочёный горох, то фарш из мелко нарубленных земляных червей, то жмых, то пареную пшеницу. А потом раскинут на этом месте свои удочки и часами сидят ждут, пока какой-либо рассеянный или чересчур жадный и отчаянный лещ неосторожно схватит вместо безобидной прикормки острый крючок и поплатится за это, оказавшись в сумке хитрого рыболова.

А вот на Хопре дело иное! Там чебаки куда менее привередливы, чем наши лещи. Их там ловят все, кому только не лень. И уж никто не будет выдавать стограммового чебачонка за настоящего мерного чебака. Ну, разве уж только какой-либо совсем неуравновешенный рыбак в азарте немного прибавит весу пойманному чебаку, не это всё равно никакого впечатления на окружающих не произведёт.

И ещё вот что. У нас о том, чтобы ловить лещей спиннингом, на самую обыкновенную блесну, без насадки, и речи быть не может! А на Хопре чебаков я сам несколько раз вылавливал спиннингом. И здоровых!

Но самое главное — я при этом совсем и не старался их ловить, и никаких ухищрений с моей стороны не было. Просто, как обычно, забрасывал спиннингом блесну, рассчитывая поймать щучку, чикамаса, вообще — что придётся, а выводил чебака. И не один раз! Можете спросить об этом Бориса. Он подтвердит.

Думаю, что хопёрские чебаки просто не такие учёные, как наши лещи. Их поэтому и обмануть разными приманками легче, и они чаще попадаются на удочку. Да и ходят они скопом, целыми косяками.

Теснятся, толкаются, не видят идущую блесну, ну и напарываются на острый тройник хвостом, брюхом, за спину, за жабры. Чем ни попадя! А вот наши лещи идут степенно, в одиночку, осторожно осматриваются, и их на простую блесну не зацепишь.

... Вот разницы между нашим судаком и хопёрской сулой я пока ещё толком сам не уловил. Единственно, что я установил, — это то, что судаков мне приходилось ловить на спиннинг и на Медведице, и на Суре, и на Наре, и даже на Уче, а вот сула хопёрская мне ни разу не попадалась. Хотя, надо сознаться, все местные рыболовы и прочие жители уверяли меня, что в Хопре сулы сколько хочешь!

А может быть, между сулой и судаком разница в том и заключается, что суда идёт на удочку только к своим хопёрским рыболовам?

ВАНЯ-РЫБОЛОВ

Живёт по берегам речек с чистой светлой водой небольшая птичка. Она немного больше нашего воробья. Особым изяществом фигуры она не отличается, но зато до того эта птичка ярко окрашена, что просто загляденье! Маховые перышки на её крыльях тёмного сине-зелёного цвета, спинка ярко-бирюзовая, а животик оранжевый. На головке и шейке голубые поперечные полоски по черно-зелёному фону, горлышко оранжевое, с белыми пятнышками, а клюв чёрный-чёрный и длинный.

Называется эта птичка зимородок. Живёт зимородок у речек не зря! Он большой охотник до свежей рыбки и очень ловко её ловит. Недаром на Хопре его зовут «Ваня-рыболов». Мне это прозвище так понравилось, что я теперь иначе и не называю эту милую птичку.

Летит Ваня-рыболов над рекой, очень низко летит, почти касается воды, летит как стрела — прямо, не вихляя из стороны в сторону, перелетает от одного берега к другому, сверкая, как самоцвет! Зорко следит Ваня-рыболов: не зазевалась ли какая-нибудь глупая рыбёшка, всплывшая кверху, чтобы побаловаться на солнышке? И вдруг — чирк! Ваня-рыболов, как молния, коснулся воды, и вот уже в его длинном клюве трепыхается серебряная рыбка. А сам рыболов продолжает свой полёт, как будто ничего особенного и не случилось. Долетев до берега, юркнёт у самой воды в кусты и только там, в уединении, полакомится своей добычей.

Ни разу мне не приходилось видеть, чтобы он когда-нибудь резко изменил направление полёта или повернул обратно. Однажды он чуть не повернул обратно, да и то раздумал.

Как-то в знойный полдень, спасаясь от жары, я подплыл в своей лодке под густо нависшие ветви у обрывистого берега. После нестерпимого пекла здесь было замечательно прохладно и красиво, словно в какой-то сказочной пещере. За спиной у меня на крутом берегу стояли корявые стволы огромных ив с непролазной чащей кустарника. Сверху сплошная зелёная крыша из листьев не пропускала сюда солнца. Только кое-где прыгали и светились на воде и на лодке весёлые солнечные зайчики. Листва отражалась в спокойной воде, всё было в зелёном полумраке. Лишь там, где ветви спустились к самой воде, были небольшие окошки-просветы, в которые виднелись кусочки знойного неба и нагретой солнцем воды.