120. «Но что-то есть. Совсем, совсем иное…»
Но что-то есть. Совсем, совсем иное.
Не жизнь, не смерть. Не сердце огневое,
В провалы тьмы летящее звездой,
В пустыню мысли творческой мечтой.
Но то, что есть, в биеньи сердца слышу…
Всё глубже мир, торжественней и тише.
И, если только сон — мой взор и слух,
Кто б ни был я: земная плоть иль дух —
Я тайный луч сферического света.
Так мрак, ночной агат, сечет комета,
Неся с собой загадочную весть.
Так в нас самих таится то, что есть.
121. «Всё та же поступь дромадера…»
Всё та же поступь дромадера —
Покорно долгий лад копыт.
И сквозь пески своих поверий
Пустыня сумерки цедит.
Скончался день в пути суровом.
Белесым саваном луна
Сокрыла прах. Весь воздух скован
И жаждой дышит тишина.
Но глубже жажды и томленья
Встает безмерной дали сон:
Страна горячечного бденья
И бесконечный звездный звон.
В глазах закрытых больше неба.
Под пылью бледных, душных лиц
Светил загадки и молебны
Сплелись с загадками ресниц.
И там пески… Пески… Пустыни…
И там свершают долгий путь,
Свой вещий путь за сумрак синий,
Отвергнув жизни боль и муть.
И там вселенских повечерий
Заря возносит голоса…
И длится поступь дромадера…
И сонно смежены глаза…
Картину верную допишут…
Я так устал, дрожит рука.
Всё чаще дромадер мой дышит.
Пустыня вечная близка.
122. «Ты приходила утром в час тумана…»
Ты приходила утром в час тумана.
Ты зажигала синие костры,
Ты озаряла сонные поляны
Еще немой непознанной игры.
О мудрости, о вечности, о Боге
Твои слова вещали в тишине.
И проросла в глуши моей тревоги
Томленья боль о небывалом дне.
Цвела весна. Клубились дни крутые.
Леса звенели шепотом тугим,
И вдоль полей в пространства ветровые
Шел от земли цветенья терпкий дым.
И помню я: чрез дальние просветы
Твой голос звал неведомый, глухой.
Он повторял тишайшие заветы.
Он был земной… Он был совсем иной…
Я забывал. Я тайны не расслышал.
Дышал соблазном. Смертью обрастал.
Как в благовест, я погружался в душу
И слушал вновь… И снова забывал…
Но жизнь ушла. Всё реже в час тумана
Твои сияют синие костры.
О, тихие прощальные поляны
Уже давно проигранной игры.
123. «В белом зале окна алы…»
В белом зале окна алы.
Свет зари и лунный свет.
В трудном роздыхе вокзала
Я дремлю уж много лет.
Дней моих тишайший пепел.
Зыбь усталая зениц.
На карнизах ночь и небыль
Небывалых дней и лиц.
Дни и лица… Непомерны
Голоса их позади.
Позабытые цистерны
Притаились вдоль пути.
Как в театре — мгла и выси
И берез немая стать.
Мчатся рельсы за кулисы
На висок в седую прядь.
Кто посеял эту небыль:
В лунном свете семафор?
Кто исполнит тьмою взор?
Кто развеет этот пепел?
124. «Опять крылом взмахнула ночь…»
Опять крылом взмахнула ночь
И уронила звезд сиянье.
Мысль, затаясь, отходит прочь
В свои над бездною скитанья.
Такая ль ночь была тогда…
Крутая теплилась дорога,
Тишайшая цвела вода
Светил — колодцы в тверди строгой.
А я и молодость — мой сон —
Моя судьба — мой громкий голос…
Кто вел меня? Со всех сторон
Звенел полей вселенских колос.
Но страшно было вопрошать —
Немотствовать в незрячей муке,
В пустынных звуках постигать
Недосягаемые звуки.
Я ждал: откликнутся цветы,
Деревья, шелесты ночные,
Из жадной гулкой пустоты
Восстанут шепоты шальные.
Я ждал… Я звал… Я замирал,
Земли касаясь жарким телом.
Но в теле тот же жил провал,
Томила та же власть раздела.
Кончалась мысль… Не быть иль быть?
Откуда эта жажда роста?
Откуда золотится нить
Над жизни призрачным помостом?
И я пошел, не слыша ног,
Бежал, хватая ветра гроздья.
И понял: дух мой одинок,
Душа моя — не прах, а гостья.
И билось сердце: вот сейчас —
Меж дня и ночи поворотом —
Не в первый, не в последний раз
Войду я в вечные ворота.
125. «Ты пришла из такой темноты…»
Ты пришла из такой темноты
В эту ночь, в слово, в смежность.
Из такой пустоты — в эту терпкую нежность,
В этот мир за окном,
В этот дом.
И жмешься ко мне: к моей немоте, наготе, пустоте.
Я слышу:
Свергается вечность с крыши
Дождем, огнем, мятежом.