— Здравствуйте, — Витьке пришлось запрокинуть голову, таким высоким был капитан.

— Здравия желаю, Виктор, — сердитым голосом ответил Митрофан Игнатьевич. Наверное, он принял её за мальчишку, потому что Витька была, как всегда, в джинсах и куртке. — Как же ты допустил такой непорядок?

— Это нечаянно получилось. Мы его хотели угостить комарами, а Паша сбежал.

— А это, однако, Пашина подруга? — посмотрел на клетку Митрофан Игнатьевич.

— Да. Тоже волнистая.

— На, получай своего Пашу, — капитан вынул из-за спины руку, и Витька увидела беглеца.

Она приоткрыла клетку, и Митрофан Игнатьевич пустил туда попугая. Даша радостно пискнула, Паша ей что-то недовольно ответил, сел на жёрдочку и отвернулся. И сколько ни расспрашивала его подруга, он упорно молчал.

Митрофан Игнатьевич хмыкнул, и Витька поняла, что он больше не сердится.

— Мы к папе едем, в Нефтеград, — решила объяснить она. — Сначала на самолёте летели, на ТУ-134... Понимаете, он совсем ничего не подозревает. Мы — сюрпризом.

И хоть Витька, как всегда, рассказывала очень путано, Митрофан Игнатьевич понял.

— Следовательно, первый раз в наших краях? Витька кивнула и выразительно посмотрела на огромный бинокль, который висел у Митрофана Игнатьевича на груди.

— Хочешь глянуть?

Удивительно, как он сразу всё понимал! Не дожидаясь ответа, капитан снял бинокль.

— Держи!

Бинокль был настолько велик и тяжёл, что Витьке пришлось взять его двумя руками.

— Ой, здорово! — не удержалась она.

Берега, ещё минуту назад такие далёкие, неразличимые, приблизились. Вон деревья на самом обрыве толпятся, будто нырять собрались. А одно так уже прыгнуло: верхушка почти воды коснулась, а корни в земле застряли.

— Река весной очень сильно разливается и подмывает берега. И деревья падают, — пояснил Митрофан Игнатьевич, будто знал, что видит Витька.

— Птички ссорятся, — сообщила она, переводя бинокль с берега на воду.

— Стрижи. Торопятся птенцов выкормить: сибирское лето короткое, — сказал капитан. — Мошек, стрекоз наловят и тащат в гнезда.

— А где они?

— Видишь, в береге круглые отверстия?

— Это стрижи нарыли? Как много!.. Значит, в такой вот дыре должен был зимовать Паша? Ну уж нет, пусть лучше в клетке живёт!

— Тебя мать не потеряет? — напомнил Митрофан Игнатьевич.

Витька поняла, что пора уходить. Она с сожалением отдала бинокль.

— А можно, я ещё приду?

Капитан снова хмыкнул, и Витька расценила это как согласие.

— Спасибо! До свидания, Митрофан Игнатьевич! Митрофан Игнатьевич чуть наклонил голову и приложил к козырьку руку.

НЕОБЫЧНЫЙ СИГНАЛ

Есть у взрослых поговорка: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Витька раньше её не понимала. А сейчас стало ясно. Если бы Паша не пытался убежать, она никогда бы не познакомилась с такими замечательными людьми, как Митрофан Игнатьевич и Вася.

С Митрофаном Игнатьевичем разговаривать интересно, но с Васей — лучше: он молодой, как дядя Ариф, всё время шутит или поёт, и Витька его нисколько не стеснялась.

В рулевой рубке Витька была ещё два раза. Оказывается, рулевая — самое главное место на теплоходе и вообще на любом корабле. Колесо — это штурвал. С его помощью можно разворачивать руль вправо, влево, вперёд, назад. А сам руль находится сзади теплохода, в воде.

Когда стоишь на вахте, у штурвала, отвлекаться нельзя. А то — или на мель сядешь, или поворота не заметишь и в берег врежешься.

— А как узнавать правильный путь? — спросила Витька.

— Фарватер! — Вася смешно сморщил нос и важно сказал: — Чуять надо!

Витька подозрительно посмотрела на него:

— Нет, серьёзно.

— Для этого лоцманские карты есть и дорожные знаки: бакены и створы. Поняла?

Конечно, Витька ничего не поняла: столько незнакомых слов сразу!

— Сейчас будем створ проходить. Иди сюда, — Вася поставил её перед собой и велел взяться за штурвал. — Видишь, на левом берегу два белых прямоугольника? Друг за другом стоят?

— Там ещё чёрные полоски сверху вниз, — заметила Витька.

— Точно. Вот мы сейчас будем рулить так, чтобы эти чёрные полоски совместились, створились... Так, чуть левее, ещё лево руля... Стоп! Так держать!.. Молодец!

Витька ликовала. Здорово! Шла по створам и теплоход её слушался! Вот Назимка будет завидовать!

В рубку заглянул Митрофан Игнатьевич. Витька поздоровалась, но капитан вместо привычного: «Здравия желаю, Виктор!» только слегка кивнул головой.

— Не забудь про сигнал, — строго сказал он Васе и прошёл на мостик.

— Понял.

«Калинин» вдруг сделал плавный разворот к берегу.

Витька удивилась:

— Приставать будем?

Вася не ответил. Прищурившись, он внимательно всматривался в берег. Витька тоже поглядела. На самом высоком месте виднелся белый незнакомый знак. На створ он совсем не походил. Знак скорее напоминал узкую длинную пирамиду, на верхушке которой что-то краснело.

И вдруг тонкий протяжный гудок потянулся к берегу. Это был странный сигнал. Витька ни разу такого не слышала. Здоровались суда при встрече звонко, весело, и когда приставали к пристани, тоже «пели» по-другому.

— Почему он плачет? — спросила Витька. Вася отозвался не сразу.

— Есть такой сигнал особый, «Помним!» называется, — задумчиво сказал он. — «Калинин» всегда его даёт, когда проходит мимо памятника погибшим.

Так значит, наверху пирамиды была звезда! Как на дедушкиной пилотке, которую хранит бабушка Фатья в сундуке...

Сквозь стеклянную стену рубки Витька видела, что всё время, пока теплоход проплывал мимо памятника, Митрофан Игнатьевич стоял очень прямо, словно по стойке «смирно». И только когда белая пирамида с красной звездой осталась позади, капитан очнулся и, тяжело припадая на правую ногу, прошёл на противоположный конец мостика.

Витька почему-то только сейчас заметила, как сильно хромает Митрофан Игнатьевич.

— У него нога болит? — спросила она. Осколок, — коротко ответил Вася. — Всю войну на подводных лодках плавал, — с уважением добавил он.

— И не вытаскивается никак? Осколок? — Витька представила, как, должно быть, больно Митрофану Игнатьевичу. Один раз она занозила коленку. Упала, а острая щепка прямо и воткнулась. Ох, и орала она тогда! С тех пор прошло два года, а шрам всё ещё видно. А тут — осколок! Железный!..

Витька вздохнула. Вася не разговаривал, молчал, что совершенно было на него непохоже, и Митрофан Игнатьевич с утра хмурился, и самой почему-то грустно стало...

— Я домой пойду, — сказала она.

Вася кивнул: «Бывай!» и задерживать не стал...

ПРОИСШЕСТВИЕ ВТОРОЕ, ГОРАЗДО СЕРЬЁЗНЕЕ ПЕРВОГО

В тот день, когда случилось это чрезвычайное происшествие, «Калинин» свернул к совершенно пустому, без единого домика, берегу.

Вообще, все теплоходы, как автобусы и троллейбусы, делают остановки в строго обозначенных местах. Но на «Калинине» был капитаном Митрофан Игнатьевич, который считал, что если можно помочь человеку — значит, надо помочь. Поэтому «Калинин» приставал — пришвартовывался даже там, где, казалось бы, и лодка не подошла. Потерянное время нагнать ничего не стоит: была бы машина в порядке да команда хорошая.

На берегу, куда собирался швартоваться «Калинин», стояла мачта с алым флажком на верхушке, а между двух деревьев бился на ветру лозунг: «Добро пожаловать!» Дальше, насколько хватало глаз, раскинулся луг, ярко-зелёный с голубыми, белыми и красными пятнами цветов.

У воды стоял белоголовый и белобородый старик, а вокруг, высунув язык и свернув хвост колечком, бегала рыжая собачонка.

Старик чего-то, по-видимому, ждал. Митрофану Игнатьевичу нужно было что-то ему передать. Коку тёте Тане требовался щавель для зелёных щей. А вахтенный матрос должен был бросить на берег чалку — специальную верёвку, с помощью которой судно «привязывают» к берегу.

Витька крутилась на нижней палубе, у самого выхода. Потому что с верхней хотя и дальше увидишь, но меньше.