Поднимаемся вверх по тропинке. Все на этом жилом пространстве зимой выглядит иначе, чем летом. В облачке снега слетела с ветки кедровка, любопытный поползень винтом вертится по стволу пихты, под окном бревенчатого жилища следы маленького зверька. «Соболек любопытствовал», — поясняет Агафья, открывая скрипучую дверь пахнущих дымом и каким-то варевом своих хором. Живет Агафья зимой ради экономии тепла в маленьком бывшем курятнике. Две просторные хижины рядом нетопленые пустуют. В одной заперты были четыре кошки. Они нулями вылетают наружу, едва мы чуть приоткрыли дверь. «Придут, — говорит Агафья, — мышей им сейчас не поймать».
У Лыковой. Зима белым бела.
В жилище-курятнике тесно и сумрачно. На столе две оплывшие свечи, стопка старинных книг, посуда, каравай испеченного на сковородке хлеба, варежки, туесок с солью, обструганная для какой-то цели дощечка. Под ногами — обувка, мешки, кастрюли, ведерко с водой. И тут же три курицы и два озадаченных многолюдьем козленка — приплод уходящего января.
Повернуться гостям тут негде. Агафья предлагает выйти наружу на солнышко и первой начинает уже сложившийся тут ритуал дружеских подношений. Кто-то, видно, рассказал хозяйке «именья», что «в миру» гостей встречают хлебом и солью. И Агафье обычай этот, как видно, понравился. С поклоном подает стоящему рядом со мною директору Алтайского заповедника маленький каравай. И наступает ее очередь принимать подношенья. Из Москвы я привез ей уже ставший традиционным для даренья набор — батарейки для фонаря, свечи, лимоны, курага, шерстяные чулки и варежки и крупные краснобокие яблоки. Эти «плоды божьи» Агафье сейчас, зимою, особенно нравятся — разложила яблоки рядком на снегом покрытой жерди и засмеялась: «Их есть-то жалко».
А когда спутники мои, утопая в снегу, обходили «усадьбу» Агафьи, в ее «курятнике» я развязал узелок с сюрпризом. Мы писали уже: в Тюменской области я побывал в деревне с названием Лыково. Оказалось, это то самое место, где предки таежников Лыковых, убегая от «мира», нашли укромный и удобный для житья уголок. То был целый клан Лыковых — родные и двоюродные братья. Жили дружно. Пустынь (так называли староверы места необжитые) была сибирской лесостепью, где вызревают хлеба, где хорошо кормил огород, где много всего давали речки и лес. Но это злачное место привлекало много других поселенцев. А это входило в противоречие со статусом староверческого толка (секты) «бегунов»: «С миром жить нельзя, от мира надо бегать, таиться». И Лыковы уже с насиженного места подались вглубь Сибири и осели кто где около Енисея. Тут и родились предки Агафьи. А с отцом и матерью младшие Лыковы поселились в доныне малодоступной глуши.
В краю же тюменском деревенька их пращуров сохранила названье Лыково.
Прочитав в газете историю таежников, обитающих на реке Абакан, тюменские лыковцы догадались, что речь идет о первопоселенцах их деревеньки, и стали искать этому подтвержденье. И нашли! У реки сохранилось несколько очень старых, ныне заброшенных, почерневших строений. В чердачном и чуланном хламе нашли то, что принадлежало когда-то «старинным» Лыковым: глиняную посуду, топор, ржавые ножницы, молот, трепалку для конопли, колотушку, деревянный совок, староверческую лестовку (молельные четки). Все это бережно было собрано учительницей Галиной Андреевной Калуниной и ее воспитанником. На все это в прошлом году пригласили меня посмотреть.
Все держал я в руках с волненьем и интересом. Сделал снимки нынешней деревеньки. Кое-что из школьного музея привез Агафье в подарок. Все разложив на столе, я рассказывал о селении ее предков. Агафья не ахала и не охала, разглядывая уцелевшее имущество пращуров. Но все было ей интересно. С особым вниманьем разглядела хорошо сохранившиеся веретено и лестовку — «такие же, как у меня…».
И еще был подарок. Привез я новое издание книжки «Таежный тупик» с большим числом фотографий и множеством рисунков, в том числе сделанных и Агафьей. Тут лицо моей собеседницы преобразилось: «Пойдем, при свете все разглядим». Бросив у входа в «курятник» обмолоченный ржаной сноп, Агафья удобно на нем уселась и стала книжку листать, закладывая между страниц соломинки и разговаривая сама с собой: «Тятя… А это я речку перехожу… Николай Николаевич Савушкин…»
Агафья вопросительно и печально на меня поглядела. Я подтвердил: да, общий наш друг, не раз тут бывавший, умер минувшим летом.
Агафья двоеперстием стала крестить его фотографию в книжке. «Золотой, золотой человек был…» Закрыв книжку, таежница погладила обложку потрескавшимися пальцами и озорно улыбнулась: «Житие Агафьи…»
Книжки друг другу мы подписали на память. Подписали летчикам и ученым. И припасенную Ерофею книжку кто-то схватил — «Ему в другой раз привезете». Ерофей по-прежнему обитает в хижине у реки. «Дружно ль живете?» Агафья красноречиво махнула рукой. Сам с Ерофеем я побеседовать не сумел — остаток времени съел разговор о медведе. История эта занимала и очень волновала Агафью.
Постоянными соседями Лыковых тут, в тайге, было много разных зверей: маралы, маленький оленек кабарга, кабаны, соболи, небоязливые волки, глухари, рябчики, ястреба, кедровки, вороны, поползни… Но главными и очень серьезными соседями всегда считались медведи. Один однажды подошел к избушке и так напугал младшую дочь Лыковых, что Агафья на несколько дней «обезножела». Другой медведь приспособился жить вблизи от людей — подбирал после них сбитые с кедров шишки. «Но был съеден этот добрый сосед другим зверем, вельми свирепым и сильным», — рассказывал отец семейства.
Началась опасная для безоружных людей война со зверем. Поставили на тропе его кулёмку (бревенчатый сруб-ловушка). Медведь, привлеченный приманкой, оказался в плену. Но зверь невероятной силой своей раскидал бревна западни величиною с избушку и снова стал на свободе. Было от чего Лыковым запаниковать и броситься за помощью к геологам, ставшим лагерем в двадцати километрах. Геологи дали «соседям» ружье, и те, настроив его в качестве самострела, укрепили возле привады.
«Однажды я увидел, над тем местом вороны воспарили. И облегченно вздохнул. Медведь напоролся на пулю».
Все годы позже медведи беспокоили и Агафью. Следы зверей видела она постоянно. Да и звери то и дело на глазах являлись то на краю огорода, то у речки возле ловушек на рыбу.
Ерофей подарил Лыковым старенькое ружье. Дед стрельнул из него хорошо, Агафья же освоить ружье не смогла. Посоветовали ей зверя выстрелами хотя бы пугать. А она изобрела еще и свой способ борьбы с медведями — по всей «усадьбе» натянула веревки и повесила на них отслужившие свое кастрюли и ведра. Дернешь веревку — сразу пугающий грохот. Однако звери ко всему привыкают, и этим летом один из медведей стал прилежно интересоваться «усадьбой».
Три летних месяца шло изнурительное «пужанье медведя», и Агафья запросила помощи. Ерофей по хилому радиопередатчику сообщил обо всем в Таштагол. Узнал об этом губернатор Кузбасса Аман Тулеев, уже несколько лет помогающий Агафье в нелегком ее житье. С попутным вертолетом в этот раз был послан охотник — «посмотреть все на месте». Но медведь, словно почуяв опасность, перестал появляться. И страсти в тайге утихли.
Но неожиданно они вспыхнули в Абакане — столице Хакасии. Прилет охотника, продиктованный милосердием и здравым смыслом, тут расценили как нарушенье границ суверенной Хакасии — как, к нам в заповедник с ружьем! Местная газета разразилась разухабистой публикацией на две страницы, где наговорила всего с большой короб, поместив при этом снимки Агафьи, медведя, снятого неизвестно где, и портрет Амана Тулеева. Дескать, прежде чем спасать Агафью, надо получить разрешение на «изъятье медведя». В каждом заповеднике знают: такие разрешения ждут месяц, а то и два — со спасением припозднились бы. Но что до этого журналистке, наверняка видевшей медведей лишь на картинках. И мало ей было попинать Тулеева, тут же соображение — «Агафью выселить из тайги». А ведь, поди, читала, что после смерти отца (поворотный момент в жизни) Агафью возили к родственникам и там всей деревней уговаривали остаться. Не согласилась! Домой — и все. Особый, исключительный случай. Так к нему и следует относиться. Насильно выдворить Агафью из тайги — значит, немедленно ее погубить. Решилась бы бойкая журналистка взять на себя грех такого решенья?