Сучков сообщил о своих подозрениях в отношении Цыганкова.

— Сам Цыганков не выписывает ни одной газеты, — сказал заместитель начальника горотдела Соколов, — но в деревне, где он живет, эту газету выписывают семнадцать человек. Вам, Николай Васильевич, необходимо там поработать. Особое внимание обратите на номер телефона. Кому он потребовался? Кто связан с Сельхозтехникой? Предъявите Григорьеву лом на опознание.

В деревне было тридцать восемь дворов. В сельсовете для Сучкова в течение получаса отпечатали список жителей. Долго изучал участковый перечень имен, фамилий, профессий. Никто вроде бы не связан с Сельхозтехникой. Вот только разве Григорьев… Но он же сам не ездит за запчастями. Он их получает у кладовщика, и газету он не выписывает. Впрочем, надо проверить… Наталья Смирнова, счетовод совхоза. Незамужняя. Имеет ребенка. Газет, судя по списку, не читает…

Чем больше читал майор, тем глубже увязал в массе подробностей, порой никчемных и ненужных. Сунул бумагу в планшетку, вскочил на велосипед и покатил к Ивану Григорьеву. Все же он кое-что уловил из списка, вспомнил. Например, о давнишних связях Цыганкова с Наташей Смирновой.

Тракторист встретил майора милиции с виноватым выражением на лице:

— Не удалось мне повлиять на Цыганка. Загудел он. Пьет горькую. На работу второй день не выходит.

— Жаль, жаль, — бесстрастным голосом произнес участковый. Немного подумал и спросил: — А в каких отношениях он с Наташей Смирновой?

— Похаживает к ней. Мальчишку он любит.

— Иван, ты говорил, что у тебя пропал лом. Ты бы узнал его среди других?

— Само собой, узнал бы. Как же свой лом не узнать!

— Тогда пойдем к соседу. У него там пять ломов собрано. Только не подумай что-нибудь плохого на соседа. Твой лом нашел я, далеко отсюда.

В присутствии понятых Григорьев, немало удивленный, сразу же показал на короткий толстый лом. Воскликнул так же, как и участковый:

— Вот он!

Дальнейший путь участкового инспектора лежал к дому Наташи Смирновой. Она еще не вернулась с работы. На крылечке сидела ее мать. Возле нее вертелся аккуратно одетый, чистенький мальчик лет трех.

— Добрый вечер, Пелагея Семеновна! — поздоровался Сучков. — Как здоровье? Все ли хорошо дома?

— Какое уж там здоровье, седьмой десяток пошел.

Мальчуган подбежал к офицеру, завороженно глядя то на планшетку, то на золотистую кокарду.

— Дяденька, а ты настоящий милиционер или нет? — спросил он, задрав голову вверх.

— Конечно, настоящий!

— А разве настоящие милиционеры на велосипедах ездят?

Николай Васильевич рассмеялся. Бабка схватила за руку внука:

— И куда ты, безотцовщина, лезешь?

— У меня есть папа! — упрямо сказал мальчуган.

Лицо старухи помрачнело. Ей не хотелось при постороннем человеке говорить о своей семейной тайне.

Мальчик повторил:

— У меня есть папа!

Последовал шлепок. Внучонок захныкал. Сучков почувствовал себя неловко. Быстро соображал, как перейти к разговору на нужную ему тему:

— Понять его надо, Пелагея Семеновна. Мальчику отец нужен.

Старуху прорвало:

— Только не такую пьянь, ворюгу. Упаси боже! А Наташка — свет на нем клином сошелся — совсем голову потеряла. Ну что он ей? Камень на шее! Живут нерасписанные. Да на что глядя расписываться? Ведь он дня не проходит, чтоб глаза свои паскудные не заливал. Откуда только деньги на винище берет?

— Ай-ай-ай, мама! — послышался сзади звонкий голос. — Кого это ты так?

К крыльцу подошла молодая женщина лет двадцати пяти.

— Алешку, что ли, моего? А какое кому до него дело? Ах, это он вам, конечно, понадобился? — обратилась она к участковому инспектору. — Прошу прощения, товарищ Сучков. Не заметила вас.

Тон у нее был вызывающий. «Трудненько придется, — мелькнула у Сучкова мысль. — Как к ней подступиться? А что, если дать ей газету…»

— Во-первых, здравствуйте, Наташа, — начал майор. — А во-вторых, я к вам совсем по другому делу. — Инспектор торопливо открыл планшетку. — Вот тут у меня газетка. Вернее, четверть газеты. А на ней семь цифр. Вы не подскажете, что они обозначают?

— Вот еще! — фыркнула Наталья, но, явно заинтригованная, подошла к Сучкову. С любопытством посмотрела на газетный обрывок. — Да ведь это мой почерк. Ну да, пришел механик и сказал, чтобы я позвонила по этому номеру, когда кончится обед, в Сельхозтехнику. Я на газете записала. Потом завернула в нее хлеб и принесла домой. Как она к вам попала? — в глазах женщины сквозила плохо скрытая тревога.

— Наташа! — инспектор взял ее за руку, приглашая сесть. Присел рядом на скамейку. — Вспомните, кто мог взять из вашего дома эту газету?

— Да зачем это вам? — уходила от ответа Смирнова.

— Наталья Гавриловна! — уже строго приказал Сучков. — Говорите, кто взял эту газету?

— Ну, может быть, Алексей. Он искал, во что кусок хлеба завернуть. В командировку позавчера он ездил.

— Точно он? — переспросил Николай Васильевич.

— Да он, кому же еще! — уверенно сказала женщина. — У меня даже остальная часть этой газеты сохранилась.

Она быстро сбегала домой, вынесла газету. Сучков приложил свою четвертушку. Линия разрыва совпадала.

— Опять что-нибудь натворил? — уже со слезами прошептала Наташа. — Ох, горе мое!

Участковый инспектор, не отвечая, поехал на другой конец деревни. Там жил Цыганков.

Дверь была заперта. Хозяин сидел за столом. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутылка.

Доставленный в отделение милиции, он все отрицал. Однако, когда работники милиции нашли похищенное им из магазина, Цыганков сознался в преступлении и назвал своих сообщников.

Нет у участкового инспектора свободного времени. Сегодня воскресенье, а он едет по служебным делам. Неделю назад в паспортном столе ему сказали, что вернулся из мест лишения свободы Николай Беспятов. Обычно после прописки такие люди идут к своему участковому инспектору — доложить о возвращении, месте жительства, дальнейших намерениях. Таков порядок. Эти люди когда-то нарушили закон. Участковый инспектор должен знать о них все до тех пор, пока твердо не убедится, что человек исправился окончательно.

Николай Беспятов не явился к Сучкову. Майор милиции решил сам навестить его. Другого дня, кроме воскресенья, Николай Васильевич не нашел.

Он хорошо помнил Беспятова. Много хлопот доставил этот мальчишка участковому. Пожалуй, не было недели, чтобы на Кольку не приходили жалобы: то сад обломает, то драку затеет, то трактор угонит у механизатора. Водил по деревням ватагу таких же, как и он сам, сорванцов. С возрастом его проделки становились все опаснее. Николай Васильевич подолгу разговаривал с ним. Предупреждал. Просил бросить хулиганство. Часто бывал дома у Беспятовых. Отец, слабовольный человек, к тому же большой любитель выпить, не смог оказать никакого влияния на своего недоросля. Парень бросил учиться.

— Погуляю, пока в армию не забреют, — отвечал он на укоры взрослых.

— Смотри, Коля, как бы тебя не забрили по другому поводу, — говорил ему Сучков.

Однажды в клубе произошла драка. Зачинщиком был Беспятов.

Вызванный повесткой, он пришел к участковому, беспечно улыбаясь. Когда услышал, что материалы будут переданы в суд, не поверил:

— Да меня через три недели в армию призовут.

— Советской Армии хулиганы не нужны, — холодно ответил Николай Васильевич.

Приговор суда ошеломил Беспятова: полтора года заключения в исправительно-трудовой колонии. Не выдержал, заплакал. В последнем слове сказал, обращаясь к общественному обвинителю:

— Что же вы меня не одернули раньше-то, построже надо было бы со мной…

«Ничего-то он не понял, — подумал тогда майор, — ищет виноватых. Напакостят, нахулиганят, а когда отвечать наступает пора: что же вы меня просмотрели, не воспитали…»

С такими мыслями Сучков теперь подъезжал на велосипеде к деревне, где жил Николай Беспятов. У первого дома остановился.