Вечером, вернувшись в усадьбу, Хосе осведомился о сестре. Пино в тот день уезжала в Лас-Пальмас и возвратилась вместе с ним. Худенькая служанка Лолилья сообщила:

— Она только что вернулась. Поднялась к себе заниматься.

— Позови ее!

Марта, которая сидела над латинским текстом, как будто была в состоянии сейчас перевести его, и думала совершенно о другом, спустилась в столовую, с тоской и скукой глядя на большую комнату и накрытый к ужину стол. После ужина она сможет остаться одна. Она потушит свет, и никто больше не потревожит ее.

Хосе стоял у окна. Пино в уличном платье, сидя на стуле, тут же, в столовой, снимала тесные туфли на высоченных каблуках. Марта искоса взглянула на нее и встретила вызывающий взгляд невестки. Пино всегда смотрела вызывающе, словно она вела постоянную борьбу, и врагами ее попеременно становились то Марта, то служанки, то Хосе — кто угодно… Приближался решающий момент в жизни Марты. Момент, который она будет ясно помнить через многие годы. Но девочка не предчувствовала этого.

Как обычно, она подошла к своему месту, но не села, а крепко взялась за спинку стула. Перед ней была старинная горка, такая красивая, такая знакомая. Марта смотрела на нее, как уже смотрела много-много раз до этого дня. И тут в тишине раздался голос Хосе, громкий и резкий. Только тогда она поняла, что случилось нечто серьезное. На лице брата была написана такая неподдельная ярость, что Марта едва не попятилась от него.

— Я позвал тебя, чтобы ты рассказала здесь, перед Пино, обо всех своих похождениях и фокусах, о своем вранье…

Марта испугалась. На мгновенье от страха у нее подкосились ноги. Она оперлась на край стола и стиснула зубы, как часто делала в последнее время. «Сейчас это пройдет, — подумала она. — Потом будет все равно».

Все молчали. Марта смотрела теперь на своего брата, высоко подняв голову, пристально и дерзко.

— Я жду! — сказал Хосе.

Марта почувствовала, что не может произнести ни слова. Не может разжать стиснутых зубов, не может опустить голову. Ей казалось, что никогда она не видела Хосе в таком гневе, а на самом деле таким он бывал нередко. Просто никогда она не была еще настолько безоружна перед ним — в глубине души она понимала причину его гнева. И в страхе продолжала вести себя так же заносчиво.

Пино внезапно поднялась с места, без туфель, с ожерельем Тересы на шее, в кольцах и серьгах Тересы.

— Да разве ты не видишь, что она настоящая потаскуха?.. Ты не мужчина, если не убьешь ее!

Услышав грязное оскорбление, Марта обрела способность двигаться и в ярости повернулась к Пино.

— Не твое дело!

Пино взвизгнула, а Хосе схватил сестру за ворот блузки и с силой отшвырнул к стене. Потом стал перед ней, выкатив глаза, настолько страшный, что уже казался смешным.

От удара головой о стену у Марты потемнело в глазах; фигура Пино зашаталась, стены поплыли, и она сделала гримасу, к которой часто прибегала теперь. Она улыбнулась.

Хосе не помня себя начал осыпать ее пощечинами.

Марта чувствовала, как горят щеки под ударами, и улыбалась. Эта улыбка была бессознательная. Она шла изнутри, от какой-то части ее существа, которая не рассуждала, а поддавалась лишь ощущениям. Теперь одна Марта была спокойной, была сильной. Хосе бросил ей в лицо то же слово, каким ее оскорбила Пино. Потом остановился, задыхаясь.

— Молчишь, ответить смелости не хватает, да? Морочила нам голову своими дерьмовыми занятиями… А сама каждый день таскалась на пляж к этому кретину… Весь город только о тебе и говорит. Сегодня, когда я об этом узнал, я встретился с отцом Сиксто… Он, видите ли, совсем не против вашей свадьбы… Но ты-то что думала? За кого ты считаешь меня, чтобы надо мной смеяться? Свадьба, да еще за моей спиной? Я тебе, дрянь, покажу свадьбу!

— Я не собираюсь выходить замуж.

Марта произнесла это очень твердо, очень решительно.

Хосе на секунду опешил. Потом продолжал:

— Не собираешься? Кто тебе позволит! С сегодняшнего дня конец твоим занятиям и твоим поездкам, ты будешь сидеть здесь, понятно? Здесь, с Пино и с твоей матерью.

Слабым голосом, очень неуверенно Марта пыталась возражать:

— Мне надо сдавать экзамены…

— Обойдешься без экзаменов. А теперь марш к себе в комнату. Без ужина. Смеяться будешь там.

Ни разу не оглянувшись, Марта поднялась по лестнице. Ее комната показалась ей очень большой и очень пустой. Под ее окном рос перевитый плющом жасмин, и его густой запах наполнял спальню. Девочка бросилась на кровать. Она и не думала плакать, но ей хотелось успокоиться, унять биение сердца. Ее наказали. Не важно, что щека болит, так даже лучше. Она всегда знала, что всякое проявление слабости, всякий грех влечет за собой кару. Но Хосе наказал ее не за это.

Она услышала шаги в коридоре, мягкие, словно кошачьи. Потом в дверь легонько поцарапались, наконец вошла махорера. Марта, обозлившись, приподнялась на постели.

— Что такое, Висента? Что тебе опять надо?

— Я убирала у твоей матери и услышала, как внизу дерутся. Я подумала, что бьют тебя.

— Это не твое дело.

— Хорошо. Но когда-нибудь ты пожалеешь.

— Уходи!

Марта погасила свет. Не раздеваясь, она лежала на кровати и прислушивалась к звукам в доме, к шуму ветра в саду.

Ее побили за Сиксто. Не потому, что она, не будучи его невестой, целовалась с ним — сама она в глубине души осуждала свое поведение, а потому, что им казалось, будто она собирается выйти за него замуж, хотя ничего предосудительного или неестественного в таком намерении нет. Это было необъяснимо. Но она радовалась. Она радовалась, что ее наказали, что Хосе побил ее так жестоко и так несправедливо…

Она повторила вслух: «Я рада, теперь я могу бороться против Хосе…» Бороться против Хосе, но не затем, чтобы выйти замуж за Сиксто, — при этой мысли ее минутами разбирал такой смех, что приходилось затыкать рот простыней. Нет, с этого дня она знала: Сиксто не значит для нее ничего, совершенно ничего.

Подавив нервный смех, Марта подняла голову и прислушалась. Судя по доносившимся звукам, внизу шла обычная домашняя жизнь. В коридоре было тихо. Потом раздались шаги Лолильи и Кармелы. Шушуканье… Они ушли. Что делали служанки в коридоре? Ни одна из них не постучалась к ней. Марта встала и заперла дверь на задвижку. Так спокойнее.

Она известит своих мадридских родных… Или Пабло. Они не станут осуждать ее за встречи с Сиксто. Хотя Даниэль странно с ней разговаривал, но все же они не такие изверги, как Хосе. Что может быть дурного, если молодой человек ухаживает за девушкой, которую знает с детства? Чепуха! Она поднесла руки к вискам и почувствовала, как пульсирует кровь. До сих пор у нее никогда не болела голова. Может быть, надо поплакать, чтобы этот бред рассеялся… Ведь Марта и Сиксто — совсем не жених с невестой. Да Марта и не хотела стать его невестой. И Сиксто тоже наверняка не хочет этого, хоть отец его и говорит разные глупости. У них нет ничего общего. Ничего. Он хочет остаться на острове. Он вернулся сюда после войны, после ранения. А Марта хочет уехать отсюда. Она не сможет остаться здесь, когда окна того дома у моря утратят для нее интерес.

Всей душой она стремилась уехать вместе с родными: с Онес, Даниэлем, Матильдой и Пабло… Они уже сказали… Через месяц… Через месяц она достанет билет. Если она уедет, неужели Хосе осмелится всем на посмешище посылать за ней вдогонку? Правда, она несовершеннолетняя, она девочка, которой все могут командовать. Но Даниэль такой же близкий ее родственник, как Хосе. Она может прибегнуть к его покровительству. Если она представит все в должном свете, родственники растрогаются. Она припомнила старое веснушчатое лицо Даниэля, говорящего о необходимости соблюдать приличия, и ей стало смешно. Хорошо, она будет соблюдать приличия, будет скрывать свои настоящие намерения. Ей всегда все выходило боком, потому что она была слишком доверчива, слишком прямодушна.

Мысли мелькали бессвязные, суматошные, ей казалось, что она сходит с ума. Прежде всего надо было повидаться с Пабло. Художник тоже когда-то убежал из дому, и в такой серьезный момент он не откажет ей в помощи. Или, по крайней мере, — она была уверена — не донесет на нее, если она попросит его молчать. Марта твердо решила бежать с острова — навсегда.