Как умирают в эпоху чудес? Зарождающиеся инсульты и инфаркты легко обнаружить и предотвратить. Рак легко излечить, так же как болезнь Альцгеймера и пневмонию. Несчастные случаи всё ещё случаются, но когда за тобой присматривает МоЗо, они очень редки.

Но тело по‑прежнему изнашивается. Сердце слабеет, нервная система запинается, катаболизм опережает анаболизм. Это не так драматично, как аневризма, не так болезненно, как тромб, не так длительно, как рак. Это медленное погружение во тьму.

И именно это происходило, шаг за крошечным шагом, с Сарой Галифакс, пока…

– Мне что‑то нехорошо, – сказала она однажды утром очень слабым голосом.

Дом мгновенно оказался рядом с ней. Она сидела на диване в гостиной; Гунтер принёс её вместе с креслом сверху где‑то час назад. Робот подскочил к ней почти так же быстро, считывая её жизненные показатели с помощью встроенного сканера.

– Что это? – спросил Дон.

Сара сумела выдавить из себя слабую улыбку.

– Это старость, – сказала она. Потом замолчала и несколько раз вдохнула и выдохнула. Дон взял её за руку и посмотрел на Гунтера.

– Я вызову доктора Бонхофф, – сказал робот; его голос был печален. В самом конце жизни вызовы врача на дом снова входят в моду; нет смысла отводить больничную койку под того, у кого нет надежды на улучшение.

Дон осторожно сжал её руку.

– Помни, о чём мы договаривались, – сказала она тихим, но твёрдым голосом. – Никакого геройства. Никакого бессмысленного продления жизни.

– Она не доживёт до завтра, – сказала доктор Татьяна Бонхофф после того, как в течение нескольких часов обследовала Сару. Бонхофф была широкоплечей женщиной под сорок с коротко остриженными волосами. Они с Доном вышли из спальни и стояли сейчас в кабинете с выключенным компьютером.

Он почувствовал резь в желудке. Саре обещали ещё шесть или семь десятилетий, и теперь…

Он схватился за стенографическое кресло и неуверенно опустился в него.

И теперь у неё нет даже шести часов.

– Я дала ей болеутоляющее, но она останется в сознании, – сказала доктор.

– Спасибо.

– Я думаю, вам следует позвонить детям, – мягко напомнила она.

Дон вернулся в спальню. Карл был по делам в Сан‑Франциско; он сказал, что вылетит первым же рейсом, но даже в этом случае он не успеет в Торонто до утра. И Эмили тоже не было в городе – она помогала подруге готовить загородный дом к зиме; сейчас она изо всех сил спешит назад, но будет не раньше чем через четыре часа.

Сара лежала посередине кровати, положив голову на подушки. Дон сидел на краю кровати и держал её за руку; его гладкая кожа разительно контрастировала с её, морщинистой и дряблой.

– Эй, – тихо сказал он.

Она слегка наклонила голову и выдохнула; звук выдоха напоминал то же самое слово, сказанное в ответ.

Она некоторое время молчала, потом сказала тихо:

– Мы всё сделали правильно, да?

– Ещё как, – ответил он. – Двое отличных детей. Ты была чудесной матерью. – Он сжал её руку чуть‑чуть сильнее; она выглядела такой хрупкой, а на тыльной её стороне виднелись синяки от игл, которые сегодня в неё втыкали. – И чудесной женой.

Она улыбнулась – слабо, насколько позволяло её ослабленное состояние.

– А ты был чудес…

Он перебил её, не в силах слышать этих слов.

– Шестьдесят лет, – вырвалось у него, но и это, как он тут же осознал, касалось их брака.

– Когда я… – Сара запнулась, вероятно, колеблясь между «умру» и «уйду», и выбрала второе. – Когда я уйду, я не хочу, чтобы ты слишком долго грустил.

– Я… я не думаю, что смогу с этим что‑то поделать, – тихо ответил он.

Она почти незаметно кивнула.

– Но у тебя будет то, чего ни у кого раньше никогда не было. – Она сказала это без сожаления, без горечи. – Ты был женат шесть десятков лет, но у тебя будет даже больше для того, чтобы примириться… примириться с утратой супруги. До сих пор ни у кого, кто был женат так долго, не было такой возможности.

– Десятилетий не хватит, – сказал он, и его голос дрогнул. – Столетий не хватит.

– Я знаю, – сказала Сара и повернула запястье так, чтобы сжать его руку – умирающий утешает того, кто остаётся жить. – Но нам повезло, что мы так долго прожили вместе. Билл с Пэм и близко столько не прожили.

Дэн никогда в жизни не верил в подобную чепуху, но сейчас он почувствовал присутствие брата – его дух уже витал в этой комнате, должно быть, готовый сопроводить Сару в её путешествии.

Сара заговорила снова, хотя слова давались ей с трудом.

– Нам повезло больше многих.

Он на секунду задумался над этим. Возможно, она права. Вопреки всему, она, должно быть, права. Как это он думал тогда, в день шестидесятой годовщины их свадьбы, когда дожидался прихода детей? Это была хорошая жизнь  – и ничто, случившееся с того дня, не в силах было этого отменить.

Она затихла на некоторое время, просто глядя на него. Наконец, слегка качнула головой.

– Ты сейчас такой же, как в день нашей первой встречи, столько лет назад.

Он отрицательно мотнул головой.

– Я тогда был толстый.

– Но твоё… – она поискала слово, нашла: – Жизнелюбие. Оно такое же. Всё такое же, и… – Она дёрнулась, по‑видимому, ощутив укол боли достаточно сильный, чтобы пробиться сквозь лекарства, которые дала ей Бонхофф.

– Сара!

– Я… – Она оборвала себя прежде, чем произнесла ложь о том, что она в порядке. – Я знаю, что тебе было трудно, – сказала она, – в последний год. – Она замолчала, словно не в силах говорить, и Дону было нечем заполнить эту пустоту, поэтому он просто ждал, пока она соберётся с силами и продолжит: – Я знаю, что… что ты не мог желать оставаться с кем‑то настолько старым, когда ты сам такой молодой.

Его желудок сжался, словно в кулаке боксёра‑чемпиона.

– Прости, – сказал он почти что шёпотом.

Услышала ли она, он не мог сказать. Но она сумела немного улыбнуться.

– Думай обо мне иногда. Я не… – У неё заклокотало в горле, но он воспринял это как знак печали, а не её ухудшающегося состояния. – Я не хочу, чтобы через 18,8 лет обо мне бы думал лишь мой корреспондент с Сигмы Дракона II.

– Я обещаю, – сказал он. – Я всё время буду о тебе думать. Я буду о тебе думать всегда.

Она снова слабо улыбнулась.

– Этого не сможет никто, – сказала она очень тихо, – но из всех, кого я знаю в этом мире, ты к этому будешь ближе всего.

И с этими словами её рука обмякла в его руке.

Он выпустил её и осторожно коснулся её плеча.

– Сара!

Ответа не было.

Глава 42

Когда пришло утро, Дон и Эмили, которая приехала в полночь и ночевала в своей старой комнате – Дон устроисля в гостиной – начали обзванивать родственников и друзей. Где‑то между пятнадцатым и двадцатым Дон позвонил Коди Мак‑Гэвину. Миз Хасимото немедленно соединила его после того, как он рассказал, по какому поводу звонит.

– Здравствуйте, Дон, – сказал Мак‑Гэвин. – Что случилось?

Дон сказал просто и прямо:

– Вчера вечером скончалась Сара.

– О Господи… Дон, мне очень жаль. Мои соболезнования.

– Похороны через три дня, здесь, в Торонто.

– Сейчас я… о чёрт. Я должен быть на Борнео. Прошу прощения.

– Ничего, – сказал Дон.

– Мне… э‑э… неприятно даже упоминать об этом, – сказал Мак‑Гэвин, – но… э‑э… у вас ведь есть ключ дешифровки, верно?

– Да, – ответил Дон.

– Хорошо, хорошо. Может быть, вы всё же дадите мне копию? Чисто на всякий случай?

– Он в безопасности, – сказал Дон. – Не беспокойтесь.

– Я просто…

– Простите, – сказал Дон, – мне нужно ещё много звонков сделать, но я подумал, что вам следует дать знать.

– Я очень благодарен, Дон. Искренне вам сочувствую.

Когда позвонили из «Мак‑Гэвин Роботикс» по поводу планового техобслуживания МоЗо, Дон подавил желание бросить трубку.