— Это правда. Я вел себя, как анархист… Это моя ошибка… Сам даже не знаю, как это получилось. Мне всегда кажется, уж если я наметил себе определенное дело, то непременно должен его выполнить. Так было и на этот раз, когда я охотился на Фосландера… И меня не остановило даже то, что я подвергал риску Ханну… Она держалась молодцом… Но теперь, когда я узнал все, что за это время произошло, я вижу, что не имел права уходить, тем более брать с собою Ханну… Дайте мне возможность, Флоор, и ты, Франс, загладить мою вину…

У меня снова запылали щеки, когда я услышала, в каком тоне говорил Хюго о себе и обо мне тоже. У меня щемило сердце из-за того, что ему пришлось признать свою вину, но одновременно я гордилась им: ведь я знала, как трудно ему было признаться в своей ошибке. Я не смела взглянуть на него, однако мне показалось, что все наши товарищи были смущены, когда Хюго — наконец-то — взял слово.

Первым заговорил Флоор. Его голос также звучал совсем иначе, несколько хрипловато.

— Хорошо, Хюго… Ты доказал, что не забыл про дисциплину… Думаю, что все мы удовлетворимся его заявлением…

Он сухо кашлянул.

— А что вы думаете обо мне?.. — спросила я. — Я разделяла точку зрения Хюго, что полезно было бы захватить Фосландера…

— Гм-м, — протянул Флоор, подыскивая слова. — Не хотелось бы утверждать, что ты анархистка… Но у тебя с Хюго есть одна общая черта: оба вы упрямые, своевольные. В этом отношении ты похожа на мужчину.

Я скривила рот.

— Это что же, комплимент? — спросила я. — Благодарю тебя… Всех вас благодарю. Я думаю так же, как и Хюго. Я честно сожалею, что без вашего ведома мы потратили столько времени на одного человека, но еще больше сожалею, что он ускользнул от нас. В настоящий момент я хочу лишь одного: дайте мне какое-нибудь поручение. Лучше бы — самое трудное. Иначе меня все время будут мучить угрызения совести, а этого мне совсем не хочется.

Вейнант, Рулант и новичок, которого звали Вихер, улыбались. Флоор с удивлением глядел на меня, поглаживая заросшую щетиной щеку, но ничего не сказал.

Мы с Хюго поехали домой к Ферлимменам. Пальто Хюго упаковал и положил на багажник. Противоречивые мысли одолевали меня, пока мы ехали на велосипедах по гарлемским улицам. Наконец я не выдержала и слезла с велосипеда возле районной почтовой конторы, попросив Хюго подождать меня. На почте я купила открытку и ржавым пером нацарапала скверными казенными чернилами: Тележка с козьей упряжкой все еще едет. Девочка-кучер чувствует себя отлично.

Я написала на открытке адрес своих родителей. Они сразу поймут, кто ее послал, хотя имя отправителя я поставила вымышленное. Выражение «козья упряжка» сделалось у нас в доме излюбленной шуткой с тех пор, как я ребенком, проводя каникулы в Оверэйселе, поехала на такой тележке и свалилась в пересохшую канаву. Пусть отец и мать знают, что у меня все обстоит хорошо. Пора было подать им весточку о себе.

Охота продолжается

Ян и Карлин Ферлиммен радостно встретили нас, всячески выказывая нам дружеские чувства, и я поняла, что они очень беспокоились за нас обоих… Во время нашей экспедиции я почти не вспоминала о них, видя, что и Хюго на время выбросил Ферлимменов из головы. Карлин в тот же день поспешила испечь торт из крахмала и тонкой просеянной пшеничной муки, бережно хранимой в мешочке, а Ян, смущенно улыбаясь, вручил мне букетик весенних цветов; все его маленькое огородное хозяйство было опоясано широкой полосой зеленых цветущих кустарников; трава-колосняк на дальних дюнах колыхалась, отливая серебром; овощи взошли великолепно. Один только Хейс с трудом признал нас. Три недели — большой срок в жизни маленького мальчика. Но даже и он, глядевший на нас сначала испытующе и боязливо, улыбнулся, когда я показала ему пудреницу и, как обычно, с щелканьем открыла крышку. Казалось, будто солнышко засияло на его лице; он глядел на меня с восхищением, протянул мне ручки, растопырил пальцы и радостно закричал:

— Хейсу тоже сделать белый носик!..

Я заключила его в объятия, посадила к себе на колени. Пудра сыпалась с его мордашки. Я внезапно поняла, что чувствовала бы себя несчастной, если бы не сумела победить недоверия Хейса.

Вскоре Хюго и меня вызвали в Гарлем: в наш штаб поступила новая инструкция партии. Мы отправились туда, еще не вполне успокоившись после выговора, и застали в штабе Флоора. В первый момент он тоже как-то косо поглядел на нас, но в общем держал себя так, что никак нельзя было заподозрить, будто он относится к нам двоим хуже, чем к остальным товарищам. Очевидно, руководство Совета Сопротивления решило отменить сделанный нам Флоором выговор. За это я была несказанно благодарна старшим товарищам.

Флоор и все члены нашей группы уселись вокруг стола. С пунктуальностью, присущей уроженцам Северной Голландии, Флоор начал объяснять, какие задачи стоят перед нами. Теперь, когда второй фронт фактически уже открылся, не исключено, что союзные войска прорвутся во Францию. А это означает, что военные действия могут быстро перекинуться на север, поскольку после Франции у немцев должны быть отторгнуты Бельгия и в первую очередь Голландия, как морские форты. На этой стадии войны, подчеркнул Флоор, нам предстоит задача парализовать главный нерв немецкой военной машины — коммуникации. Если повезет нам, то есть тем порабощенным народам, которые пытаются порвать свои цепи, и если мы поможем англичанам, то освобождение, вероятно, возможно в недалеком будущем… Разумеется, сказал Флоор, глядя по очереди на всех нас, следует не исходить из последнего, а поставить его перед собой как конечную цель. Нельзя подвергать себя излишнему риску. Группы сопротивления должны больше общаться друг с другом. В ожидании предстоящей тяжелой борьбы гарлемский Совет Сопротивления получил особое задание: собирать продовольствие в районах вокруг Гарлема, в особенности в польдере Гарлеммер Меер. Подполью понадобится много средств, но главным образом продовольствия.

Услышав такое сообщение, все мы несколько озадаченно и разочарованно переглянулись. Франс почесал затылок, будто ожидал услышать совсем иное. Хюго как-то загадочно улыбался. Флоор по-прежнему говорил с невозмутимым видом, и мы не могли понять, как сам-то он относится к данной инструкции. Во всяком случае, ясно было, что он в точности выполнил возложенное на него поручение. Он заявил, что Франсу и Руланту придется взять на себя руководство по заготовке запасов продовольствия, и добавил, как бы желая утешить нас, что в настоящий момент эта работа чрезвычайно важна для Сопротивления. Она даст возможность подготовиться к более крупным операциям…

Мало-помалу товарищи, видимо, примирились с такой перспективой. Флоор быстро закончил свое сообщение. Неожиданно он повернулся ко мне и Хюго, бросил на нас пристальный взгляд, который как будто не сулил ничего хорошего, и сказал, что хочет минутку поговорить с нами двумя. Товарищи послушно вышли из прокуренной комнаты, и мы, сидя наедине с Флоором, вдруг почувствовали себя с ним как-то неловко и непривычно.

Он молча разглядывал нас, затем кивнул головой. Хюго был совершенно спокоен, я же очень волновалась; не знаю, было ли заметно это другим. Флоор неожиданно рассмеялся.

— Ну и постная же у тебя физиономия, Ханна! — сказал он. — Все еще совесть мучает? Брось-ка думать об этом. У нас есть другие дела.

Я невольно подалась вперед, к Флоору. Хюго не шевельнулся, только более внимательно на него поглядел. Флоор положил на стол большие сильные руки и переплел пальцы.

— Слушайте хорошенько, — сказал он. — Вы уже знаете, что предстоит делать вашей группе. Для вас обоих у меня есть особое задание, и должен сказать, я даю его вам с гораздо большим удовольствием, чем нагоняй. Задание опасное.

Хюго схватил курительную бумагу — его обычный жест, означающий, что он справился со своим волнением. Он улыбнулся, и его загорелые щеки округлились. Я видела, что у него с души свалился камень, что последние слова Флоора глубоко обрадовали его. И я еще раз убедилась, что все мысли и поступки Хюго так или иначе отражаются в моем сознании.