Мы вчетвером держали своего рода военный совет. Таня немного успокоилась, даже повеселела. Все мы прониклись торжественностью и значительностью момента. Я заметила, что Луиза уже как будто примирилась с мыслью расстаться с нашим девическим общежитием. Мы подробно обсуждали, где нам искать себе жилье, как вдруг Юдифь с детской наивностью заявила:

— А мы, евреи из португальской общины, ходим пока свободно!

Таня в безмолвном удивлении уставилась на нее. На этот раз неожиданно резко заговорила Луиза; нам, остальным, не пришлось даже рта раскрыть.

— Свободно? — с горечью воскликнула она. — Что ты хочешь сказать, Юдифь? Что вы сохраните свою свободу на месяц или на полгода дольше, чем другие евреи, потому что являетесь выходцами из Испании?.. Боже милостивый! А еще считает себя интеллигентной женщиной! Веришь фашистам, которые морочат вам голову!

Я была довольна. Сознание Луизы сделало огромный скачок.

Удостоверения личности

На следующий день я отправилась по адресу, где обычно в начале года получала удостоверения личности для наших студентов. Дом помещался позади каменотесной мастерской на реке Амстел. Человека, у которого я получала удостоверения, я назову господином N., так как дощечка с его именем была снята с входной двери. Мне предстояло пройти узеньким тупичком, где пахло известковым раствором и щебнем и на каждом карнизе, на каждом выступе стены лежала белая каменная пыль. От этого запаха и пыльных стен на меня повеяло чем-то родным, близким; в моей душе это место всегда рождало ощущение уверенности, сознание, что я могу помочь людям. Утро было пасмурное, серенькое небо нависло над землей; от сильных запахов и каменной пыли запершило в горле. Я, кашляя, пробежала через тупичок, одной рукой толкая велосипед. Ничего родного и близкого теперь здесь не было, все казалось чужим, враждебным даже. Я видела надгробные плиты, гранитные и мергельные глыбы, серые и желтые; заржавленные рельсы, ведущие к складу камня, который, по-видимому, много лет уже не использовался. Безотрадная картина, нигде ни души. Я даже заколебалась, не повернуть ли мне обратно. Но я тут же подумала о Тане и Юдифи. Нет, вернуться я не могу. Я прислонила велосипед к столбу и сделала несколько шагов по направлению к дому, спрятавшемуся за каменотесной мастерской. Окно домика было плотно заколочено старинным ставнем. Над ним безжизненно свисали прошлогодние плети дикого винограда: точь-в-точь подбитый глаз под пучком жидких старческих волос. «Что-то неладно!» — подумала я и в нерешительности остановилась.

В тот же момент послышались шаги под навесом мастерской. Я обернулась и увидела старшего подмастерья, который делал мне знаки. Кажется, его имя было Виллем. Он и сам был похож на камень — его лицо, фартук, серые ботинки. Не глядя на меня, он пробормотал — Вы не должны ходить сюда. Этого человека здесь уже нет…

Я испугалась. Судорожно сжав руку в кармане плаща, я спросила: — Арестован?

Он покачал головой и, чуть улыбнувшись, сказал: — Нет. Пока еще нет. Скрылся. В подполье…

У меня отлегло от сердца. Я хотела еще о чем-то спросить Виллема, но он уже повернулся ко мне спиной. Тогда я медленно пошла обратно к велосипеду. Проехала тупичок и снова очутилась возле Амстела. Упало несколько мелких капель дождя. С реки веяло холодом, а на набережной Весперзай стояла тишина, настороженная, предостерегающая. Я поскорее укатила оттуда.

Вот и не достала я удостоверений личности, а ведь, уезжая, легкомысленно пообещала непременно привезти. Все остальное представлялось нам сущими пустяками — отпечатки пальцев, фотографии, штампы; тут нам пригодится знакомый гравер, имеющий в центре города мастерскую, заваленную листами стали, сургучом и тонкими шрифтами. Мне не хотелось возвращаться в нашу общую комнату, и я с полчаса еще кружила вдали от дома. В голове у меня созревал план. В конце концов мне все же пришлось повернуть домой. Пока я поднималась по лестнице, Таня и Луиза стояли на площадке, перегнувшись через перила. Видно, я шла настолько медленно и такой у меня был обескураженный вид, что объяснений не потребовалось. Когда я добралась доверху, они уныло поглядели на меня; сняв берет, я встряхнула своими рыжими кудрями. Можно было принять это за молчаливый отрицательный ответ. Таня с Юдифью и не стали задавать вопросов.

— Неудача, — сказала я. — N. скрылся. Уехал, не оставив адреса, как принято говорить в интеллигентном обществе… Дай мне сигарету!

Таня села рядом со мной на старый диванчик. Мы молча курили. Напротив нас, теребя юбку, уселась Луиза. Она никогда не курила. Так мы сидели несколько минут, не говоря ни слова. И когда я подумала, что скоро мы покинем эту комнату, она показалась мне какой-то пустой, неуютной, как будто уже ничто нас не связывало с ней. Я видела справа от меня нервно покачивающуюся маленькую Танину туфлю с высоким каблуком. Пробормотав проклятие, я поднялась с места.

— Ничего другого не остается, — заявила я. — Я должна достать их. Похитить. Добыть обманным путем. Выкрасть, где бы ни пришлось… У почтенных голландских дам, которые без труда смогут получить новые…

Все три девушки растерянно глядели на меня. В особенности Луиза. На ее лице снова можно было прочитать страх, типичный для будущей респектабельной докторши.

— Ханна! — растерянно проговорила она. — А что, если попробовать сначала там, где мы достаем талоны?..

Я знала, что там никаких удостоверений личности не делают. Значит, выход оставался только один. Я покачала головой. Таня решительно затушила свою сигарету. Она уже оправилась от пережитого разочарования и заговорила ясным голосом, в котором звучали решимость и вызов:

— Я иду с тобой, Ханна! Нам понадобятся десятки и десятки таких бумажек… Начнем немедленно. Мы организуем пункт выдачи удостоверений личности!

Плавательный бассейн

И вот я уже сижу у Ады. В первый год войны она была членом нашего студенческого общества. С тех пор я потеряла ее из виду. Я не знала даже, в Амстердаме ли она. Но оказалось, что здесь. Вот и знакомый дом, широкая улица, ее убегающая вдаль перспектива с блестящими, раскаленными от солнца трамвайными рельсами и жалкими молодыми липками в железном корсете. Отвратительный был этот день. Мне необходимо было добыть удостоверения личности, иначе я нигде не смогла бы поселить Таню и Юдифь, и я не могла допустить к этой охоте Таню. Луиза продолжала втихомолку дуться на нас из-за того, что мы стали авантюристками. Между нами возникла некоторая отчужденность: каждая из нас начала отбирать и приводить в порядок свои вещи и понемногу упаковывать их. Это была подготовка к решительному разрыву между всеми нами тремя. Сегодняшний день был особенно отвратителен, потому что в газетах сообщалось о приезде в нашу страну главы гестапо Гиммлера. С ним вместе прибыл Гейдрих, наместник нацистов в Чехословакии. Прочитав в газете их имена, я ощутила какую-то тошноту, какое-то щемящее чувство под ложечкой, как будто бы вместе с этими мерзавцами вошла походным маршем в нашу страну целая армия палачей — невидимо подкравшийся карательный отряд, который займется инсценировкой новых крупных судебных процессов против наших соотечественников. С этим чувством я и вошла в комнату Ады. Ада — дочка пастора, высокая, заурядной внешности и поразительно спокойная девушка. По ее виду нельзя было понять, рада ли она мне, — она все принимает как вполне естественное. Она уселась против меня в своей коричневой юбке и нескладном свитере, устремив на меня спокойный, дружеский и открытый взгляд. Я могла бы подробно рассказать ей обо всем: я знала, что она не проговорится. Однако я не рассказала. Я должна одна проделать все, решила я; чем меньше людей будет знать о моем плане, тем лучше. Вскоре Гиммлер и Гейдрих, думала я, захотят заглянуть в эту комнату и в сотни других комнат Голландии. Я словно чувствовала у себя за спиной холодный, неподвижный взгляд их змеиных глаз. Настоящего разговора с Адой у нас так и не получилось. Я почти сразу же спросила, не может ли она одолжить мне купальный костюм. Едва заметное удивление мелькнуло в ее глазах, но она тотчас же отвела взгляд — разве нет купальных костюмов у Тани или Луизы? Однако она ничего не спросила о Тане или Луизе. Нет ничего дороже скромности! Она только кивнула, встала и подошла к комоду. Вынув из ящика купальный костюм, она подала его мне. Я уже поднялась со стула и сказала: