В отсутствие Черномора гусак сам делал садку на покорно стоявшую овцу. Стадо равнодушно и озадаченно наблюдало этот процесс. Но все потом входило в привычную колею: овцы паслись, а гусак истово выполнял свою миссию вожака.

Слушая это все с большим интересом и с проблеском пониманья происходящего, я спросил ветеринара: нельзя ли прямо сейчас увидеть то, о чем было рассказано? Можно, сказал ветеринар и попросил жену пригнать в конюшню овец. Среди них была и Лысая. Гусак, покачиваясь, ревниво бежал рядом. «Бяша! Бяша!» — позвали остальную часть стада. Но овцы почему-то не спешили к конюшне. Тогда вмешался в дело гусак — он громко загоготал, и овцы не как-нибудь, а бегом устремились к конюшне.

Погремев плошками с пойлом, овец заманили в конюшню. Гусак, конечно, тоже туда проскочил и воцарился рядом с возлюбленной.

И тут из соседней клетушки выпустили пребывавшего в любовном томлении Черномора. Тот немедленно приступил к делу, ему природою предназначенному. Все было бы чинно и, скорее всего, спокойно — овцы ждали этой близости с молодцом. Но каково было гусаку видеть «в объятьях» барана возлюбленную. Он бросился на соперника и повис на нем, вцепившись клювом в правое ухо и хлопая по боку его крыльями. Баран все это терпел, предпочитая не упустить время. Гусь терзал Черномора минут пять — семь, а потом устало прекратил поединок и наблюдал вакханалию, неподвижно стоя в углу.

Жалея гусака, ветеринар оттащил барана в его закуток и выпустил из конюшни овец. Гусак пошел следом, вернувшись к своей роли прилежного пастуха и униженного ухажера.

Не спешите считать рассказанное расхожей байкой. В курьезной этой коллизии просматриваются законы живой природы, уже описанные зоологами. Некоторые животные запечатлевают образ матери, видя ее, как только обретут зрение. Особенно хорошо это прослежено на медвежатах, выходящих вслед за медведицей из берлоги. Будь на месте ее человек, они его сочтут матерью и будут следовать за ним.

Еще одно запечатление — половое. В дикой природе сбои тут происходят редко, но в искусственно созданных условиях (например, в зоопарке) животные в качестве полового партнера могут запечатлеть не себе подобное существо, а того, кто оказался в этот важный момент поблизости. Особенно это проявляется у хищных птиц. Известен случай, когда орел в зоопарке никого не хотел видеть в качестве возлюбленного, кроме жившего в загоне рядом грузного бегемота. И писал я однажды о сибирском охотнике с беркутом Юрии Носкове.

Его орел (орлица) — не просто дрессированный для охоты живой автомат, глаза которому открывают. снимая с головы колпачок в момент, когда человек уже видит добычу. Поймав ее, орел получает в награду кусочек мяса, и на голову ему снова надевают кожаный колпачок.

Отношения у Носкова с орлом иные. Птицу он отпускает в свободный полет, и она сама ищет добычу. «Зрение у орла великолепное. Мне нужен двенадцатикратный бинокль, а орел все видит и так. Если надо орла отозвать, достаточно крикнул»: «Алтай! Алтай!» — и птица немедленно возвращается».

В чем секрет таких отношений? «Птица ко мне привязана. Вероятно, играет роль дли этой самки орла запечатление в раннем возрасте моего облика как полового партнера. Орлов в нужное время птица не видела, и для нее я — «орел», ревнует к жене и ко всем, кто окажется рядом».

Подобные явления при воспитании животных в неволе наблюдались не раз. Пренебрежение законами полового запечатленья стало неожиданным препятствием в американской программе спасения исчезающих белых журавлей. Эти птицы кладут в гнездо два яйца. Вылупившиеся из них птенцы немедленно начинают драку (одна из форм естественного отбора), и жить остается, как правило, один птенец. Ученые решили «лишнее» яйцо из гнезда изымать и помещать в инкубатор, а потом выращивать журавля для выпуска в природе. У этой хрупкой программы немало препятствий.

И вот появилось еще одно, неожиданное. Вырастая в неволе, птица запечатлевает человека-воспитателя в качестве полового партнера и уже не проявляет никакого интереса к себе подобным. Выпускать такую птицу в природу нет смысла — потомства она не даст. Пришлось искать выход. Посчитали, что, если человек-воспитатель будет появляться перед растущей птицей в костюме, напоминающем журавля, дело пойдет на лад. С той же проблемой пришлось считаться и в журавлином питомнике Окского заповедника. При кормлении молодых журавлей орнитологи надевают белые балахоны, становясь похожими на птиц.

Что касается гусей, то у этих птиц половые и семейные отношения выражаются особенно явственно. «Гусак, потерявший подругу, переживает горе, возможно, так же сильно, как это происходит и у людей», — писал нобелевский лауреат зоолог Конрад Лоренц, изучавший поведение диких гусей.

Повадки гусей домашних не повторяют в точности повеленье их диких родственников. Но основные инстинкты диких птиц у домашних гусей сохранились. Эти птицы «общественные», тяжело переносящие одиночество.

И влюбляемость их тоже известна. Упомянутый тут закон в случае с нашим «полковником» действует в неожиданной вариации — у красавца, которого видите вы на снимке, была ведь подруга, и, не странно ли, место ее теперь занимает… овца. Эта привязанность выглядит для нас курьезно-комичной.

Маленький эксперимент — подселенье в хозяйство гусыни, возможно, помогало бы лучше понять поведение явно страдающей в одиночестве птицы. Мы попробуем это сделать.

Вслед за любимой…

_{Фото автора. 26 мая 2005 г.}

Таежный тупик

Агафье Лыковой 60 лет!

Юбилейная встреча

Улетали из Абакана при жаре в 36 градусов. Иллюминатор у вертолета был все время открыт. Я глядел вниз и ловил себя на том, что многое в горном пейзаже сейчас узнаю: вот вершина с шапочкой снега, зеленоватая излучина Абакана, таежная гарь, голубая вода озерка, в которое собираются талые воды, островки на реке…

А вот и то, чего ранее не было. Вертолет ведут братья Аткнины: первый пилот — Петр, второй — Николай. Оба — хакасцы, дети чабана из аала Чарков. Оба — пилоты маленьких, не летающих теперь самолетов. Когда авиационное предприятие в Абакане распалось, они, заняв денег, отважились купить вертолет и вот уже несколько лет являются единственными в этом краю перевозчиками. Петр показывает мне рукой посмотреть вниз — снижаемся на речную каменную дресьву. Из тайги рядом тянется кверху синий дымок. Это кордон нового в этих краях заповедника «Лыковская заимка». Приятно видеть добротные срубы избы, бани, сарая. На костре перед домом булькает в закопченном ведерке уха. Нас ждали. Но мешкать нельзя. Быстро сгружаем продукты, доски для лесников и, получив в подарок ведерко только что пойманных хариусов, поднимаемся — с заповедной границы до жилища Агафьи лёта десять минут.

Как и в прошлом году, река преграждает нам путь к жилищу. Надо опять переходить ее вброд. Но в этот раз не спешим. Агафья, помахав нам рукой, убегает и возвращается с шестью парами резиновых сапог…

В каждый прилет сюда испытываю чувство, что в жилой этой точке ничто не меняется. Радостно лает, предчувствуя кусочек колбаски, собака. Вопросительно смотрят на прилетевших людей три козленка, шныряет туда-сюда одичавшая кошка.

И сама Агафья разговор начинает так, будто только вчера расстались. Главная тема — здоровье. Оно неважное у страдалицы. С подробностями, характерными для всех жалобщиков, рассказывает, что где болит. На этот раз обращает вниманье на руки. От постоянной работы ладони в трещинах: «Мажу сметаной, но пальцы почти не гнутся». От увлеченья таблетками Агафья отказалась — показывает нам пучки трав, называет какой-то «копеечник» и «манжетку», якобы лечащие все болезни.