— Как жили, я знаю. А как решилась расстаться с тайгой?

— Всего не расскажешь. К тайге привыкла, и трудности меня не согнули. Но сложное дело — уединенье. Когда людям не на кого «собак спустить» — спускают на ближнего. Не виню ни себя, ни Агафью. Просто очень трудное житье у двух-трех людей в уединении. Мысль «уйти» стала постепенно меня посещать. А тут дошло письмо от мамы — старенькая, два инфаркта перенесла. Написала: «Наденька, могу умереть, тебя не увидев…» И дочка пишет: «О ребенке затосковала…» Рассказала я это Агафье. При первой беседе она ничего не сказала, но вижу, озаботилась сильно. А дня через три решительно заявила: «Благословенье на уход не даю! Ты из мира вышла, крестилась тут. Как можно?» «Но ведь мать, говорю, зовет…» На это Агафья не нашлась что сказать. А я сорвалась неожиданно.

Сергей решил выходить с Ерината пешком, и у меня вдруг мелькнуло: «Вместе!» Сказала об этом Сереже. Он не стал отговаривать. Вечером собрала я в заплечный мешок еду и все необходимое на дорогу. Уходить решили утром еще до рассвета, чтобы не было тягостного прощанья. Оставила на столе для Агафьи ласковую записку с благодарностью за приют. Сказала, что никакого зла на нее не держу, и попросила прощенья… Только Тюбик озабоченно гавкнул, когда мы в тумане стали подыматься на гору…

Сергей: — Двигались тайгой без дороги. Дело это нелегкое. Но заблудиться мы не могли: стоит подняться на какую-нибудь вершину — сразу видно, правильно идем или нет. Десять дней двигались. Ночевали под кедрами, сварив на костре ужин. Видели по пути глухарей, рябчиков, медведя и двух маралов. Надежда оказалась ходоком неслабым — ни разу не пожаловалась…»

— Пять лет в тайге… Какой опыт необычной, нелегкой жизни накоплен?

— О, многому научилась! Я ведь городской человек — подмосковного леса раньше боялась. У Агафьи первое время дальше реки не ходила. Но постепенно перестала тайги страшиться — уходила с ночевками на два-три дня за грибами, за ягодами, за сеном, за целебными травами.

Первый раз в руки взяла ружье и неожиданно стала охотницей. За год десятка три-четыре рябчиков добывала. Капканом однажды кабаргу изловила. Научилась ночевать у костра, научилась рыбу ловить, за огородом ухаживать, научилась управляться с топором и пилой, коз доить научилась и запасать для них корм, научилась кур обихаживать. Встречалась с опасностью: медведица на рыбалке однажды подошла на десять шагов… И научилась терпенью.

В уединенном житье с человеком другого склада это совершенно необходимо. Научилась неприхотливости — ешь перловку, сваренную на воде без масла, и думаешь: раньше ни за что бы в рот не взяла. А вот хлеб мы с Агафьей научились печь очень хороший — в Москве такого не знают… Чего больше всего хотелось? Людей! Сильно скучала по маме, по дочери, вспоминать стала: где-то растет моя внучка…

— Что испытываешь сейчас, вернувшись в Москву?

— Больше всего — какое-то облегчение, сознанье, что люди должны все-таки жить среди людей. Дочь у меня имеет в Москве хорошую работу. Съездила в Сибирь за своей дочкой. Та на заимке жила с бабушкой (отцовской матерью). Нас с Аней она не знала и поначалу не хотела знать. Но таежная бабушка сумела ей все хорошо объяснить, и вот сейчас мы все вместе.

— Счастливы?

— Не знаю, как и сказать. Но, думаю, случилось то, что должно было случиться.

— А как думаете, что там было утром, когда Агафья неожиданно поняла: на одного постоянного жильца в «усадьбе» стало меньше?

— Ну что… Побежала Агафья в избу к Ерофею, показала записку. Тот, почесав бороду, наверное, сказал: «Я ж тебе говорил…»

— Как у них сейчас там дела?

— Думаю, как обычно. На огороде в этом году все хорошо уродилось. Козы доятся, куры несутся. Но тяжело, конечно, Агафье и Ерофею — одна больная, другой — без ног.

— Надя, а вдруг захочешь вернуться?

— На житье — вряд ли. А в гости… В гости обязательно съезжу, когда все как следует утрясется. В уголке сердца до конца дней моих будут жить и Агафья, и Ерофей, и горы, и речка, и кедры. Это не шутка — пять лет трудной, незабываемой жизни.

_{Фото автора. 7 августа 2003 г.}

Льгов

(Окно в природу)

Упредим заблужденье: Льгов — это вовсе не Львов. И еще: Льгова два — один очень древний, находится на землях курских, там, где течет река Сейм. А этот Льгов (степное село на Орловщине) сделал известным Тургенев. Помните, с Ермолаем он приехал сюда поохотиться? Экспедиция их, живо описанная (прочтите о ней в «Записках охотника»), закончилась трагикомически. Плоскодонка («дощаник») хлебнула воды, и охотники вместе с владельцем лодки, стариком, имевшим во Льгове прозвище Сучок, оказались в воде. Забавный эпизод этот представлен читателям на фоне здешней природы, большого села и двух колоритных его обитателей, переживших бедствие вместе с заезжим барином и неизменным спутником его охотником Ермолаем. Это он «подбил» Тургенева поехать на пруд села, лежащего в ста верстах от Спасского-Лутовинова. И это ему подражал приятель мой, редактор детского журнала «Муравейник» Николай Старченко: «А поедемте-ка во Льгов!»

День был ясный, солнечный. Захотелось глянуть на село и на пруд. Возглавлявший компанию нашу директор Тургеневской усадьбы-заповедника Николай Ильич Левин сказал: «Едем!» И мы немедленно тронулись.

Дорога шла лесостепью. На непаханом поле вблизи от села в будяках и пожухших кустах конского щавеля бродило десятка два пегих коров, среди которых щипала траву оседланная лошадь с жеребенком. И увидели мы пастуха. Это был приветливый человек не то с Кавказа, не то с Востока. Оказалось: турок-месхетинец.

Он указал нам на близость Льгова: «Вон церковь видна за деревьями…» Еще мы узнали: в селе уже несколько лет живет с десяток семей «инородцев», занесенных сюда ветрами нашего времени…

Все внимание подъезжающих ныне ко Льгову со стороны Волхова поглощается церковью. Ее возродили недавно из полуразрушенной кирпичной «культи» и, надо сказать, на редкость удачно. Вряд ли даже изначально старинная церковь была так величественно хороша. Приземистый куб постройки соседствовал с колокольней. Сверканием белизны и золотом главок церковь со стороны гляделась лебедем, плывшим за полосою приземистых ветел и зажженных осенью кленов. Кованая ограда вокруг мощеной площади перед церковью была богатой и привлекательной. Проехав по селу и увидев его обветшалость, мы поняли: «Белый лебедь», еще не обкуренный восковыми свечами, появился тут стараниями орловской власти, потому что дорога из Льгова прямо у церкви поворачивает в Национальный парк «Орловское полесье», которым орловцы очень гордятся. Церковь как бы освещает въезд в лесные угодья, но, конечно, и селу кое-что достается от ее величавости. Селенье же, как многие села и деревеньки сегодня, выглядит выморочным и пустынным. В облике Льгова есть кое-что от лежащих рядом лесов — избы бревенчатые, всюду дрова, припасенные на зиму, грибы на нитках сушатся во дворах. Но и степь уже проглядывает кое в чем — в глаза бросаются колодцы с журавликами, погреба перед избами. Стайки гусей за гумнами предполагали речку или, может быть пруд, характерный для поселений в степи.

У въезда в село.

Пруд нас очень интересовал. Но кого ни спросишь, где он, пожимают плечами: «Не знаем…»

— «Но Тургенев же был во Льгове…»

Кое кто и Тургенева тоже не знал. «Сходите в магазин, поговорите с Алексеем Владимировичем Демидовым. Он должен знать».

Мы сразу поняли: продавец продовольственной лавки во Льгове — лицо авторитетное, уважаемое.

Нас он встретил приветливо и нисколько не походил на обычно вороватого человека торговой точки. Покупателей в лавке не было. «Что же, весь день так сидите?» — спросили мы после знакомства. «Да нет, заходят. Кому хлеба, кому маслица, ну и, разумеется, это, — продавец указал на разнокалиберную батарею бутылок. — Безденежье! Вон, гляньте в окошко, новая библиотекарша Люба Ранжева пошла. Высшее образование. А знаете, сколько она получала в заменившем колхоз акционерном обществе? Триста рублей. Муж получает побольше, но ненамного. Двое детей. Часто ли могут они заглянуть в магазин?»