— Ладно, — смилостивился наконец Степан. — Прощаю.

— Вот спасибо то! Ну и Евгению тогда прости заодно!

— А что Евгения?

Одно маленькое, но очень пакостное предчувствие посетило Степана, и теперь протягивало к нему свои мохнатые лапки.

— Да так. Форму твою немного подпортила. Я ее постирала спозаранку, на просушку вывесила, а она тут как тут. Еле спасти успела.

— Так все-таки успела? — он позволил себе облегченный выдох.

— Ну, то что осталось — да.

— Так, показывай, давай. Ах ты ж мать честная!!! — Степана затрясло мелкой дрожью, когда он увидел то, что протягивала ему Нюра. Кусок рукава. И больше ничего. Просто долбанный кусок рукава. Теперь уже Степан набросился на козу, а Нюра, скрестив руки на груди, с интересом слушала его словоизлияния.

— Полегчало?

— Да.

— Ну тогда завтракать пойдем.

— Нет, искупаюсь сначала.

— Так я же воды не успела нагреть!

— А и не надо. В холодной даже лучше.

Оно и вправду. Даже сейчас, ранним утром, жара на улице стояла немилосердная. Да что там на улице! В доме тоже было не продохнуть — только сквозняками и спасались. Пораспахивали все двери-окна, да так и держали круглые сутки.

— Нюр, а зима у вас здесь бывает?

— Зима то? — она сморщила лоб словно вспоминая. — Да, бывает. Как не бывать? Декабрь, январь и февраль. У нас второй урожай картофеля как раз тогда поспевает. И редиска в это время года тоже хороша: ни пустот в ней, ни трещин, и горечь не так сильно чувствуется.

— То есть снега нет? — уточнил Степан на всякий случай.

— Нет конечно. Мне про него отец когда-то рассказывал. А ты сам-то снег видел?

— Видел. Ладно, пойду, искупаюсь. Мне в лагере на девять утра надо быть.

Он подошел к ванной, установленной на кирпичах в увитой виноградом беседке, включил насос и она стала довольно быстро наполняться холодной, как лед, колодезной водой. Нюра подкралась к нему сзади, обхватила за талию руками:

— А что ты оденешь?

— Погоди, а коза камуфляжку тоже того…съела?

— Нет, — она весело рассмеялась, глядя на его испуганное лицо. — Я сняла ее от греха подальше. Да и высохнуть она успела уже.

— Ну и слава тебе, Господи, — в одно мгновение избавившись от одежды, Степан плюхнулся в воду, обдав окружающее пространство целым фонтаном брызг. Злорадно усмехнулся: истошный визг жены показался настоящей музыкой для его ушей.

— Ах ты вот так значит, да? — Нюра попыталась ухватить его за ухо, но тут же была поймана и водворена к нему в ванную.

— Ага, именно так. А теперь и вот так еще.

Отбиваться от цепких рук Степана она уже и не пробовала. Только мелко подрагивала: то ли от вожделения, то ли просто от того что вода была холоднее некуда, а может от того и от другого вместе.

В кабинете куратора сидели трое: сам Фридрих, молодая стенографистка с некрасивым, вытянутым, словно лошадиным, лицом да длинными наманикюренными ногтями, и розовощекий, круглолицый майор с неизвестными Степану эмблемами рода войск на петлицах.

— Знакомьтесь.

— Майор Терещенко. Особый отдел.

Степан крепко пожал протянутую руку и вопрошающе уставился на девицу.

— Хадувиг Пройсс, — Фридрих Подольский сам представил ее и приглашающее указал на стул посреди комнаты.

От самой же Хадувиг Степан удостоился лишь короткого кивка. Инициативу взял в свои руки майор Терещенко. Со Степаном он говорил подчеркнуто официально, слегка картавя при этом слова. Глаза его из-под набрякших век смотрели вполне миролюбиво и даже с толикой некоего уважения.

— Степан Махров, — слова, несомненно, были адресованы так же и стенографистке, пальцы ее тотчас же забегали по клавишам клавиатуры. — Опишите полностью, с первого до последнего дня ваши действия и действия членов вашей группы с того момента, когда вы оказались в тылу противника. Рассказывайте максимально подробно, не упуская ни малейших, даже самых незначительных, с вашей точки зрения, деталей.

Степан молча кивнул, устраиваясь поудобнее на жестковатом казенном стуле и, уставившись в одну точку, начал неторопливо излагать события в хронологическом порядке. Подробно рассказал об убиенном им сирте, о найденных селениях, о смерти Федотова от руки свихнувшегося Хохленко, о дирижабле, потерпевшем крушение, об убийстве Алексея Ряднова буревеем. Не забыл упомянуть об Улуше, но как-то вскользь, словно о чем-то незначительном. Акцентировать внимание на самом факте контакта с представителем враждующей стороны ему очень не хотелось. Напоследок выложил на стол горку аусвайсов, снятых с мертвых летчиков «Люфтваффе», аусвайс Хохленко и найденного в один из первых дней трупа офицера вермахта. Отдельно положил аусвайсы Игоря с Алексеем.

— Ну вот, кажется, и все, — он посмотрел на особиста и уловил в его глазах такой неподдельный интерес к собственной персоне, что сразу же понял: нет, не отвертеться ему таким вот простеньким рассказом. Вытянет из него майор все жилы, все соки выжмет, но добьется еще более конкретной информации. И дернул его черт рассказать об Улуше! Как думал — так оно и вышло.

— А Улуша… Расскажите еще раз подробнее, когда и при каких обстоятельствах произошел у вас с ней первый контакт.

Степан тяжко вздохнул. Глянул на Фридриха — тот был серьезен, как никогда.

— Она сама вышла на нас. Преследовала какое-то время, дождалась темноты, а затем похитила весь имеющийся у нас на тот момент в наличии провиант и воду, — про нож Радченко он дипломатично решил умолчать.

— Вот значит как.

— Да. Следующим днем пришла на нашу новую стоянку в лесу и все вернула. В целости и сохранности.

— Странно. Очень странно, — глазки особиста масляно заблестели. Степан его уже ненавидел, авансом. — И как вы думаете, чем можно объяснить ее странное поведение?

— А ничем. Сиртя — она сиртя и есть.

— Ну что ж, логично. И после этого инцидента, говорите, она все время была при вас? Вы не отрицаете этот факт?

Взгляд Фридриха Подольского стал чернее тучи.

— Нет, не отрицаю, — Степан спокойно глядел в глаза особиста, мысленно посылая того к черту. Тыловая крыса, мать его. Таких тварей пруд пруди на его приснопамятной Родине. Сейчас, наверняка, запугивать станет.

— Хорошо. Интересовалась ли она тем, что вы делаете? Принимала участие в вылазках к поселениям сиртей?

— Принимала. Причем самое непосредственное. Можно воды?

— Да, конечно.

Фридрих молча налил воды в граненый стакан, подошел и вложил его в протянутую руку Степана. А, ладно, была не была! И он рассказал про то, как сиртя весьма нетрадиционным способом спасла его группу, когда трое бойцов попали в окружение у одного из поселений врага.

Установилась мертвая тишина. Лишь через какое-то время майор снова нашел в себе силы подать голос:

— Откровенно говоря то, что вы нам только что рассказали, скорее напоминает детскую сказку, чем рапорт руководителя разведгруппы. Пускай даже новоиспеченного, — видя, что Степан желает вставить свое слово, Терещенко затараторил еще быстрее, по-бабьи размахивая перед собой короткими руками, заканчивающимися толстыми, мясистыми пальцами. — Ну сами посудите: прямо перед глазами, под самым носом значительно превосходящего по силам противника вы стали в кружок, взявшись за руки, и сразу же сделались невидимы! Я правильно вас цитирую?

— Именно так все и было, — Степан допил воду и с такой осторожностью поставил стакан на край стола, словно тот был хрустальным.

— Вы-то сами верите в то, что говорите?

— Какой мне смысл лгать? Я мог вообще умолчать о сирте и давно спокойно бы сидел уже дома, не находите? И почему вы так яростно отрицаете наличие паранормальных способностей у дикарей? Они ближе к природе и, следовательно, в этом отношении могут быть гораздо развитее нас. Теорию эволюции разума Хешбеля не читали случаем?

Особист как-то по-новому взглянул на Степана:

— То есть вы уверяете нас сейчас, что сирти в настоящее время обладают технологией невидимости, которая позволяет им незамеченными пересекать оборонительные рубежи Империи?