— Когда я говорю повезло, значит — повезло. Во время этой операции мы потеряли восемнадцать из сорока шести групп. И это только на нашем участке фронта. Количество потерь в каждой уцелевшей группе в среднем составило шестьдесят шесть целых и семь десятых процента.

— По-нашему, это сколько? А то у меня голова что-то не варит, устал.

— Группа состоит из шести человек. Вот, считай, четверо из них не вернулись.

— Тогда и впрямь повезло, — Степан пододвинул стул поближе к столу Фридриха, сел.

Куратор закончил, наконец, заниматься картой, отодвинул ее в сторону и извлек из ящика стола непочатую бутылку шнапса.

— Нет, не хочу. Давай завтра?

— Ну, как знаешь. В девять ноль-ноль жду тебя у себя для более развернутого доклада. В одиннадцать ноль-ноль к особисту сходишь и в финотдел по дороге заглянешь по поводу премиальных — там твоя подпись в ведомостях нужна вроде бы. Все понял?

— Понял. Разрешите идти?

— Давай, иди. Нюрка там уже на пупке извертелась.

— Так она знает???

Рот Фридриха растянулся, обнажив в улыбке прокуренные зубы:

— А ты сам-то как думаешь? Сарафанное радио оно, брат, почище дивизионной разведки работает. Да, кстати, чуть не забыл: ходатайствовать буду о представлении тебя к награде — железному кресту за доблесть.

— Ну, спасибо, — Степан был всерьез озадачен. — Даже не знаю, что на это и ответить.

— А ничего пока не отвечай — рано.

Куратор вновь подвинул к себе карту, тем самым давая знать своему сержанту, что аудиенция закончена. Степан бесшумно прикрыл за собой тяжелую дубовую дверь и быстрой походкой направился к выходу. Миновал вестибюль с двумя охранниками, не спеша спустился по каменным ступеням, нащупывая их ногой. После яркого электрического света в кабинете Фридриха глаза его адаптироваться к вечерней полутьме пока не желали. Постоял чуток, освоился, мазнул безразличным взглядом по небу, сплошь усеянному чужими созвездиями, да и побрел себе дальше. Надоели они, если честно, созвездия эти. Втошнились можно даже сказать.

У ворот КПП его ждал сюрприз. Степан и не заметил его поначалу — уж слишком этот «сюрприз» был мал. Да и в тени стоял. Как тут углядишь? Но когда этот «сюрприз» с размаху натолкнулся на Степана, едва не сбив его с ног, он в одно мгновение подхватил почти невесомое тело, крепко прижал к груди и целовал до тех пор, пока не устали губы.

Нюра ничуть не изменилась: все та же девчонка-подросток с горящими глазами. Разве что волосы в косу заплела да похудела еще больше. Ну да ничего, откормим. Степан протянул охраннику аусвайс, подождал, пока тот не вернется к нему через выходное отверстие переносного терминала и, молча сунув черный кругляш в карман, понес свою драгоценную ношу через лес к деревне.

— Поставь меня на землю! — Нюра обрела наконец дар речи и теперь упиралась в грудь Степана кулачками, отчаянно стараясь высвободиться. — Поставь, кому сказано!

— Еще чего, — он лишь прибавил шагу да пощекотал губами ее маленькое ушко.

— Поставь, ну пожалуйста, — в голосе ее послышались просительные нотки, и Степан наконец сдался.

Едва оказавшись на твердой земле, жена тотчас же поправила задравшийся до неприличия сарафан и произнесла, сердито надув губы:

— Поворачивай, назад пойдем.

Брови Степана от удивления поползли наверх:

— Это еще почему?

— Потому что у ворот лагеря осталась Евгения, и если ее сейчас задерут волки, то я тебе этого никогда не прощу!

— Погоди, а зачем нам нужна Женя? — он никак не мог взять в толк с какой стати Нюре понадобился снайпер из его группы и вообще, что делает Женя у ворот лагеря, если она давным-давно должна почивать в казарменной койке. Абракадабра какая-то!

— Ну что ж ты у меня такой глупый? — видя, что Степан так ничего и не понял, она разжевала ему словно маленькому ребенку: — Евгения — беременна. И теперь она будет жить с нами!

От столь сногсшибательной новости Степан словно к земле прирос. Постоял с минуту, глядя на Нюру, затем произнес одеревеневшими, словно не своими, губами:

— Как беременна? У меня же с ней ничего не было!

— С козой — то? Не сомневаюсь.

— С какой козой?

— Нашей козой. Я ее сюда привела.

— Ах с козой… — теперь до него постепенно начало доходить. — Я и не знал, что ее Женей зовут.

— Евгенией, — автоматически поправила Нюра, и они пошли рука об руку туда, где уже слышалось жалобное блеяние.

Обратно к деревне они добирались уже втроем. Степан шел посередине, правой рукой обнимая любимую за плечи. По левую сторону вышагивала коза, то и дело путаясь под ногами да норовя попробовать на вкус его штанину. С удивлением Степан вдруг осознал, что именно сейчас, именно в этот момент он абсолютно и бесповоротно счастлив.

— Между прочим, ты можешь сейчас загадать желание, — Нюра прижалась к нему еще плотнее, и Степана окатила такая волна нежности, что даже в груди защемило.

— Почему же?

— Ну… ты идешь между двумя беременными женщинами.

— Серьезно? Но ведь как бы рановато еще. Откуда узнала?

— Чувствую.

— А, ну если чувствуешь…

— Что, не веришь, да? — она обиженно засопела ему в плечо.

— Верю, конечно верю, — вдали показались огоньки деревни, но домой спешить отчего-то решительно не хотелось. — А давай еще куда-нибудь сходим?

— И думать забудь. Ходок, тоже мне. Ты же еле ноги переставляешь!

Обидно, конечно, но Нюра была действительно права. Накопленная за все эти дни усталость тяжким грузом легла на его плечи, придавливая тело к земле. Чем ближе к дому, тем менее Степан находил в себе сил, чтобы двигаться дальше. Даже на Нюру стал опираться. Ненавязчиво так, чтобы не заметила. Завидев контуры родного дома, заставил себя прибавить шагу и вскоре собственноручно распахивал жалобно скрипнувшую калитку. Сразу видно, что хозяина дома не было: ни смазать некому, ни подправить. Ну да ладно, завтра. Все завтра.

В доме за время его отсутствия ничего не изменилось. Вся мебель стояла на своих местах — там, где он ее и помнил. Деревянные полы надраены до зеркального блеска. Посреди комнаты стол, сервированный на две персоны. Надо же, и когда только успела?

— Есть будешь?

— Конечно, буду. И искупаться бы — воняю как мерин.

— Хорошо, я мигом воду нагрею.

Она заметалась около печки, растапливая ее да наполняя водой высокий чан. Степан же решил прилечь на кровати, пока суд да дело. Прилег — и тотчас же провалился в глубокий сон.

Проснулся он ни свет ни заря. Долго лежал с открытыми глазами, постепенно приучая себя к мысли, что он, наконец, находится дома. Осторожно повернул голову. Нюры рядом с ним не было. Зато на подворье послышались звуки перебранки. Что там происходит в конце концов? Степан сбросил с тела одеяло, не без удивления констатировав тот факт, что теперь он был абсолютно наг. Вскочил, прошелся по комнате в поисках одежды и, не найдя ничего более подходящего, облачился в старые форменные брюки да длинную холщовую рубаху навыпуск.

Нюра долго и со знанием дела отчитывала козу. Степан, стоя на крыльце, только диву давался: словарный запас его жены мало того, что был воистину неиссякаем, так еще и изобиловал такими терминами и оборотами речи, которые молодая, приличная девушка из хорошей семьи знать как бы и не должна. Он и сам, конечно, не прочь был временами ввернуть крепкое словцо, но чтобы вот так… Да, ему еще многому придется научиться у Нюры.

— Что за шум, а драки нет? — произнес он наконец, заметив, что энтузиазм у любимой потихоньку идет на убыль.

Нюра, оказывается, только сейчас увидела Степана. Щеки ее вмиг стали пунцовыми, глаза стыдливо забегали из стороны в сторону.

— Ты что, тут был все это время?

Степан с серьезным видом кивнул.

— Ой стыдно-то как!

Ага, стыдно ей, держи карман шире. Глаза-то хитрющие. На публику играет небось. В данном случае, на него с козой.

— Я больше так никогда не буду, честное слово!

Простить ее, что ли, или непрощенной пускай побегает пока?