— Не квартет. Два тандема, — сразу ответил Спиноза. — Притом, если первый тандем, Бредли и Трейси, Джонни-Счастливчик и Фредди-Ковбой, хорошо известны, то о втором в уголовной Системе никто не знает. Небезызвестный Рип Уолтер, он же Колченогий, лагерника ищет с зимы.

— Значит, Трейси утаил лагерника от Системы, — Новиков пожал плечами. — Нелепо. Это же его козырь.

— Либо он его приберегает для более высоких ставок, — начал Золотарёв.

— Приберегал, — тихо поправил его Никлас. — Лагерник мёртв, и Трейси это знает. Но я вас перебил, извините.

— Да, — Спиноза улыбнулся. — Кстати Уолтер, по некоторым данным, предлагал это и Трейси.

— Искать лагерника? — весело удивилась Шурочка. — И тот согласился?

— Не отказался. Что вполне логично. Но…

— Но мы не даём говорить, — остановил начавшийся общий шум Михаил Аркадьевич. — Пожалуйста, Николай Алексеевич, закончите свою мысль. Второй вариант.

Золотарёв молчал, прикусив губу, и за него неожиданно для всех ответил Никлас.

— Либо Трейси оберегал парней от Системы.

— Почему?! — вырвалось у Золотарёва. И тут же поправил себя: — Нет, зачем?

Никлас пожал плечами.

— Предполагать можно разное. Но… есть ещё одно предположение. Парни относились друг к другу по-братски. Почему бы не предположить у Трейси отцовское отношение? Кстати, по возрасту он им как раз годится в отцы. И по жизненному опыту тоже. Трейси одинок, ни семьи, ни родных, ни дома. Его богатство официально принадлежит другому, его счетами имеет право распоряжаться Бредли. Трейси зависим от него. Он нужен Бредли, пока у того не хватает средств и веса в легальном мире. А потом? Отношение Трейси к парням бескорыстно, — Никлас говорил тихо и словно извиняясь.

— Это только допущение, — ответил Золотарёв.

— Да, вы правы, одно из многих. Но оно многое объясняет. Трейси отказывается давать информацию о парнях. Но и они, во всяком случае, один из них поступает так же.

Золотарёв невольно покраснел и попытался перейти в наступление.

— Этот чёртов индеец вообще не даёт информации. Ни о ком! И никому!!!

— Зачем же столько экспрессии, — покачал головой Михаил Аркадьевич.

— Вы не совсем правы, — Никлас улыбнулся. — На следствии по делу о резне в Джексонвилле он очень охотно сотрудничал. И потом… Мне пришлось беседовать с ним. Не скажу, чтобы он охотно пошёл на контакт, он недоверчив, озлоблен. Как все бывшие рабы, кстати. Но сотрудничать с ним можно.

— Вы спрашивали его о Трейси? — быстро спросил Золотарёв.

— Нет, это не относилось к делу, по которому я обратился к нему за помощью. Его брат, лагерник, чего он не отрицает, убит, его смерть он переживает очень тяжело, — Никлас посмотрел на Золотарёва, понимающе улыбнулся. — Да, вы правы, на этом можно сыграть, попытаться сыграть. Но зачем?

— Так что? — Гольцев запнулся, будто в последний момент передумал. — В архив, значит?

— В архив сдавать нечего, — покачал головой Михаил Аркадьевич. — Дела не было.

— Просто двойной разрыв, — усмехнулся Новиков.

Михаил Аркадьевич кивнул. На коробке селектора мигнула лампочка. Он тронул клавишу, и голос дежурного безучастно сообщил:

— К вам профессор Бурлаков. От «Комитета защиты прав узников и жертв Империи».

— Попросите его подождать, — Михаил Аркадьевич щёлкнул переключателем, оглядел сидящих. — Да, операция провалена, в архив сдать нечего. Извинитесь пред привлечёнными экспертами. Я имею в виду доктора Аристова, капитана Старцева и профессора Бурлакова, — понимающие кивки. — Тогда благодарю вас, все свободны.

На этот раз Никлас встал и, обменявшись быстрым взглядом с Михаилом Аркадьевичем, вышел со всеми. Когда за ними закрылась дверь, Михаил Аркадьевич снова щёлкнул клавишей.

— Приглашайте, — и выключил селектор.

В просторном «предбаннике» Бурлакова не было. Видимо, он прошёл в кабинет через другую дверь. Все дружно вытащили сигареты и закурили.

— Ну, что ж, — философски заметил Спиноза, — могло быть и хуже.

Новиков согласно кивнул.

— Да, напортачили, конечно, изрядно, что и говорить. Но кто же предполагал, что так повернётся. Всё казалось просто.

— Слишком просто, — улыбнулась Шурочка. — Не надувайся, Костя, я в Мышеловке соображала столько же. И взялись мы за них всерьёз только после Ротбуса, когда отношения уже определились.

Гольцев тряхнул головой.

— Ладно. Но Ротбуса я размотаю.

— Против генерала попрёшь? — весело удивился Золотарёв. — Он же велел…

— Чего он велел, Коля? Дело Ротбуса в отдельном производстве. Оформлено по всем правилам и без срока давности. Его в архив ещё не скоро сдадут. И потом… я слово дал.

— Кому? — спросил Спиноза.

— Самому себе! — Гольцев обвёл их синими блестящими глазами. — И вам даю. А хотите на спор? На бутылку коньяка, — и лукаво уточнил: — С каждого.

— А если не получится? — ласково улыбнулась Шурочка. — Ты ставишь каждому?

— Идёт, — кивнул Гольцев.

— В любом случае, пьянка будет, что надо, — рассмеялся Спиноза. — Согласен. Кто ещё?

Согласились все, включая Никласа.

— А как у вас прошёл разговор с индейцем? — мило спросила Шурочка.

Никлас улыбнулся ей.

— Нелегко, но плодотворно. В начале… в начале я допустил ошибку. Предложил ему обычную беседу. И он сразу выдал негативную реакцию. А когда понял, что его, — Никлас усмехнулся, — друзья меня не интересуют, и что это вполне официально, как продолжение следствия о резне, то никаких сложностей уже не было.

— Странно, — пожал плечами Золотарёв. — Обычно официальный вариант хуже приватной беседы.

— Да, — кивнул Новиков. — Но здесь всё шиворот-навыворот.

С ним согласились.

— Ну, Гоша, как съездил?

Михаил Аркадьевич с удовольствием рассматривал Бурлакова. Они сидели за столом заседаний напротив друг друга. Бурлаков раскрыл свой «профессорский» портфель, вытащил кипу бумаг и теперь раскладывал их перед собой в каком-то, ему одному понятном порядке.

— Весьма результативно, Миша. У Крота кое-что для Змея приготовлено, примешь?

— Даже так? — радостно удивился Михаил Аркадьевич. — Давай, конечно.

Из середины пачки таблиц извлеклись два листа, покрытых ровными строчками цифр и отдельных слов.

— Держи. Сам разберёшься или прокомментировать?

— Подожди, сейчас, — Михаил Аркадьевич быстро, одним взглядом охватил оба листа и стал перечитывать уже построчно.

— Понятно, — наконец кивнул он. — Это всё те же… крысы?

— Конечно. Строго по Андерсену, «Стойкого оловянного» помнишь? Сидит крыса на берегу и смотрит: что откуда и куда течёт. Запруд не делает, — улыбнулся Бурлаков. — Ты на истоки посмотри. Откуда ручейки текли.

— И в каких озёрках собирались, — закончил фразу, не отрываясь от листов, Михаил Аркадьевич. — А ты, значит, перехватил и к себе завернул. Лихо!

— Кто не успел, тот опоздал, Мишка.

— Лихо, — повторил уже с другой интонацией Михаил Аркадьевич. — На этом вполне можно будет кое-кому кое-что прищемить. По многим азимутам.

— Финансирование запрещённых исследований, — кивнул Бурлаков. — Не просто сотрудничество, а пособничество и соучастие. Перспективы…

— Не учи учёного. Кроту и его… гм, банковским крысам сердечная благодарность. Расшифровывать его не будем?

— Незачем. Кому нужно и можно, те и так знают. А остальным… незачем. А крысок, тем более, никто не то, что знать, подозревать об их существовании не должен.

— Предусмотрительно, — кивнул Михаил Аркадьевич и, наконец, оторвался от бумаг. — Думаешь, попытка реванша повторится?

— Уверен. Повторять будут, не сразу, постепенно, но обязательно. Так что, контроль над финансовыми потоками надо сохранить. Будем знать кто, откуда и кого финансирует, сможем перехватить.

— Не учи, — повторил Михаил Аркадьевич, отодвигая оба листа на свой стол. — Это я оставлю себе.

— Для того и сделано, — кивнул Бурлаков. — У Змея Кроту что есть?

— Если будет по результатам, — Михаил Аркадьевич кивком показал на отложенные листы.