Чак судорожно сделал последний глоток.

— Убью, скотина вонючая! Спальник поганый…!

— Во, видите, доктор Иван. Меня обозвал, и лишний день, глядишь, и набежал, — Андрей снял полотенце с груди Чака и деловито собрал посуду. — Мне-то что, я за это зарплату получаю.

— За что, погань рабская?!

— Что тебя слушаю.

Андрей взял полотенце, посуду, озорно улыбнулся Жарикову и Гольцеву и вышел. Чак дёрнулся всем телом следом за ним и замер, бессильно дёргая грудными мышцами. На его глазах выступили слёзы, и он резко отвернулся от Жарикова и Гольцева, стоявших у окна.

Гольцев оттолкнулся от подоконника и подошёл к кровати.

— Здравствуй, Чак. Как ты?

— Почему? — хрипло выдохнул Чак. — Почему вы не убили меня тогда, сэр? За что вы меня… так?

— Ты хочешь умереть? — спросил Гольцев, усаживаясь на место Андрея.

— Чем так жить… когда всякая погань смеет измываться… простите, сэр, — Чак на мгновение повернул голову к Жарикову и уставился в потолок. — Это ваши… люди, сэр. Они делают то, что вы им приказываете…

— Разве у тебя боли не кончились? — спросил Жариков.

Чак снова покосился на него, вздохнул и честно ответил:

— Позлюсь, и опять… подёргивает.

Жариков подошёл и остановился в ногах кровати.

— Думаешь повернуть процесс обратно? Ладно, я ещё зайду, — и вышел, оставив их вдвоём.

Гольцев посмотрел на напряжённое, вызывающее и одновременно испуганное лицо Чака, достал пачку сигарет.

— Куришь?

— Если угостите, сэр, — после паузы ответил Чак.

Гольцев достал и вставил ему в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой. Когда он подносил Чаку огонёк, лицо того на секунду сморщилось в гримасе ожидания боли. Гольцев сделал вид, что не заметил и закурил сам. Он не спрашивал, но Чак тихо сказал:

— Я был у одного… в аренде. Он любил жечь человека… сигаретой или зажигалкой. Я запомнил.

Гольцев молча кивнул. Он слышал о таком не раз. От разных людей и, скорее всего, о разных людях.

— Ты хочешь вернуться назад? К Старому Хозяину?

Чак глубоко затянулся дымом и закашлялся. Гольцев взял у него изо рта сигарету и, когда тот отдышался, вставил обратно. Чак взглядом поблагодарил его.

— Сэр, я могу спросить вас?

— Спрашивай, — кивнул Гольцев.

— Говорили… один из наших… перегорел и живёт… — Чак затянулся, сдвинул языком сигарету в угол рта и выдохнул дым в сторону от Гольцева. — Он… как это у него получилось, сэр?

Тихо, как-то очень незаметно, так что ни Гольцев, ни Чак не обратили на него внимания, вошёл Жариков и встал так, чтобы видеть лица обоих.

— Он усыновил мальчика, — Гольцев разглядывал завитки и струйки дыма от своей сигареты. — Спасал его, заботился о нём. Он не рассказывал подробно.

— Через боль?

— Да, думаю, так, — Гольцев забрал у Чака окурок, погасил его и свою сигарету плевком, спрятал оба окурка в карман и встал. — Давай проветрю, чтобы дымом не пахло. Не продует тебя?

— Мне заботиться не о ком, — не слушая его, сказал Чак. — И у меня уже вот… паралич. Пока болело, ещё двигалось. Через боль, плохо, но… я чувствовал. А теперь… — он закрыл глаза, оборвав фразу.

Гольцев посмотрел на озабоченное лицо Жарикова.

— Что там?

— У Гэба? Пока по-прежнему.

— Не будет он гореть, — глухо сказал Чак. Он по-прежнему не открывал глаз и говорил будто сам с собой. — Пока по приказу живёт, не загорится. Он упрямый. Сдохнет, а без приказа крошки не съест, — и убеждённо повторил: — Не будет он гореть.

— А без этого он останется рабом, — возразил Жариков.

— Рабом родился, рабом и помрёт, — в тоне Чака прозвучал вызов, и в щёлке между веками блеснул настороженный взгляд.

— Необязательно, — покачал головой Жариков. — Человека можно бить, морить голодом, заковывать в кандалы… но пока он сам не считает себя рабом, он — не раб. Разве ты не встречал таких?

— Таких сразу к финишу, сэр, — пожал мощными плечами Чак, усмехнулся и повторил: — Гэб упрямый.

— Странно получается, — задумчиво сказал Гольцев. — Гэб не горит, потому что живёт по приказу. А ты в тюрьме загорелся, как раз когда приказы начались. Как это так получается?

Чак насторожился, поёрзал затылком по подушке и наконец нехотя ответил:

— Я из-за другого загорелся, сэр.

— Убивать некого стало, — понимающе кивнул Гольцев. — Но вот Ротбуса убили в августе, а взяли тебя первого ноября. Чего ж это ты за столько месяцев не загорелся? Ведь по собственной воле жил. И не убивал никого.

— Я… я на массаж ходил, — Чак открыл глаза. — Ну и… позлюсь, подерусь, бабу там возьму… отпускало.

— Насиловал? — резко спросил Гольцев.

— Деньги покажешь, так они сами на всё согласны, сэр, — насмешливо улыбнулся Чак. — Да и чего черномазых насиловать? Их ещё в питомнике, да по распределителям надзиратели по-всякому. Ну, когда приучают, что белому прекословить нельзя. Это они сейчас… «чуйства» себе напридумывали, а тогда… на кого ей хозяин укажет, под того и ляжет без звука, сэр.

— А ты сам? — прозвучал вдруг насмешливый вопрос.

Жариков и Гольцев повернулись к двери. На пороге стоял Крис с ведром воды.

— Что… я? — медленно спросил Чак.

Жариков нахмурился, шагнул вперёд. Насторожился, предчувствуя, Гольцев. Но Крис уже вошёл, поставил на пол ведро с плавающей в нём тряпкой и, медленно закатывая рукава синего халата уборщика, сказал:

— Ты на «трамвае» с какими, — он передразнил Чака, — «чуйствами» ездил, а?

Гольцев посмотрел на Жарикова, перевёл взгляд на Чака… посеревшее лицо, расширенные в немом крике глаза… А Крис, словно не замечая этого, деловито объяснял Жарикову по-английски.

— Я вместо Андрея уберу здесь всё.

— А Андрей? — спросил Жариков.

— Он в реанимацию пошёл. Там, — Крис помедлил, подбирая слова, и продолжил по-русски: — тяжёлых двое. У одного Джо с Джимом сидят, а у другого, это седой без обеих ног, и рука правая покалечена, у него Андрей посидит. Арчи из города придёт, подменит его.

Жариков задумчиво кивнул.

— Ну… ладно, согласен.

Чак медленно хрипло перевёл дыхание, осторожно покосился на Жарикова и Гольцева. Жариков, поймав этот взгляд, кивнул Гольцеву и пошёл к двери.

— Хорошо, Крис, не будем тебе мешать.

— Вы не мешаете, доктор Иван, — улыбнулся Крис, выплёскивая воду из ведра широким веером и берясь за тряпку.

В коридоре Гольцев несколько оторопело уставился на Жарикова.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Не всё и неточно, — Жариков, придерживая его под руку, прислушался. Но в палате было тихо. — Пойдём к Гэбу, посмотрим, что там.

Когда их шаги в коридоре затихли, Чак тихо спросил Криса, спокойно мывшего пол.

— Зачем ты сказал это? При беляках, — Крис не ответил, и он продолжил: — Хочешь сквитать что, так сам валяй. Я безрукий теперь, не отобьюсь. А белякам подставлять… западло!

Крис выпрямился, ловко выкрутил тряпку в ведро, холодно оглядел Чака.

— Не тебе говорить об этом, палач.

— Ты… спальник, трахалка, ты… — Чак длинно выругался.

Крис усмехнулся.

— Я горел, чтобы не быть им. А ты хочешь остаться палачом. Ты — трус.

— Заткнись, — дёрнулся Чак. — Я… я этих беляков давил… Как гнид, двумя пальцами…

— По приказу? — презрительно улыбнулся Крис. — Велика храбрость — пытать связанного. А самого коснулось, сразу хвост поджал.

Чак рывком повернулся набок, сел на кровати и с усилием встал.

— Н-ну, — хрипло выдохнул он. — Говоришь, я трус, так? Давай! Я безрукий, ты… всё твоё при тебе, ну… кто кому глотку перервёт, посмотрим?

Крис насмешливо прищурился.

— По поединку соскучился? Зря стараешься. Драться я с тобой не буду.

— Почему?!

— А я брезгливый, — Крис кинул скомканную тряпку в ведро и пошёл к двери.

Чак сделал выпад, пытаясь достать его в спину ногой, но не удержал равновесия на скользком полу и упал. Крис поставил ведро и вернулся к нему. Ловко поднял и уложил на кровать, укрыл одеялом.

— Брезгливый, а ухаживаешь, — попробовал уколоть его Чак.