-- Кто знает, Настя! Может быть, и надолго.

   -- Алеша, ты пугаешь меня...

   -- Ну представь себе, я могу захворать, умереть, мало ли что может случиться!

   -- Алеша, ты скрываешь от меня что-то? Тебе предстоит какая-нибудь опасность?.. Я догадываюсь...

   -- Ровно никакой, моя милая. Мне отчего-то скучно, вот я и кислый.

   -- Что ни говори, милый, ты со мной не откровенен.

   -- Настя, ну как же мне тебя уверить?

   -- Ну, ну, хорошо, я верю тебе, верю. Итак, милый, до завтра. Завтра ты приедешь? Да?

   -- Да, да! Прощай, Настя! Впрочем, я совсем забыл тебя спросить о Тольском... Ведь ты знаешь его, Настя?

   -- Это того сумасшедшего, который чуть не силою врывается к нам? Я сказала людям, чтобы больше не принимали его.

   -- Хорошо сделала, моя милая: он -- дурной человек.

   -- Алеша, а ведь прежде ты был другого мнения о нем!

   -- Я познакомился с ним только за несколько дней перед тем. В такое короткое время трудно узнать человека, сама знаешь. Так ты не любишь его?

   -- Это Тольского-то любить? -- Молодая девушка весело засмеялась. -- Уж не ревнуешь ли ты к нему, мой милый?

   -- Полно, Настя, что ты! А он говорил мне, что ты нравишься ему. Советую тебе остерегаться Тольского.

   -- Я уже сказала тебе, что он больше не будет бывать у нас в доме. В первый раз он, правда, заинтересовал меня своей смелостью, а вчера -- представь себе! -- объяснился мне в любви, настойчиво требовал, чтобы и я его полюбила. Какой нахал!.. Я много смеялась над этим объяснением.

   -- Стало быть, Тольский -- мой соперник?

   -- Да, но не опасный.

   Влюбленные расстались.

   Приехав домой, Намекин принялся писать письма к отцу и к Насте, а также к двум-трем близким родственникам. Эти письма должны были быть переданы в случае его смерти на дуэли.

XI

   Было зимнее морозное утро. Еще не совсем рассвело; шел маленький снежок, обещавший перемену погоды. По дороге к Сокольникам ехали щегольские барские сани; в них под медвежьей полостью сидели Алеша Намекин и его приятель, офицер Боря Зенин.

   Вековая Сокольничья роща в то время начиналась на некотором расстоянии от Красных ворот и распространялась на десятки верст. В ту пору о дачах в Сокольниках не было и помина и лес служил не местом прогулки для москвичей, а чаще пристанищем для обездоленных судьбою людей и грабителей.

   Проехав Красный пруд, сани остановились. Намекин и Зенин вышли; у последнего в руках была шкатулка с пистолетами. Они пошли по мерзлому снегу на небольшую поляну, выбранную местом дуэли и окруженную со всех сторон гигантами соснами, которые закрывали ее со стороны проезжей дороги.

   -- Мы первыми приехали, -- проговорил Намекин, посмотрев на свои дорогие часы.

   Он был совершенно спокоен; зато его секундант очень волновался, горячился и ругал Тольского.

   -- Оставь горячиться, Боря! Ты, как секундант, должен быть хладнокровен и спокоен, -- с улыбкою проговорил Намекин.

   -- Помилуй, какое тут хладнокровие, черт возьми! Когда пройдет еще несколько времени, и ты...

   -- И я буду убит, ты хочешь сказать?

   -- Разумеется! Разве этот подлец Тольский пощадит тебя? Убить человека для него -- плевок. Как хочешь, Алеша, это не дуэль, а бойня! Знаешь, Алеша, если Тольский убьет тебя, то я... я сам убью его, вызову на дуэль и убью.

   -- Не могу не пожелать тебе успеха, мой милый.

   -- Только вот горе: ведь, признаться, стрелок-то я плохой, и Тольскому не составит труда подстрелить меня, как куренка, -- с глубоким вздохом признался Зенин.

   -- Надеюсь, Боря, ты не сделаешь глупости и не станешь вызывать противника, который и ловчее и сильнее тебя!

   Едва Намекин проговорил эти слова, как послышались ржание лошадей и громкий разговор. Скоро на поляне появился Тольский в сопровождении своего секунданта.

   -- Вот он, легок на помине, чтобы черт побрал его, разбойника! -- чуть ли не в голос злобно проговорил Зенин.

   Противники ни слова не сказали друг другу, только обменялись легким поклоном.

   -- Приступим! -- отрывисто проговорил секундант Тольского, обращаясь к Зенину.

   Секунданты стали мерить шаги, потом заряжать пистолеты.

   -- Господа, я, как секундант, считаю своей обязанностью предложить вам примирение, -- проговорил слегка дрожащим голосом Зенин, обращаясь к Тольскому и Намекину.

   -- Что же, я не прочь; пусть господин Намекин постарается исполнить то, о чем я говорил ему, -- ответил Тольский.

   -- Отказаться от любимой девушки? Никогда! -- горячо промолвил Алеша Намекин.

   -- Если так, то приступим.

   -- Я готов.

   Противники были поставлены по местам; им были розданы пистолеты; сговорились стрелять после третьего счета.

   Тольский, прицеливаясь в Намекина, сказал ему:

   -- Так вы не хотите отказаться от Настасьи Гавриловны?

   -- Ваш вопрос я считаю неуместным, а потому и не отвечаю на него, -- с достоинством ответил ему Намекни.

   -- А, когда так, прощайтесь с жизнью!

   Зенин дрожащим голосом стал считать, полузакрыв глаза. Ему страшно было за своего друга.

   Вот в морозном воздухе резко раздалось роковое "три". Одновременно последовали два оглушительных выстрела.

   Когда дым, произведенный выстрелами, рассеялся, Зенин увидал своего друга распростертым на снегу. Из раны в левом плече фонтаном била кровь, его лицо было мертвенно-бледным. Видно было, что он делал большое усилие, чтобы не стонать от сильной боли. Зенин бросился к нему и постарался платком завязать рану; кое-как, с помощью другого секунданта, ему удалось сделать это и несколько остановить кровь. Однако Намекин скоро впал в беспамятство.

   Секунданты и Тольский бережно закутали его в шубу, вынесли с поляны и положили в поджидавшие сани. Зенин, бледный, взволнованный, поместился тоже в санях, поддерживая своего друга; он мысленно ругал себя за то, что не пригласил с собою врача, скорая помощь которого теперь была бы необходима раненому.

   -- Вашего друга я щадил, и потому только ранил его, но не убил, -- громко проговорил Тольский, когда сани с Намекиным тронулись.

   Зенин ответил ему только презрительным взглядом.

   -- Сорвалось, черт возьми! Почти первый раз в жизни сорвалось! Целил в грудь, а попал в плечо. Или глаза мне стали изменять, или рука дрогнула, -- проговорил в сердцах Тольский, когда сани скрылись.

   -- Ведь ты только сейчас сказал, что щадил своего противника, -- с недоумением возразил секундант.

   -- А ты и поверил? Эх, Ванька, и глуп ты у меня, и прост! Уж если я с кем-либо стреляюсь, пощады тот не жди. Если и уцелел Намекин, то только благодаря моему неверному прицелу. Говорю тебе, это только первый случай в моей практике, когда противник отделался легкой раной. Впрочем, мои расчеты с ним еще не кончены. -- И, проговорив эти слова, Тольский со своим секундантом сел на поджидавшую их лихую тройку.

   Между тем Зенин привез раненого приятеля в его дом, располагавшийся на Тверской.

   Намекин все еще находился в беспамятстве. Немедленно же были приглашены известные в то время хирурги, и они, тщательно осмотрев раненого, нашли, что его положение довольно серьезно.

   Зенин не отходил от своего друга, который после долгого беспамятства пришел в себя и открыл глаза.

   -- Боря, ты здесь, со мной? -- слабым голосом проговорил раненый, с благодарностью посматривая на своего приятеля.

   -- Да, да, где же мне быть, как не около тебя?

   -- Спасибо! Скажи, Боря, как это случилось, что я остался жив? Ведь я был почти в полной уверенности, что Тольский убьет меня; он -- очень искусный стрелок.

   -- Я и сам был такого же мнения и боялся за тебя.

   -- Видно, не судьба умереть мне на дуэли. Прежде я смотрел на свою жизнь как-то хладнокровно, подчас мне было все равно, жить или умереть, но теперь не то. Теперь я узнал цену жизни, и рад, что остался жив. Ведь я не умру от раны, не правда ли?