— С ней все в порядке? Она жива? — для Никона это были все самые важные вопросы, не взирая на все его слабое состояние.

— Жива, — ответил тот.

У Никона отлегло от сердца. Он лег и расслабился. Боль немного отступила, но уходить ни куда не собиралась.

— Я вообще хотел с тобой поговорить на счет твоей дочери — Олимпии.

— А что такое? — удивился Никон.

— Я её люблю, — ответил тот, удивив Никона.

Никон призадумался. С дочерью он в хороших отношениях, но не в таких, как отец и дочь. Ему нужно время, что бы понять, что будет для неё наилучшим вариантом, и как она сама отнесется к этому.

Никон внимательно вгляделся в этого человека. У него был ястребиный нос, зоркие карие глаза, взгляд которых был обращенные куда-то внутрь, выразительные ресницы, черные брови, сейчас обращенные куда-то внутрь. Жесткая линия подбородка. Глаза притягивали к себе внимание. Они были такие же необычные, как и у Каи, только более тусклые. У Каи же, они так и светились жизнью.

Этот человек, маг в трансе, который наложил когда-то давно проклятие на его род. Проклятие, за которое Никон, по идее, должен его ненавидеть. Никон и ненавидел его. Но он знал, что ненависть ни к чему хорошему не приведет, что она только делает больнее. Никон решил для себя давно, что каждое существо во вселенной имеет шанс на вторую попытку.

— Скажи, Иноксион, а в чем была причина, что ты наложил проклятие на своего брата? — поинтересовался Никон.

Он знал ответ. И все же он хотел услышать его от самого Иноксиона.

— Меньше всего я ожидал сейчас этого вопроса, — покачал головой тот.

— И все же?

— Довольно банальная причина, — пожал плечами тот. — Все из-за девушки.

— Она того стоила? — поинтересовался Никон, стараясь не выдавать своей осведомлённости.

— Я всегда считал, что да. Но это было до встречи с Олимпией, — тот улыбнулся. — Олимпия совершенно другая. Она такая обаятельная, нежная, понимающая.

— Ты мне зубы не заговаривай, — хмыкнул Никон.

— Я говорю правду, — возмутился тот. — Мне казалось, что я влюбился в ту девушку. Милана, так её звали. Тогда мне казалось, что она идеал. Я стал за ней ухаживать. Мы встречались. А потом она познакомилась с моим братом. И все, любви пришел конец.

— И ты решил наслать проклятие?

— Нет, — покачал тот головой. — Все обстояло немного по-другому. Из-за того, что она меня отвергла, я возненавидел их двоих. Тогда я и овладел трансом. Я стал самым сильным магом, которого все боялись и уважали. Даже Хранитель не мог мне ни чего противопоставить. А идею наложить проклятие мне подарил мой ученик.

— Галактион? — поинтересовался Никон, медленно переворачиваясь на бок.

Все терпеть такую боль он не привык.

— Я так не могу, — сжалился над Никоном Иноксион и через полминуты Никон был здоров как Хранитель. — Я с ним познакомился случайно. Хороший парень. Только немного сдвинутый.

— И в чём это выражалось?

— Ты бы бросил все и полетел сквозь всю Вселенную искать одну единственную девушку, имея всего пару рисунков, не ясные рассказы некоторых личностей, знающих от силы планеты в системе и образец ДНК? Причем, даже не знаешь, в каком направлении была её галактика?

— Да, — не задумываясь, решил Никон. — Если это была Кая или Олимпия.

— Я бы тоже, что понял не так давно, — ответил Иноксион. — И он решился. У него любовь забрали, вот он и колесит всю Вселенную в её поисках. Как ни странно, она имела такое же ДНК, как и мы. А вот он вместо красной крови имел серебряную.

— Даже так? — удивился Никон.

— Да, — просто ответил тот. — Он рассказал, что она для него больше, чем жизнь, и что он все на свете готов отдать, лишь бы она нашлась. Ему не важны ни пространство, ни время. Я с ним поделился этой историей, и он предложил мне сделать что-нибудь гадкое, в том числе и проклятие. Как он сказал, на моем месте он поступил бы именно так. Он мне дал тот самый кристалл, из которого я сделал компоненты для проклятия и для его снятия. Сказал, что так будет надежнее. Потом, проведя некоторое время здесь, не более месяца, и не найдя то, что нужно, он продолжил свои поиски. Улетел, и пообещал, что если найдёт, то непременно сообщит мне.

— И как, сообщил? — спросил Никон.

— Нет, — ответил Иноксион. — Но, я думаю, что найдет. С его одержимостью, точно найдет.

— Молодец, — заметил Никон.

— Да. Сейчас я смотрю на свою прошлую жизнь, которая кончается со знакомства с Олимпией, и понимаю, что я был во многом не прав. Нужно было действовать иначе. Теперь, я расплачиваюсь за свои ошибки, — Иноксион погрустнел.

— Чем расплачиваешься? — поинтересовался Никон.

— Тем, что Олимпия, как только узнала, что я виноват в проклятии её отца, перестала относиться ко мне, как к человеку, которого любит. Она не перестала со мной разговаривать. Не перестала видеться со мной на различных представлениях, вечерах, встречах. Она стала со мной слишком холодной, слишком вежливой, будто я для неё ничего не значу, — эти слова он произнес так печально, что Никону стало его жаль.

Хотя, почему это он должен его жалеть? Этот человек виноват в его проклятии, виноват в многочисленных смертях. Виноват! Но он ведь тоже человек. Ему тоже свойственно совершать ошибки. Ему свойственно раскаиваться, в чем Никон не сомневался. Этот человек переступил через свою гордость, через свои принципы ради того, что бы поговорить с Никоном. Он полюбил по-настоящему. Он раньше заблуждался.

Никон подумал, о том, что ему сказал Иноксион. Все же, как бы ни было, этот человек имеет право на второй шанс, даже если это вызовет у многих недовольство.

— Знаешь, мне кажется, ты заслуживаешь второго шанса, — сказал Никон.

— Может быть, и нет, — покачал головой тот. — Я не за этим пришел. Мне нужно, что бы всего лишь поговорил с Олимпией, чтобы она хотя бы стала ко мне относится, как к другу. Это все, о чем я прошу.

— Да? — удивился Никон. — И ни чего больше?

— Ничего, — отрицательно покачал головой тот. — Мне нужна лишь она. Более никто.

— Что ж, я поговорю с ней. Хотя бы потому, что ты снял с меня эту жуткую боль.

Иноксион улыбнулся.

— О большем я и мечтать не могу. Спасибо, что выслушал. И что понял.

— Всегда, пожалуйста, — ответил Никон. — Но вот если бы с Каей что-нибудь случилось, я бы тебя собственноручно задушил.

— У Каи кома, — сказал тот.

— Что?! — Никон был в ярости. — И ты молчал?!

— Она в соседней палате, — сконфуженно ответил тот. — И это не совсем кома.

Никон хотел сначала ринуться к Кае, но потом все же решил вытрясти подробности из этого наглеца.

— Это магическая кома, — ответил тот.

— И сколько она продлится?

— Трудно сказать, — пожал плечами тот. — Судя по рассказу Олимпии, это уже третья.

— И?

— Скоро отпустит, и она будет в порядке, — ответил тот спокойно.

Никон успокоился. Раз с Каей все более или менее в порядке, то жить можно.

— И когда её отпустит? — поинтересовался Никон.

— Где-то через месяц, — пожал плечами тот. — Этого я точно сказать не могу, потому что не знаю. Не имел прежде с этим дело. А прогнозы поставила Олимпия.

Никон вышел из своей палаты и направился в соседнюю. Кая была там. Она лежала на просторной кровати и была абсолютно неподвижна. Никон подошел к ней. При его приближении она не встала и даже не шевельнулась. Глаза были закрыты. Никон минуту постоял рядом, затем наклонился и поцеловал. Губы были теплые. Значит, все будет хорошо.

Прошло около четырех месяцев. Никон возвращался с очередного заседания по внутренней политике галактики. Его мысли были заняты Олимпией. Она помирилась с Иноксионом. Никон видел, что она любит его. Как она на него смотрела, как улыбалась, когда он отворачивался и не видел её, как блестели у неё глаза, когда она смотрела на его фотографии. Но быть с ним она отказалась. Простить можно многое, но некоторые поступки требуют раскаяния. Иноксион так и не смог извиниться перед Никоном за проклятие. Именно поэтому Олимпия держала его на расстоянии. Никон вечерами заставал её со слезами на глазах. Он посоветовал ей простить его. Не хотел, что бы дочь страдала. Но она отказалась. Сказала, что так будет лучше для них обоих. Больше в их отношения Никон не лез.