Пенн повернулся к Лэйни:

— Я знаю об этом еще и по рассказам Фэрил, которая говорила, что это был один из лучших дней в ее жизни. Она не могла объяснить, почему, но все в этот день было прекрасным, совершенным.

— Она не рассказывала мне об этом.

— Вот и первое воспоминание, причем сразу и про маму, и про папу. — Пенн подмигнул Райли и принялся за торт.

— Папа много чего делал для мамы! — вдруг сказал Тим с пылом, который удивил и Пенна, и Лэйни. — Он был к ней очень добр, потому что любил ее. Любил, понятно вам?

— Конечно, любил, — поспешила согласиться Лэйни. — Никто и не говорил, что это был один-единственный раз, когда он был к ней добр. Пенн имел в виду, что тот Мамин День был особенный.

— А я помню день, когда мама разрешила мне не ходить в школу. Мы с ней тогда устроили пикник — только я и она, больше никого. Это было в прошлом году, — мечтательно сказала Райли и ненадолго закрыла глаза, погрузившись в воспоминания. Потом она нахмурилась. — В тот день у Челсии Мур был день рождения, и она пригласила весь класс, кроме меня, потому что мы были в ссоре.

— Я слышала об этом, — кивнула Лэйни. — Мама решила тогда, что не позволит тебе весь день расстраиваться по этому поводу.

— Угу, — вздохнула девочка, поднимая свой стакан с молоком.

Пенн слушал, начиная понимать, что был несправедлив к Лэйни. Она очень сблизилась с детьми, привязалась к ним до такой степени, что считала каждую мелкую деталь их жизни достойной внимания. Он неохотно признал, что не все родители так относятся к своим детям.

Как всегда, волосы Лэйни были схвачены на затылке в небрежный «хвост», несколько прядей цвета светлого меда выбились и трепетали у висков при каждом движении. Пенн поймал себя на том, что охотно протянул бы руку и поправил их.

Ну и ну, подумал он, вдруг понимая, что его тянуло к ней всегда, что ночь накануне отъезда в Лондон вовсе не была шалостью по пьянке.

Он заставил себя сосредоточиться на рассказе Райли.

— Мы с мамой поехали в… я не помню, как называлось это место, но оно было далеко отсюда. Мы сидели на траве и ели то, что привезли с собой, а потом пошли бродить и вышли прямо к ярмарке. Там была карусель, и фокусник, и даже можно было покататься на лошадке. Мама купила мне сладкой ваты и «попкорна» того и другого сразу! — Девочка помолчала и продолжала с каким-то благоговением: — И она не сказала ни папе, ни Тиму — никому на свете, — что я пропустила уроки, а на другое утро дала мне записку для учителя, в которой написала, что я плохо себя чувствовала.

— Подумаешь! — фыркнул Тим.

— Ваша мама не могла выносить, когда рядом кто-то несчастен, — сказала Лэйни. — Я раньше не задумывалась над этим, но теперь вижу, что она не раз выручала и меня. Однажды я не пошла на работу, потому что была сильно расстроена… теперь уже не важно, чем. Ваша мама отвезла меня в Нью-Йорк, в хороший итальянский ресторан, а потом на одно из самых престижных шоу на Бродвее. Мы выпили по паре коктейлей в отеле «Карлайл», который я обожаю. Тот день мы прожили не с пользой, а с удовольствием, поэтому я его никогда не забуду.

Ее голос задрожал и глаза подозрительно заблестели.

— Она была такой… такой потрясающей! Никто не умел исправить мое настроение так, как Фэрил. С ней можно было провести время весело и необычно, как ни с кем больше.

— Но она могла и достать, как никто! — перебил Пенн, опасаясь, что последуют слезы. — В детстве она буквально изводила меня: таскала мои сувениры, брала и не возвращала свитеры и пластинки. Она мешала мне разговаривать по телефону, а когда приходили друзья, все время лезла в комнату с какой-то ерундой.

— Мне казалось, твои друзья приставали к ней куда чаще, чем она к ним.

— Тебе виднее. Я мало обращал на это внимания. Младшая сестра не кажется девчонкой, за которой кому-то интересно ухаживать.

— Это вы про что? — спросила Райли.

— В школе твоя мама была очень популярной, — объяснила Лэйни. — Всем хотелось дружить с ней — и мальчикам, и девочкам. Впрочем, так было всегда. У нее было много друзей.

— На школьных собраниях она была самая красивая, — тихо сказала девочка. — А на балу в честь Рождества ее все провожали взглядами.

Она помолчала несколько секунд и вдруг разразилась слезами.

— Ненавижу ее! И папу тоже! Как они могли умереть и оставить нас одних?

Голос Райли поднялся до пронзительного крика, ударился об пол опрокинутый стул — и девочка выбежала из кухни. Не говоря ни слова, Тим натянул куртку и пошел к выходу. Пенн и Лэйни остались одни, невесело глядя друг на друга.

— Что же такое сделать, чтобы им стало легче? — печально спросила она.

— Я поговорю с ней.

Пенн отправился наверх. Из комнаты Райли доносились приглушенные рыдания. Постучав и не получив ответа, он вошел и остановился у двери. Девочка лежала на постели ничком, зарывшись лицом в подушку.

— Я понимаю тебя, — помолчав, сказал Пенн.

Райли продолжала содрогаться от рыданий.

— Ты ненавидишь маму, и я не виню тебя. Бывают минуты, когда я тоже ее ненавижу. Это чистая правда, Райли, а не просто слова, чтобы тебя утешить.

— Что?! — спросила девочка, поднимая от подушки залитое слезами лицо.

— Я сказал, что порой ненавижу Фэрил. Это потому, что я очень люблю ее и очень скучаю. Порой мне невыносимо думать, что она ушла из моей жизни навсегда, что я ненавижу ее за это.

Он прошел в комнату и присел на краешек кровати.

— Тогда мне хочется кричать: «Как ты посмела умереть, Фэрил?!»

— Это п-правда? Т-ты п-правда так ду-думаешь? — прошептала девочка сквозь судорожные всхлипывания.

— Честное слово. Такая ненависть — не совсем ненависть на самом деле. Это тоже любовь, Райли.

— Ох, дядя Пенн!

Девочка вскарабкалась к нему на колени и прижалась покрепче, всхлипывая все тише и тише.

— Ты ведь понимаешь, — продолжал Пенн, обнимая ее, — что мама и папа хотели прожить долгую жизнь, и прожить ее рядом с тобой и Тимом. Они вас очень любили. Если бы это было в их власти, они ни за что не оставили бы вас одних. Ты веришь мне, Райли?

Она кивнула.

— Но то, что ты чувствуешь, не обидело бы их, если бы они могли знать. Это только означает, что ты тоже их любишь.

Райли облегченно вздохнула и положила голову на плечо Пенна. В комнате наступила долгая тишина.

Глава 18

Лэйни заглянула через плечо Райли и увидела, что в тарелке не убавилось. Девочка просто сдвинула хлопья на край тарелки, соорудив из них что-то вроде крепости, и теперь мрачно гоняла ложкой оставшиеся в молоке несколько штук.

— Мне не хочется прерывать эти «кукурузные войны», милая, но через пару минут нам придется выехать. Твоя домашняя работа готова?

Райли оживилась. Отодвинув тарелку, она поспешила вверх по лестнице. Домашнее задание заключалось в том, чтобы соорудить человечка из хозяйственных отходов. Лэйни это показалось куда более интересным, чем то, что в шестом классе задавали на дом ей самой. Из пустых пластмассовых бутылок, вышедших из моды пуговиц, картонного валика от туалетной бумаги, молочных пакетов, обломков жестянок и палочек от леденцов Райли соорудила большого яркого робота.

Она несколько раз гордо повернула его перед восхищенной Лэйни, которая не упустила случая вдоволь поахать над глазами-пуговками, прикрепленными прозрачным скотчем.

— Глаза особенно удались… впрочем, этот шедевр нравится мне целиком и полностью.

— Он может нравиться только тому, кто обожает помойки! — сказал спустившийся Тим, со стуком роняя на пол школьный рюкзачок.

— При чем тут помойки? — Райли окинула брата пренебрежительным взглядом. — Когда-нибудь все отходы будут идти в дело, а пока это искусство, понял? Экологически чистое искусство.

— Пока это всего-навсего мусор, экологически чистый мусор, — безжалостно отрезал Тим.

«Нет ничего лучше нормальной, здоровой перепалки между братом и сестрой, — с облегчением подумала Лэйни. — Главное — не допустить, чтобы обмен любезностями перешел в ссору, иначе это кончится очередным опозданием в школу».